— Чего тебе? — раздраженно спросил меня доктор.
Я замялся, не знал, что сейчас курят, сигареты или папиросы. Но вспомнил, как в палате говорили «курево».
— Меня Николаев прислал. Он просил узнать, нет ли у вас с собой курева. А то он своё утопил.
— Есть, — сказал Вениаминович. — Иди в машине возьми, в дверце.
И он сел за стол, не обращая больше на меня никакого внимания. Они с доктором взяли по пробирке со штатива, чокнулись ими и залпом выпили. Доктор сделал такое лицо!.. Всё понятно. Занюхав рукавом, он посмотрел на меня, так и стоящего в дверях.
— Ну, что тебе ещё? — спросил он.
— А ключи?
— Какие?
— От машины.
— Иди отсюда! — погнал меня старший сержант. — Ключи ему.
Я вернулся в холл. Ничего не понимая, направился к выходу на улицу. Дверь была заперта на засов. Я отодвинул его и вышел на крыльцо. Стояла тихая морозная ночь. Редкие тусклые фонари освещали только небольшое пространство вокруг себя, выхватывая из темноты частные дома. Картина эта напомнила мне онлайн-открытки с похожими сюжетами: вечер, уютный деревенский домик в снегу, свет в окошке, дымок из трубы и надпись «Позвоните родителям!».
Стоя в пижаме на голое тело и в тапках без задников на босу ногу я моментально замёрз. Торопливо подошёл, стараясь не потерять тапки, к милицейскому уазику и дёрнул водительскую дверь. Она открылась. Ефремов не запер машину.
Я пошарил в дверце и вытащил начатую красную пачку сигарет «Прима». С детства таких не видел. Забыл уже, что и были они раньше.
Я открыл пачку, понюхал, вытащил одну сигарету, она была без фильтра. И не похоже, что этой пачке 100 лет в обед. Она выглядела как новая. В голове снова мелькнула мысль, что так и умом тронуться можно. Отбросил эту мысль в сторону, напомнив себе, что решил расслабиться и посмотреть за развитием событий.
Держа в руке заветную пачку Примы, я захлопнул дверь машины и поспешил в больницу. Чуть не забыл запереть засов. Шаркая тапками вернулся к приёмному и постучал в дверь.
— Ивлев! Твою мать! Ты штоль опять? — услышал я дикий рык Ефремова. — Хорош стучаться!
— Я там Приму начатую нашёл и всё, — доложил я, заглянув одной головой в приёмный.
— А что ты там ещё хотел найти? — хохотнул доктор. — Табачный киоск?
Они оба заржали. Алкаши.
Я вернулся к себе в Хирургию. Свет в палате остался только дежурный: тусклая лампочка над дверью. На стуле у моей койки лежало тонкое шерстяное одеяло и маленькое вафельное полотенце. Иван уже был укрыт и, похоже, спал. Зато дедок Митрич ждал меня.
— Ну, что? — спросил он меня.
— Есть полпачки Примы.
— Давай!
— Не дам.
— Чего?!
— Это не моё. Это Ивану передали. Вот проснется и сам даст.
— Дай ему сигарету, — вдруг сказал Иван.
Он еще не заснул, оказывается.
Я послушно подошёл к деду и протянул ему пачку. Дед вытащил три сигареты и вернул пачку мне, а я передал её Ивану.
— Хорошо, что ты успел догнать Вениаминыча, — проговорил он, вытаскивая одну сигарету.
— Да они с доктором бухают в приемном, — возразил я.
— Они могут, — блаженно улыбаясь, сказал Митрич, прикуривая сигарету.
— Ты что, старый! Здесь курить будешь? — не выдержал я.
— А кто мне запретит? Ты штоль? — беззлобно ответил Митрич, выпуская струю дыма.
— Кинь спички, — попросил Иван деда. Митрич кинул коробок ему на одеяло, Иван кивком попросил меня прикурить.
— Вы что все здесь, с дуба рухнули? — растерянно спросил я их. — Вы что в палате курите?
— А где нам курить? — не понял Иван.
— Блин. Ну, на улице, — предложил я.
— Ты ещё скажи, в туалете, — съехидничал дед.
— Вы про пассивное курение что-нибудь слышали? — начал заводиться я.
— Не, не слышали. И слышать не хотим! — послал меня Митрич.
— Вдыхать сигаретный дым некурящему человеку гораздо вреднее, чем курящему затягиваться, — настаивал я на своём.
— Угомонись. Нас большинство, — выставил свой аргумент Иван.
— А может четвертый сосед тоже против! — возразил я.
— Он не против. Ему пох*й, — ехидно прошептал дед. — Его любовник жены избил, когда этот раньше времени из командировки вернулся.
Я молчал. Перспектива круглосуточно находиться в курилке меня совсем не радовала. Если мне нет 18 лет, то я ещё ребёнок, и надо требовать перевода в другую палату.
— Вань, а мне сколько лет? — спросил я.
— Ну ты спросил! — заржал дед.
С появлением курева настроение у всех улучшилось.
— Ну, мы с твоей сеструхой в 8 класс пошли, а ты в первый. Мне сейчас 24, значит, тебе 16, — не торопясь вычислял Иван, время от времени затягиваясь сигаретой и выпуская клубы дыма.
— Получается, я еще несовершеннолетний?
— Получается.
— Значит, мне положено в детскую палату.
— Зачем? — не понял Митрич.
— Хочу в палату для некурящих, — объяснил я.
— Не кипишуй, — осадил меня Иван. — Спи давай. Мы не будем больше курить.
— Сегодня! — подсказал дед и опять заржал.
Весёлые какие. Мать их за ногу. Я только обрадовался, что курить не тянет. Когда сердце у меня начало тарахтеть не по-детски, за полгода где-то до ДТП, медики запретили мне курить. А курил я, на минуточку, с 8 лет! Все эти полгода промучился: курить тянуло. А сегодня вдруг почувствовал: свободен! Это так здорово!
Я улегся. В мыслях мелькали сумбурные события сегодняшнего дня. Я никак не мог понять, что со мной произошло. Как я мог переселиться в другое тело в прошлое? Что стало с моим старым телом? Я умер? Мазда хорошая машина, там подушек сколько. И они сработали, я слышал. Похоже, сердце у меня, всё-таки, оттарахтелось. А мальчишка? Если я занял его место здесь, получается, он умер? В смысле, утонул и покинул тело? Никогда не верил в реинкарнацию, но тут задумался и сам не заметил, как уснул.
Проснулся я от громких голосов и яркого света. Чувствовал я себя совсем невыспавшимся. Мне казалось, что я только мгновение назад заснул.
В палате царила какая-то суета. Сестра раздала нам стеклянные ртутные градусники.
— Который час? — спросил я.
— Шесть, — ответила она, пытаясь растормошить нашего четвертого соседа.
Она резко повернула его на спину и сдернула одеяло. Мужчина застонал, держась за сердце. Лицо его было одним сплошным синяком. Я сразу проснулся. Сестра крикнула:
— Позовите кого-нибудь!
— Кого? — не понял я.
— Марину или Юрия Васильевича!
— Понял! — подхватился я и босиком побежал искать врачей. Каменный пол был ужасно холодный. Я выбежал в холл, там никого, забежал без стука в приёмный. Там на кушетке спал Ефремов, а доктор спал, сидя за столом.
— Подъём! — заорал я что есть дури.
Глава 3
Четверг, 11.02.71 г. Святославская городская больница.
Мужики сразу повскакивали.
— Что ещё? — первым включился доктор. Тренированный. Старший сержант немного тормознул, но тоже быстро пришёл в себя.
— Там больной помирает! — доложил я.
— Где там? — недовольно переспросил Юрий Васильевич, выходя в холл.
— У нас в палате, в Хирургии.
Доктор быстрым уверенным шагом направился к нам. Я за ним. Ноги замёрзли! Первым делом, когда мы вошли в палату, я засунул их в свои тапки.
— Только что загрузился, — доложила сестра.
Доктор наклонился над мужиком, потом вдруг резко схватил его за руку и за ногу и сдернул с койки на пол. Быстро встал перед мужиком на колени и своим здоровенным кулачищем с размаху ударил его по груди. Потом ещё раз.
Сестра в этот момент держала мужика за горло.
— Есть, — сказала она, — даже отжиматься не пришлось.
Доктор отхлестал мужика по щекам, и тот открыл глаза.
— Так. Надо его на койку поднять, — сказал доктор.
— Что ж вы, батенька?! — осуждающе выговорила сестра мужику.
Бедный мужик хлопал глазами, пытаясь приподняться, но доктор ему не позволил.
— Помогите мне, — потребовал Юрий Викторович.
Я подошёл к нему, но меня отодвинул Ефремов, стоявший, как оказалось, всё это время в дверях.
Вдвоем с доктором они подняли мужика на его койку.
— Тощий, а такой тяжёлый, — кряхтя, проворчал старший сержант.
— Ты давай это брось, — сказал мужику доктор, держа его за запястье. — Ещё не хватало из-за бабы сдохнуть.
— Я не из-за бабы, — промычал мужик, — я из-за детей переживаю.
В этот момент сестра принесла штатив с полной бутылью. Я даже не заметил, когда она успела выйти из палаты. Заметил только, когда вернулась.
— И из-за детей не надо так убиваться, — успокаивающим голосом сказал доктор и поставил мужику в вену капельницу, — зачем детям отец в белых тапочках?
Сестра примотала иглу бинтом к руке и ушла. Доктор ещё немного постоял и тоже ушёл. Никто и слова не сказал, что в палате сигаретный дым коромыслом.
— Петрович. А давай хату им спалим, — сочувственно предложил Митрич мужику.
— Это моя хата, — ответил равнодушно Петрович. Успокоительное ему, что ли, вливают? Лежит как зомби, в потолок уставился. У него, похоже, нос сломан. Но чуть не скопытился он сегодня не от этого. С сердцем шутки плохи. Уж я-то знаю.
Но доктор. Красавчик. Голыми руками Петровичу движок завёл.
Как здесь интересно.
Ещё бы понять, с какого перепугу Пашка Ивлев с моста бросился? Молодой же, вся жизнь впереди.
Пришла медсестра.
— Варлен Дмитриевич, укольчик! — обратилась она к деду.
— Нет меня, — спрятался под одеяло дед.
— Рано ты, горемычный, прятаться начал, — подколола деда сестра, стаскивая с него одеяло, — сорок уколов! А сейчас только третий.
— Вот ты ехидна, Валька! — обиженно заявил Митрич, заголяя живот.
— А не надо было лису хватать, — строго сказала она, уколола деда и вышла из палаты.
— Она курицу задушила! — крикнул Митрич ей вдогонку, сжимая кулаки то ли от боли, то ли от ненависти к лисе.
— Вилами её надо было, — посоветовал Иван.
— Тебя лиса бешеная покусала? — удивился я.