Помню, мы с матерью хапнули двадцать рулонов туалетной бумаги, отстояв невменяемо огромную очередь. Давали не больше 5 рулонов в одни руки. Мы занимали очередь дважды с небольшим интервалом. В одном месте стоял я, в другом мать. Сначала мы один раз взяли десять рулонов на двоих, потом еще раз. Нам отрезали кусок шпагата, и мы на этот шпагат нанизали рулоны как бусы, и мать так и шла по улице довольная, гордая с двадцатью рулонами туалетной бумаги на шее.
Мы с бабулей зашли в гастроном. Я внимательно осмотрелся. В магазине было несколько отделов. В бакалейном отделе полки были заставлены бумажными пакетами с сахаром, мукой, крупами, макаронами. На полках стояли бутылки с подсолнечным маслом и уксусом. Продавались в ассортименте карамельки, ириски, сухари, баранки, сушки, вафли. Чай, какао, кофе и кофейный напиток. Соль, спички, сигареты тоже были в этом отделе. Имелись и яйца.
В молочном отделе весь холодильный прилавок был заставлен бутылками молока. Потом я обратил внимание, что у них крышечки из фольги были разные. Тут же вспомнил, те, что белые, это молоко, зелёные — кефир. Были еще бежевые на ряженке, но что-то я ее здесь не видел. Даже в пальцах возникло это характерное ощущение, когда продавливаешь крышечку, открывая бутылку. Удивительная вещь память, вроде все забыл прочно, а стоит вспомнить, как тут же образ обрастает множеством подробностей.
В соседнем холодильном прилавке я увидел большие кубические куски жира и маргарина. Пачки сливочного масла. Плавленые сырки нескольких видов. Была даже вареная колбаса с жиром.
Вне холодильников возвышались аккуратные пирамиды из однотипных рыбных консервов в металлических или стеклянных банках. Бутылки с минералкой. Лимонад. На нижних полках стояли рядами трёхлитровые разноцветные банки с соками.
Ещё один прилавок изображал мясной отдел. Там лежали жалкого вида куры, пельмени, сало. Мороженая рыба нескольких видов. Пока мы стояли и разглядывали синюшных кур, на прилавок выложили мясное рагу. Бабуля сразу оживилась и попросила взвесить килограмма два. Я громко зашептал ей, чтобы брала больше. 84 копейки килограмм. Это ж халява. Нам взвесили чуть больше трёх килограмм. Бабушка дала мне пятёрку, я побежал пробивать в кассу 2 рубля 65 копеек.
Кассирша была вчерашняя. Когда подошла моя очередь в кассу, я положил на подставку свою пятёрку и назвал стоимость рагу.
Кассирша пробила, положила на подставку чек и пару монет: 20 и 15 копеек. Я стою, жду ещё два рубля. Кассирша нагло на меня посмотрела.
— Следующий, — громко сказала она.
— Нет женщина, — спокойно, но настойчиво сказал я. — Сначала Вы со мной рассчитаетесь.
— Я тебе уже всё сдала, — уверенно отшила меня кассирша.
— Вы мне с пятёрки дали сдачу, как с трояка, — я всем своим видом показывал и ей, и очереди, что никуда не уйду отсюда, пока мне не отдадут мои деньги. — С Вас ещё два рубля.
И, подумав, добавил:
— И за вчера 10 копеек.
Очередь всего из трех покупателей роптать почему-то начала на меня. Я их быстро поставил на место:
— Когда вас обсчитают, вы тоже молчать будете? — ответил я им. Они заткнулись.
— Да кто тебя обсчитал? — заблажила кассирша. Хотела на испуг меня взять.
На шум к нам вышла из подсобки женщина средних лет. В белом халате, как все продавцы, моложе кассирши. Руки в карманах.
— Что? — спросила она меня.
— Обсчитали, — уверенно и громко ответил я. Кассирша опять заголосила на меня, обозвав по-хамски. Я с трудом сдерживался, чтобы не ответить ей, как того требовала ситуация. Но я же советский школьник, мне нельзя хамить кассиршам, строго приказал себе. Сразу стало смешно, напряжение отпустило, и я с интересом продолжил участвовать в этом представлении.
— Сколько? — устало спросила женщина, не вынимая руки из карманов.
— Два рубля, — спокойно ответил я.
— Нина. Отдай, — строго распорядилась женщина. Видимо, директор магазина.
Эта Нина швырнула мне в подставку два рубля, проклиная и меня, и всех, кто меня знает. Я не торопясь взял деньги, удовлетворенно посмотрел на неё, типа, знай наших, и пошел к бабуле.
Мы получили своё рагу и вышли из магазина.
— Молодец, — похвалила меня бабушка. — Не знала, что ты так можешь. Я так не люблю этот магазин из-за Нинки. Такая гадина скандальная.
— Чего её не уволят? — удивился я.
— У неё детей трое, а мужа нет. Если её уволить, она за тунеядство сесть может. Вот жалеют их.
— Ерунда какая-то, — пробормотал я.
Мы шли мимо дома Полянских на другой стороне улицы. На крыльце стояла Диана. Она увидела меня, сначала сделала вид, что не знает, потом передумала и помахала мне рукой, натянуто улыбнувшись. Я усмехнулся про себя. Вот кукла.
— Не заглядывался бы ты на неё, — вдруг сказала бабуля.
— Почему? — удивился я.
— Ну не надо, — сказала она умоляющим голосом. — Не будет с этого толку.
— Если ты расскажешь, что к чему, — решил дознаться я, — мне будет легче по-другому на неё посмотреть.
— Не знаю, не знаю, — с сомнением пробормотала бабуля. — Один раз уже сказала.
— Что? — не понял я.
— Ничего, — отрезала бабуля. — Отстань.
Так, еще одной загадкой больше. Надо будет подобрать момент и выпытать у нее правду. Количество вариантов, почему Пашка с моста мог сигануть, растет, а информации не прибавляется, — с раздражением подумал я.
Глава 11
Воскресенье, 14.02.71 г. Госпитальная улица.
Я хотел её дожать, но она не успела мне ничего рассказать. Мы подошли к булочной и наткнулись на деда Терентия. Он вышел нам навстречу с авоськой полной всякого хлеба, батонов и булочек.
— ЗдорОво, юнга, — воскликнул он, увидев меня и протянул руку.
Я с радостью поздоровался, а дед переключился на бабулю:
— Товарищ депутат. Как там с моим вопросом? Дадут нам побольше комнатёнку для кружка судомоделирования?
— Я запросы написала, отправила. Ждём ответы.
— Спасибо. Целую ручки. — Тут он снова переключился на меня. — Приходи вечером. Мне альбом отдали про Российский императорский флот за 1916 год. Посмотрим. До встречи, юнга.
Дед протянул мне руку, мы попрощались, и он пошёл в сторону своего дома, а мы с бабушкой вошли в булочную.
Я помахал тёте Маше, сидевшей на кассе. И занялся изучением ассортимента в этом магазине. На стеллажах лежали буханки черного и белого хлеба. Их брали сами. За плюшками, сдобами, рогаликами, печеньем и пряниками на вес шли к прилавку. Странная, конечно, система.
Весь хлеб на стеллажах голый. Проверить его свежесть можно было большой вилкой, привязанной к гвоздику. Я настолько привык к товару в упаковке, что постоянно ловил себя на мысли, что удивляюсь каждый раз и не могу поверить, что мы и правда раньше жили без пакетов. Да блин, мне психологически было очень некомфортно кидать хлеб в дырявую авоську. А вот запах свежеиспеченного хлеба валил с ног. От него я тоже отвык. Вкусный, насыщенный, почуяв его хотелось просто взять эту буханку и откусить прямо от нее. Да, собственно, так я и делал в детстве. Если посылали в магазин за хлебом, а хлеб был свежий, то домой я приносил порядком надкусанные буханки.
Был в магазине ещё кондитерский отдел. Вот там я задержался. Пирожные, сочники, коржики с орешками. И торты: Бисквитно-кремовый с белковым кремом и Сказка. Вот оно! Белковый крем. Вкус детства.
Мне здесь всё больше нравится. Осталось только найти способ денег заработать. 2.39 за торт, вроде, небольшая цена, но просить всё время денег у женщин как-то несерьёзно. Я хоть и в теле пацана, но сознание мужика-добытчика так просто не поменяешь. Да и зачем. Взрослый мозг в юном возрасте — это ли не мечта! Пойду сегодня к деду Терентию альбом смотреть, посоветуюсь, где подработать можно.
Бабуля взвесила сушек с маком и велела пробить мне 42 копейки. Я пошёл к тёте Маше. Пока я стоял в очереди в кассу, подошла бабушка и сказала пробить ещё два простых батона и буханку чёрного. Я впал в ступор.
— Это сколько? — переспросил я её.
— Ну, считай: два батона по 13 и черный по 16.
— 42 копейки? Правильно? А сушки сколько были? — я пока считал, ту сумму забыл.
— 42 копейки за сушки, 42 за хлеб, — учила меня бабуля.
Как же тут сложно. Хорошо хоть цены не меняются никогда. Постепенно все вспомню и освоюсь.
— А нельзя кассирше просто перечислить, что хочешь взять, — с надеждой спросил я, — а она сама посчитает?
— Цену ты всё равно должен ей назвать, батоны бывают разные: по 13 копеек, по 18, по 25. Чёрный тоже разный: по 16 копеек, по 18. Есть еще серый хлеб. Есть белый буханка. Это просто, — успокоила она меня.
Мы закупились в булочной и пошли дальше.
Бабушка без конца встречала знакомых. С кем-то просто здоровалась. С кем-то останавливалась переброситься парой слов.
Наконец-то мы дошли до дома Никифоровны. Бабуля уверенно вошла в калитку. Я за ней. Навстречу к нам выбежал небольшой тёмно-коричневый пёсель, дружелюбно лая и радостно повизгивая. Двортерьер на коротких ножках Эльвиру явно знал. Он подбежал к ней, кланяясь на ходу и отчаянно виляя хвостом. Увидев меня, он, также лая и повизгивая, подбежал ко мне, обежал вокруг и понесся обратно к бабуле.
— Чапа, Чапа, — приговаривала она.
На шум из дома вышла женщина, возрастная, седая, среднего роста, полноватая. Неулыбчивая и строгая.
— Привет, Эля. Заходите, — сказала она и кивнула мне головой. — У меня как раз пироги скоро поспеют.
Я вошел за Эльвирой в темные сени. Сразу захотелось включить свет. Я огляделся в поисках выключателя. Нашёл, пощелкал. Тишина. В смысле, темнота. Тоже, что ли, лампочка перегорела. Заметив мои манипуляции, бабуля обратилась к подруге:
— Есть у тебя лампа новая? Пашка починит сейчас свет.
— Была где-то. Вы проходите, — ответила Никифоровна и ушла в хату.
Мы прошли в кухню. Типичная изба, усмехнулся я про себя. Похожее, как у нас, расположение комнат, только средняя стена была немного сдвинута в другую сторону. Здесь кухня и одна из спален были ме