— Абы куда на зарплату в 60 рублей в месяц пристроить можно. А на хорошее место, где полставки столько же, разговоры пойдут.
— Я понял. Тут своя атмосфера. Ладно, сам попробую пристроиться.
Я огляделся по сторонам в поисках домашней работы. Ведро под умывальником было заполнено чуть больше половины. Всё равно, наверное, надо вылить, не оставлять же на ночь. Я вышел в сени, натянул бурки и, не одеваясь, пошел на разведку искать помойную кучу за сортиром. Дорожки на дворе ещё больше засыпало снегом, но их хорошо было видно даже в темноте. Зимой всегда светлее ночью из-за снега. Но как тут осенью ходить без фонаря, я не представляю.
Кучу я нашёл быстро и вернулся за ведром. Вылив помои, вернул ведро под умывальник. Теперь осталось разобраться с чистой водой. Два ведра обнаружились быстро. Одно было полным, а в другом ещё оставалось немного воды.
— Ба, куда воду перелить? — спросил я, взяв ведро в руки.
— В чайник вылей.
Я долил воды в чайник, стоявший на плите. А остатки вылил в таз, в котором лежала моя грязная миска после ужина.
— Ба, в какой стороне колонка, справа или слева?
— Справа.
С пустым ведром я пошёл в сторону колонки. Нашёл её через два дома. Она была с ручкой спереди, на ручке была прорезь. Я повесил на ручку ведро, но ничего не произошло. Я вспомнил. Надо нажать. Я навалился на ручку колонки одной рукой, и вода пошла. Ура. Разобрался.
Пока вода набиралась, с другой стороны кто-то шел за водой. По силуэту — женщина.
— Здорово, Пашка, — сказала она.
— Добрый вечер, — ответил я, вглядываясь в темноту. Женщина подошла ближе, и я узнал тётю Машу, мать Ивана. — Теть Маш, у Ивана был кто сегодня? Как он там? — спросил я, снимая своё ведро с колонки и вешая её пустое.
— Нет, я не была. Работала сегодня. Завтра его уже выписать должны.
Я оставил своё ведро у колонки и помог ей донести ведро с водой до её дома. Там пару домов всего надо было пройти. Но у меня руки здорово замерзли. В следующий раз надо будет взять рукавицы.
— Теть Маш, — спросил я, ставя ведро перед её калиткой. — А в булочной есть какая-нибудь подработка для меня после школы?
— Ох, дитя. Не знаю. Спрошу.
— Спасибо. Спокойной ночи, — попрощался я и побежал за своим ведром.
И шапку надо надевать. А то совсем тоскливо. Что — то я погорячился, выскочив из дома налегке.
Придя домой и поставив ведро с водой на место, я прислонился к печке. Как хорошо.
Бабуля посмотрела на меня осуждающе.
— Ты что так и ходил раздетый? Опять хочешь с пневмонией слечь?
— Я больше не буду, — успокоил я ее и налил себе горячего чаю.
Завтра первый день в школе. Надо бы собраться. Так не хочется учиться. Может, лучше Конан Дойля почитать?
Я взял книжку с буфета. Я её туда не клал. Наверное, бабушке мешалась на столе. Ладно, буду убирать в гостиную.
Я попробовал читать, лёжа на своём диване. Но света явно не хватало. Читать в потёмках не получилось, я вернулся на кухню и сел с книгой за стол. Тут посветлее. Но читать опять не получилось. Мысли скакали по событиям сегодняшнего дня.
Бабушка терла на мелкой терке кусок хозяйственного мыла.
— Зачем это? — спросил я.
— Стирать, — недоумённо ответила бабуля.
— А стиральные порошки?
— Порошком хорошие вещи стираем. А постель мылом.
— Понял.
В бабушкиной комнате звякнули ходики. Я посмотрел время, было всего одиннадцать часов. И спать не ляжешь, и встречать идти рано.
О, я же про собаку не спросил.
— Ба, а почему у нас собаки нет?
Бабушка отложила тёрку и мыло. Подошла ко мне, теребя передник. Я почувствовал неладное.
— Так погибла твоя собака перед Новым годом.
Глава 13
Воскресенье, 14.02.71 г. Дом Домрацких-Ивлевых.
— Как погибла?
Меня переполняли эмоции. Значит, у меня была собака. Мне показалось, я даже вспомнил, какой была её шерсть наощупь. Да ну, не может такого быть — сам себе уже внушаю. Так пытаюсь вспомнить побольше из своего детства, что уже ложные воспоминания полезли.
— Как её звали?
— Умка.
— Мальчик значит.
— Девочка. Умница.
— Блин, — я расстроился. — Что с ней случилось?
— Нашли как-то утром. Между частоколом забора голова застряла. Висела на заборе, головой зацепившись.
— Как такое могло случиться? — воскликнул я. — Она что, через забор прыгала?
— Да нет. Она на цепи была.
— Сорвалась с цепи?
— Ошейник расстегнулся.
— Он может расстегнуться?
— Не знаю. Наверное, может.
Печально. Очень печально. А эта тема может иметь отношение к Пашкиному прыжку с моста?
Я слонялся из кухни в комнату и обратно. Мысли скакали с темы на тему. Было стойкое ощущение, что я забыл что-то очень важное.
Иван и его Вероника? Да, очень хотелось добротой отплатить человеку, что вытащил это тело из ледяной реки. А то мог попасть в Пашку, да благополучно и затонуть под мостом. Но! Будь я на самом деле так юн, как Пашка, уже бежал бы сейчас к Ивану, вилял хвостиком и спрашивал, чем помочь. Но я не был — жизнь меня и потрепала, и многому научила. Я ему свою помощь предложил? Предложил. Где меня найти он знает? Знает. Вот и нечего навязываться — понадоблюсь, и он сам придет. Да еще и больше меня будет слушать, раз сам заявился. Никто не ценит то, что слишком легко достаётся.
Да и было у меня ощущение, что никуда эта история от меня не денется, надо только подождать. Иван был парнем хорошим, однозначно, но впечатление гиганта мысли не производил. И какой-то он нерешительный — явно никто его не учил науке самому принимать сложные решения. Служба, в принципе, для него — на ней всегда скажут, что и как делать, и ему будет достаточно уютно жить. Но вот в такой вот пограничной ситуации, как с Вероникой, когда начальство не спросишь, что делать — его явно клинит.
Ну ладно, с Иваном — надо хоть портфель на завтра собрать. Где этот раритетный саквояж? Я взял дневник, пролистнул быстро. Интересно, как Пашка учился?
За две четверти уже были проставлены оценки. По алгебре, геометрии, физике, химии, русскому, черчению и НВП — четвёрки. По остальным — пятёрки. По физре три. Классический гуманитарий. Ну ничего, мы это тщедушное тельце в порядок приведем, между делом подумал я. Вот уж чего никогда не понимал, так это хиленьких, забивших на физическую форму пацанов. Одно дело, если со здоровьем проблемы. Но если ничего серьезного нет, то здоровое тело — это основа основ. И мозги работают лучше, и выносливость выше, я уж не говорю про самооценку и про способность защитить близких людей.
Так, о чем это я, школа. Надо посмотреть расписание на завтра. Прошедшая неделя в дневнике была заполнена, а следующая пустая. Я решил расписать бабулин паркер. Заодно дневник заполнить.
Почерк у меня был из прошлой жизни, не имеющий ничего общего с Пашкиной каллиграфией. Ну что ж, буду всем говорить, что, падая с моста малость повредил правую руку: запястье потянул и сустав большого пальца выбил. Типа, писать трудно, хорошо, хоть так получается. Для начала сгодится. А там может все забудут, какой раньше почерк был. Кому какое дело до простого школьника.
Завтра намечались два урока Физры, Алгебра, Геометрия, Литература и Рус. яз.
Вторник — Французский…
О, вот это попадос! Я английский учил. По-французски могу сказать только «Пардон муа». Но как это пишется и что означает знаю только приблизительно.
— Ба! — бросив всё, вбежал я в кухню. — Ты какой язык учила?
— Английский, французский, немецкий и латынь, — испуганно отрапортовала она.
— Как это? — не поверил я. Бабуля неопределённо пожала плечами.
— Серьёзно? Ты три иностранных языка знаешь? Это где ты так училась?
— В нынешней западной Белоруссии. На самом деле, я ещё польский знаю.
— Ты не перестаёшь меня удивлять, — восхищенно признался ей я. — С французским у меня беда. Поможешь?
— А что у тебя с ним?
— Я его не знаю.
— Как не знаешь? Мы же с тобой разговаривали. И много.
— Ба, забудь. Жизнь разделилась на «До» и «После».
— О чём ты? — не поняла меня бабушка.
— До падения с моста и после него, — пояснил я ей и вдруг вспомнил про мать. — А который час? Нам на вокзал не пора?
Ходики у бабули в комнате показывали без четверти полночь.
— Поезд в 1-28. Идти 20 минут. В час лучше уже выйти. Через час и 15 минут выходим, — решил я.
Спустя час бабушка пошла одеваться.
Я был одет. Поискал в сенях мужские рукавицы, но не нашёл. Это плохо. Если с вокзала 20 минут тащить что-то тяжёлое, руки задубеют.
Я вернулся в хату.
— Ба, найди, пожалуйста, любые рукавицы на меня. Я свои где-то просёмал.
Бабуля вскоре подала мне пару ношеных пуховых варежек.
— О, отлично, — обрадовался я.
Мы вышли в ночь. Город спал. Было так тихо, что хруст снега под ногами был слышен на всю улицу. Бабушка спешила, похоже, нервничала. Я предложил ей свой локоть, она взяла меня под руку.
До вокзала мы дошли без приключений. Когда мы подошли к одноэтажному зданию вокзала, она сказала.
— Поезда у нас стоят всего две минуты. Надо у вагона уже стоять, когда поезд придет.
— Хорошо, не волнуйся, — ответил ей я. — Всё будет хорошо.
Мы обошли здание вокзала, прямо за ним были пути. Перрона не было. Слева хорошо был виден яркий прожектор. Это поезд уже подъезжал. Я увидел у здания вокзала смотрителя в форме и подбежал к нему уточнить, где примерно будет пятый вагон. Он подсказал мне, что лучше пройти вперёд.
Я вернулся к бабуле и повёл её под руку вдоль путей. Она несколько раз поскользнулась, хорошо, что держалась за меня.
Поезд подъезжал, издали уже слышен был стук колёс. Бабушку охватило волнение, которое передалось и мне.
Мы завороженно смотрели на подъезжающий поезд. Дизель у тепловоза и так очень шумный, а как состав начал тормозить, так вообще, скрежет металла, казалось, разбудит весь город.
Мимо проехал тепловоз. Я искал глазами номера вагонов, пытаясь понять, откуда считать пятый вагон, с головы или с хвоста состава. Нумерация началась с единицы. Мы смотрели на проезжающие мимо нас вагоны и шли вперёд. Наконец, поезд остановился.