ньше, чем две комнаты на другой половине избы.
Мы с бабушкой присели за стол. В хате пахло домашней выпечкой. Вскоре Никифоровна принесла лампочку, и я пошел в сени.
На дворе стоял день. Я положил новую лампу на подоконник. В маленькое окно проникало совсем немного света, но его хватило, чтобы при ближайшем рассмотрении заметить, что карболитовый патрон треснул. Я взял его в руку, чтобы выкрутить лампу, но патрон частично рассыпался у меня в руках. Причем лампочка осталась висеть на каких-то соплях. Оставлять всё как есть было нельзя. Я с усилием выкрутил лампу, окончательно доломав патрон. Куски его и старую лампу я принес на кухню и положил на стол.
— Перегрелся видимо, — сказал я. — Новый патрон нужен.
Я взял старую лампу, крутил, крутил, ничего не понял: лампа как будто покрылась туманом изнутри. На цоколе была чёрная метка.
— Патрона у меня нет, — сказала Никифоровна. — А где лампа новая?
Я забыл про неё. Пришлось встать и принести.
— Сейчас чай пить будем, — сказала Никифоровна, вставая. Она унесла лампы и патрон, и вернулась с тремя одинаковыми чашками и тремя блюдцами. Поставила их на стол. Эльвира принялась их расставлять, по-хозяйски взяла заварник и разлила по чашкам заварку.
Тем временем Никифоровна достала из печи пироги. У меня уже давно слюнки на них текли. Никифоровна каждый смазала сливочным маслом, переложила в корзинку застеленную льняной салфеткой и торжественно поставила корзинку на стол.
Мы сидели за столом и потягивали чай маленькими глотками. Пироги были ещё очень горячие. Я взял один и положил себе на блюдце, чтобы остывал.
— Знаешь, как обидно, — продолжила разговор с бабулей Никифоровна. — У меня никого нет, мне хапать добро не для кого. Я взяла себе одни сапоги и хожу в них четвертый год. Ну сколько мне одной надо? А они же мешками несут! И всё-то у них сходится.
Я взглянул на нее. Глаза у неё были сердитые.
— Ты уже на пенсии. Может, хватит работать? Сама же говоришь, сколько тебе одной надо? С кем ты там воевать собралась?
— Да не собираюсь я ни с кем воевать. Обидно просто. Семьи у меня нет. Себе одной столько не надо. Что мне, спекуляцией заниматься? Как они?
— Боже упаси! Посадят ещё. Помогаешь своим и ладно.
Мы ещё немного посидели, думая каждый о своём.
— А ваша база районного или областного подчинения? — спросила вдруг бабушка.
— Да, ладно тебе, Эля, — всполошилась Никифоровна. — Бог с ними. Говно не трогаешь, оно и не воняет.
Бабуля молча кивнула. Я мало чего понял из услышанного, но и не особо вдавался. Ну, ворует кто-то. Везде и всегда воруют. У меня в голове сидел только один вопрос: о подработке. Ну, ещё об экзаменах. Но о подработке больше.
— Ба, а как зовут Никифоровну? — спросил я тихонько, когда та вышла ненадолго из кухни.
— Тебе зачем? — удивилась бабуля.
— Да, подработку я хотел бы какую-нибудь найти на пару часов после школы. Спросить хочу, может у них на базе что есть?
— Анна её зовут, — также тихо ответила мне бабушка.
Вернулась хозяйка, положила на стол бабулин мешок, уже полный. Гречки насыпала, догадался я и решил брать быка за рога.
— Анна Никифоровна, — вежливо-вежливо обратился я к ней. — Не могли бы вы мне помочь устроиться к вам на базу каким-нибудь подсобником на пару часов в день или на выходных?
Никифоровна удивлённо уставилась на меня, потом взглянула на бабушку. Та небрежно пожала плечами, типа, ничего не знаю, пусть делает, что хочет.
— Тебе учиться надо, — начала отговаривать меня Никифоровна. — Чтоб начальником стать.
— Так одно другому не мешает, — улыбаясь ответил я. — Как говорится, хочешь жить, умей вертеться.
— Ага. Только башку не сверни, — ответила Никифоровна.
Я уж подумал, что это она меня так послала. А она вдруг и говорит:
— Я спрошу у заведующего.
— Спасибо! — обрадовался я. — Я не подведу.
— Не за что пока, — ответила она мне и переключила своё внимание на Эльвиру. — С ботинками помочь не могу. Только сапоги есть его размера.
— Какие сапоги? — заинтересовался я, представляя себе мужские зимние кожаные сапоги на молнии.
— Хорошие. Бурки, — ответила Никифоровна и вышла из кухни.
Ждал я с нетерпением, хоть и не помнил, точно, что это за модель такая.
— Я их на пять бутылок коньяка армянского выменяла, — сказала она, вернувшись и с гордостью ставя на стол нечто, завернутое в пелёнку. — Он мне денег хотел за коньяк дать, а я ему говорю: что мне твои деньги? Вот он и принёс. Размер не мой. А так бы сама носила.
Никифоровна развернула пелёнку и явила свету не то сапоги, не то валенки с кожаными калошами. Где-то я такие видел. А, вспомнил, Моргунов-Бывалый в «Операция Ы» в таких ходил.
Я был в шоке. Даже не спросил, кто это «Он», который мне так удружил. Но по тому, как бабушка восхищённо выдохнула, я понял, что к этим буркам надо присмотреться.
Я взял в руки правый сапог. Белый тонкий войлок был очень мягкий. Широкое голенище не сплошное, как у валенок, а сшито из нескольких кусков, швы уплотнены кусками кожи в цвет коже на ступне. То, что мне издали показалось галошами, оказалось кожаной деталью цельного сапога. Внутри оказалась белая толстая меховая подкладка.
— Лямка, — гордо прокомментировала Никифоровна.
Я не понял, что за «лямка», но бабуля удовлетворенно поцокала языком.
— Меряй, — приказала она мне.
Я надел сапоги. Свободные, особенно в голенище. Но под загнутым верхом оказался ремешок, которым можно было затянуть сапог вокруг голенища. В целом, бурки оказались удобными. А уж по сравнению с моими деревянными, вымоченными в реке ботинками на шнурках, так просто шикарные.
— И сколько стоит такая прелесть? — спросил я.
— Двадцать пять рублей давайте. Хватит, — махнула рукой довольная Никифоровна. — Не буду же я на вас наживаться.
— Спасибо, Ань, — бабушка была прям растрогана. — Очень выручила.
— Можно я в них сразу пойду? — спросил я.
— Иди, конечно, — ответила бабуля, доставая деньги: четвертак и пятерку за гречку. Никифоровна выдала ей на сдачу: два рубля, мелочи и пирожков. Бабуля собрала деньги, пирожки, взяла мои старые ботинки, связав их за шнурки. Я взял мешок с гречкой и из сеней наши сумки с мясом и хлебом. Мы попрощались с Никифоровной и пошли домой.
Время было обеденное. Хоть мы и перекусили у Никифоровны пирожками, я почувствовал голод. Уж больно долго шли, останавливаясь все время на разговоры. Когда бабушка в очередной раз остановилась перекинуться парой слов с каким-то дедком, я почувствовал раздражение. Но вдруг услышал от него:
— Что же вы, батенька, не здороваетесь?
Я посмотрел на деда. Блин! Как неудобно получилось.
— Демьян Герасимович! — воскликнул я. — Простите великодушно. Я не узнал вас без халата.
Демьян рассмеялся.
— Бывает, бывает, — сказал он, улыбаясь. — А самочувствие как? Вспоминается что-нибудь?
— Да, вот, увижу что-то или кого-то, то сразу как будто и вспоминаю, — ответил я.
— Так-так, — сказал доктор. — Во вторник я жду вас к себе на приём.
— Конечно. Сразу после школы я у вас, — заверил я его.
Доктор переглянулся с бабушкой и подмигнув ей, сказал, кивая в мою сторону:
— Сумконосец?
Бабуля улыбнулась и небрежно махнула рукой с моими старыми ботинками, которые несла за шнурки.
Мы распрощались с доктором и пошли дальше в сторону дома.
Бурки очень порадовали. Мягкие, тёплые. Неказистые с виду, но такие удобные и добротные.
Мы повернули с улицы Ленина к нам, и я сразу заметил Славку, отиравшегося возле нашей калитки. Увидев нас, он бросился нам навстречу.
— Что случилось? — испугался я такой прыти.
— Я билеты взял на новый фильм на три часа! — возбужденно доложил Славка. — А вас нет и нет.
— Что за фильм?
— Про шпионов. «Один из нас» называется.
— А в котором часу?
— В начале третьего.
— Поесть успею?
— Успеешь.
Мы подошли втроём к дому. Я подсмотрел, куда бабуля прячет ключ от навесного замка на входной двери. Собственно, она его и не особо прятала. Лежал себе тут же в щели между двумя рассохшимися досками. Хотя, если не знать, куда смотреть, то ни в жизнь не найдёшь.
В кухне бабушка первым делом разожгла старый примус и спросила:
— Славка, ты щи будешь?
— Буду, — ответил тот.
Бабуля отлила в маленькую кастрюльку вчерашних щей, поставила их разогреваться на примусе и начала разбирать сумки.
— И зачем мы с тобой столько обрезков набрали? — проворчала она.
— Как зачем? — не понял я. — Сейчас по пакетикам разложим и заморозим. Потом будем брать по одному и готовить.
— По каким пакетикам? — не поняла бабуля и удивленно посмотрела на меня.
Ох, опять прокололся. Блин. Когда я уже привыкну.
— Бумажным, бумажным… — пробормотал я, лихорадочно подыскивая в уме альтернативу целлофану.
— Нет у нас никаких бумажных пакетов. И заморозим где? — ворчала бабуля. — Весна скоро.
Твою мать. Холодильника же тоже нет.
— Придется до весны это всё съесть, — подсказал Славка.
— Придётся, — подтвердила бабушка, наливая нам в миски щей и нарезая хлеб.
Мы смолотили щи, поблагодарили бабулю и поспешили в кино.
— Далеко идти? — спросил я, когда мы вышли на улицу.
— Да, нет, — ответил Славка. — Нам ещё за Юлькой надо зайти.
— Успеваем?
— Успеем.
— А билет сколько стоит?
— 25 копеек.
Я порылся на ходу в кармане. После похода по магазинам у меня образовалась кое-какая мелочь. Я отсчитал 25 копеек и отдал Славке.
Мы быстро дошли до дома Юльки, Славка постучал калиткой, не заходя во двор, Марта зашлась громким лаем. Через несколько минут к нам вышла Юлька.
— Привет! — радостно сказала она.
— ЗдорОво, — ответили мы и направились все вместе дальше через площадь Ленина в ту сторону, где я ещё ни разу не был.
Настроение было хорошим. Мы болтали о завтрашнем дне. Точнее, Юлька со Славкой обсуждали завтрашнюю контрольную, а я слушал. Настроение было расслабленными спокойным.