На сундуке, прислоненный к стенке, стоял портфель из толстой рыжей кожи, местами протёртый, с заломами и царапинами. Я расстегнул по очереди две пряжки и осмотрел содержимое. Мятое тёмно-синее трикотажное трико, белая майка-алкоголичка и стоптанные полукеды лежали вперемешку с тетрадями. Учебников не было. Зато я вытащил из портфеля седьмой том собрания сочинений Артура Конан Дойля. Седьмой том! Я в своё время в Москве такой роскоши не видел. Я сгреб в портфель всё, что из него выудил и, выключив свет в сенях, прошёл к себе.
Сев перед открытым секретером, начал выкладывать из портфеля его содержимое на столешницу. Трико, майку и кеды я бросил на пол. Зима же, лыжи должны быть, вроде.
Несколько тетрадок, деревянная линейка, простой карандаш, огрызок ластика. В узком пенале лежала деревянная палочка с металлической трубкой на конце, в зазор между трубкой и палочкой вставлено стальное перо. В пенале лежало ещё несколько сменных перьев.
Я смотрел на эту, с позволения сказать, ручку и не знал, то ли плакать, то ли смеяться. Я видел такие на почте, когда был маленький. К ней, вроде, ещё чернила прилагаются. Где-то должна быть чернильница. Я порылся в портфеле и в одном из двух внешних карманов обнаружил нечто. Стеклянная баночка с загнутыми внутрь краями. Я догадался, что это чернильница только по тому, что она была вымазана чернилами. Я крутил её в руках, заглядывал внутрь, наклонял. По плеску, было понятно, что чернила там есть. Но при наклоне банки они сливались в загнутые внутрь края. Если не переливать чернила выше определённого уровня, то фиг они прольются. Гениальная конструкция.
— Что ты всё её крутишь? — спросила меня Эльвира. — Не наигрался за столько лет?
Я поставил чернильницу на столешницу секретера и решил попробовать писать пером и чернилами. Взял кусочек тетрадного листка с полки, перо на палочке и макнул его в чернильницу.
Тушите свет! Чернила — это абсолютное зло!
Можно я возьму академ, пока шариковые ручки не появятся?
У меня не то, что каллиграфии, у меня просто что-то написать не получилось. Как я буду учиться? Я вышел в кухню к бабуле.
— Ба. А нет ли у нас перьевой ручки?
— А куда ты свою дел?
— У меня только перо на палочке. А мне бы… Как её? — я пытался вспомнить как назывались ручки с чернилами внутри. — Автоматическую…
— Авторучку?
— Точно, — обрадовался я.
— А пером писать как всегда?
— Не получается. Забыл, как это делается.
Бабушка покачала головой, встала и ушла в соседнюю комнату. Скоро она вышла, держа в руках чёрную авторучку и протянула мне.
Да ладно. Parker.
— Тоже трофейный? — спросил я.
— Подарок, — скромно ответила бабуля.
— Классная вещица. Давно ею пользовались? — озабоченно спросил я и попробовал провести пером ручки по руке. Перо было совершенно сухим, — как бы капилляр засохшими чернилами не забился.
Я пошел искать у Пашки в секретере чернила. Искал-искал, а они перед носом стояли. Плохо, когда не знаешь, как искомый объект выглядит.
Я заправил ручку и попробовал писать. Другое дело! Будущее сразу окрасилось в радужные краски. Настроение у меня улучшилось.
Я вышел в кухню, потрогал чайник на печке. Он был горячим. Я набодяжил себе чаю и сел к столу. Эльвира штопала носки. Что она видела под этой лампой? Но, честно говоря, это сейчас было самое освещенное место в доме. Надо будет что-то с этим сделать.
Я взял томик Конан Дойля и приготовился почитать за столом за чашкой чая. Но вспомнил про деньги в бушлате. Надо их куда-то переложить. Подальше положишь, поближе возьмёшь.
Я встал и забрал деньги из кармана бушлата, подошёл к своему секретеру и внимательно осмотрел его в поисках места для нычки. Старинная мебель всегда имела потайные места. Но на то они и потайные, чтобы их так просто нельзя было найти. Я взял с полки готовальню, засунул туда сложенные вчетверо купюры и с чувством выполненного долга сел за стол читать.
Оставшийся вечер мы просидели вдвоем с бабулей в тихой уютной обстановке.
Засыпая, я подумал, что сегодняшний день был очень, очень длинным. Я так много всего успел сделать!
Проснулся от шебуршания на кухне. В окнах уже вовсю светился день. Я встал и вышел на кухню.
— Доброе утро, — поздоровался я с бабушкой. — Где можно лицо ополоснуть?
Она, ни слова не говоря, набрала ковшик холодной воды из ведра и плеснула в рукомойник на стене. Потом добавила туда же горячей воды из чайника.
— А что, вода не остыла за ночь? — удивился я.
— Остыла, — невозмутимо ответила Эльвира. — Я утром печку топила, она опять нагрелась.
— Два раза в сутки приходится печку топить? — уточнил я. — Это же сколько дров надо!
Умывшись я обратил внимание, что чистая вода у них в ведре. И помои под умывальником в другом ведре. Эти вёдра же кто-то приносит и выносит, дошло, наконец, до меня.
Эльвира поставила мне тарелку с ячкой. Не стал спрашивать про молоко или масло. Уже догадался, что к чему. Так и съел пустую кашу.
— А воду где берёте? — спросил я, наливая себе чай. — Откуда носите?
— Летом в колодце во дворе. А сейчас колодец замёрз. С колонки на улице носим.
— Понятно. А помои куда выливать?
— За сортиром куча травы с лета. Туда льем.
— Понял. Ты сама не таскай, меня зови, — наказал я ей как можно строже. — А дрова где берёте?
— Привозят с леспромхоза. Заказываем сразу машину.
— Уже колотые?
— Да прям. Сами колем.
— Как сами? Вы с матерью сами топором машете?
— Сами мужикам за это платим.
— А, я уж испугался. Понятно, что «есть женщины в русских селеньях», но не до такой же степени, — я развёл руками, а бабуля многозначительно ухмыльнулась.
— А где можно зубы почистить? — спросил я бабушку, — как ни смотрел, нигде не мог найти пасту и стакан со щетками.
Бабушка молча открыла небольшой шкафчик над рукомойником и дала мне допотопного вида щетку и небольшую круглую коробочку. На коробочке я увидел надпись: «Зубной порошок».
Мне поплохело. Без шуток, по-настоящему стало плохо. Нахлынули потоком воспоминания. По спине побежал холодок. Мои взаимоотношения с советской стоматологией в свое время были настолько сложны, полны боли и разочарований, что страх перед лечением зубов я более-менее преодолел уже в весьма солидном возрасте. Ну очень не везло мне на врачей-стоматологов в детстве. В голове чередой проносились образы прошлого: зубоврачебный кабинет в школе, эта мечта испанского инквизитора, безграмотная врач в поликлинике, отправившая меня на удаление зуба, который, как потом выяснилось, спокойно можно было вылечить, еще один врач, удаливший мне здоровый зуб вместо больного и дальше еще целый список моих мытарств, который был очень длинным. Видимо, я довольно сильно побледнел и напрягся, потому что бабушка вдруг спросила:
— Что с тобой? Забыл, как пользоваться зубным порошком?
— Да нет. Помню. Все в порядке, — я постарался взять себя в руки, — задумался просто.
А сам сделал себе в голове пометку обязательно продумать вопрос тщательного ухода за полостью рта. Пока что у Пашки проблем с зубами не было, по крайней мере по моим ощущениям. Надо сделать так, чтобы их и не возникло максимально долго. Благо, продукты пока хорошие. Всякой химии особо не сыплют. Уже большое подспорье.
Я кое-как разделался с чисткой зубов, выиграв сражение с зубным порошком, и поинтересовался у бабушки:
— Какие планы на сегодня? Надо помочь что-нибудь?
— Хотела сходить к Никифоровне насчет ботинок тебе поговорить.
— А что насчет них говорить? — не понял я. — Ты хочешь сказать, что ботинок в магазинах тоже нет? А Никифоровна их где возьмёт?
— Она на базе работает. Может достать.
Достать. Точно. Было такое слово. Не купить, а достать.
— Пойдёшь со мной. Вдруг у неё дома что-то есть. Сразу померяем. И гречку заодно заберём. Она мне обещала мешок насыпать. Как раз поможешь донести.
— Мешок? Это сколько килограмм? А есть какие-нибудь санки?
— Зачем тебе санки?
— Так мешок везти.
— Какой?
— Блин. Гречки мешок. Тебе обещали насыпать.
Бабуля молча достала из корзинки небольшой тряпичный мешок с удавкой. Мы в таких сменку в школу носили.
— Ну, сколько здесь килограмм поместится? Три? Пять? — спросила она. — А потом, она может ещё и не полный мешок насыпет.
— Вот и поговорили глухой со слепым, — проворчал я. — Мешок гречки. Звучит-то как!
— Что ты там бормочешь?
— Не надо санки. Так донесу.
Бабуля ушла в свою комнату. Я допил чай. Хотел уже пойти одеваться, как заметил, что бабушка растерянно стоит перед открытыми полками бельевого шкафа. Я остановился, по ее виду понял: что-то случилось. Она принялась перебирать постельное бельё на одной из полок. Понятно: деньги там прячет. У меня мать тоже так прятала.
— Ты чего там закопалась? — спросил я намеренно беззаботно.
— Да, двадцать рублей найти не могу. Спрятала куда — то, — растерянно ответила Эльвира.
Вот теперь понятно, где Пашка часть денег взял! Засранец. А остальные откуда были? Размышляя я пошел к себе, достал из готовальни купюры, также сложенные вчетверо, зажал их в ладони, чтоб видно не было и вернулся в спальню к бабуле.
Она сидела, осунувшись, на кровати. Внимательно взглянула на меня, когда я вошёл.
— Давай поищу, — предложил я. И, не дожидаясь разрешения, начал перебирать аккуратно сложенные то ли простыни, то ли наволочки. Загородив собой полку, я расправил купюры и засунул их в белье.
— Ну, вот же они! — отошёл я от полки и показал ей купюры между простынями.
Бабушка тотчас встала и подошла ко мне. Схватив купюры, она недовольно передразнила меня:
— Вот же они.
— Так бывает, — попытался успокоить её я. — Не заметила.
Она улыбнулась. Вроде обошлось. А Пашка тот еще фрукт был, оказывается. У родных деньги таскал. Последнее дело!
Мы оделись и пошли кругами к Никифоровне. Я сначала не понял, что это за маршрут такой «По магазинам». Но потом вспомнил, мы тоже с матерью, как она получит аванс или получку ещё дня три после её работы «ходили по магазинам», не за чем-то конкретным, а вдруг что-то купим. Я нужен был на случай ограничений типа «две банки сгущёнки в одни руки».