Доктора рассмеялись.
— Ладно, напишу я тебе справку, — пообещал Демьян. — Погуляй минут пять.
— Конечно. А мне сказали одноклассник мой в больницу попал, Миша Кузнецов. К нему можно?
— Можно, — ответила Марина. — Он в хирургии, в той же палате, что и ты лежал.
— Спасибо, — я поспешил выйти из приёмного.
Знакомым маршрутом я быстро дошёл до своей бывшей палаты. Там я, честно сказать, растерялся, так как не сразу признал в жестоко избитом парнишке своего одноклассника. По всей верхней части лица у него растёкся огромный чёрный припухший синяк. Опухшая верхняя губа была зашита несколькими швами и густо замазана зелёнкой. Я догадался, что это он, только потому, что остальные больные в этой палате были взрослыми дядьками.
— Мишка! Это ты? — не мог я поверить своим глазам. — Как же тебя угораздило!
— Привет, — не шевеля губами сказал он, протягивая мне руку.
— О, да, здорово, — спохватился я. — Наши все передают тебе привет. Как ты?
— Нормально.
— Нос сломан? Или обошлось.
— Сказали, горбинка останется.
— Шрамы украшают мужчину, — попытался пошутить я.
Разговор не клеился.
— Мы в субботу в поход собираемся с ночёвкой, — вспомнил я.
— Опять Полянский водяры с собой наберёт, — хмыкнул Мишка.
— Поход, это же как рыбалка, — поддержал тему я. — Куда же без водяры? Главное, чтобы его нести не пришлось.
— Бросьте его в лесу, если сам идти не сможет, — сказал серьёзно Мишка.
— Какой ты кровожадный, — усмехнулся я. — Тебе надо что-нибудь? Ты говори, я ещё приду.
— Дядьку моего можешь убить? — зло процедил Мишка.
— Ты не спеши его убивать, — воспринял я всерьёз его слова. — Мне тут мать с бабкой рассказали, как у вас тогда всё получилось. Если бы не дядька твоего отца порешил, то отец бы вас всех. И мать твою, и вас, детей малых. Говорят, дурной батя твой был, как выпьет, так за ружьё всё хватался. Ты сам-то ничего не помнишь, как вы тогда жили?
— Почему не помню, помню, — задумался Мишка.
— И что?
— Ну, не очень весело было.
— И всё? — удивился я. — Мать у тебя героиня, если у тебя после такого детства в памяти осталось только «не очень весело».
Мишка удивлённо взглянул на меня.
— Причём тут мать? — спросил он.
— Говорят, как батя твой гулял, так вся улица каждый раз на ушах стояла. А ваша мать, получается, принимала на себя все неприятности семейной жизни. Вас, детей своих, ограждала от неприятностей. Сколько лет твой дядька отсидел?
— Восемь.
— Нам сейчас шестнадцать. Значит, когда всё случилось, тебе уже восемь лет было, взрослый уже был, всё помнить должен. А ты ничего плохого не помнишь. Значит, что?
— Что?
— Оберегали тебя взрослые от своих проблем.
— Может быть, — задумчиво проговорил Мишка. — Как в доме какой скандал, мать или дядька нас сразу к соседям оттаскивали. Там у них бабушка Зоя была, так она нам с Кирой всё сказки читала и Ляльку нянчила.
— Вот. И получается, — подвёл итог я, — что дядька вас тогда защитил от вашего буйного папаши. А в итоге, восемь лет за это отсидел. Сейчас он вышел, молодой ещё мужик, а все на него смотрят косо, ни жениться нормально, ни на работу приличную с судимостью не устроиться.
Мишка молча сидел, опустив глаза в пол. Юношеский максимализм не позволял ему признать, что у каждой медали, как минимум, две стороны.
— Мне надо бежать, — сказал я, подавая Мишке руку на прощанье. — Выздоравливай. Я зайду ещё как-нибудь.
Он встал, провожая меня. Молча пожал руку. Я слегка загрузил его сегодня. Ну, пусть поразмышляет. Жизнь сложная штука.
Надо было бежать на базу. Пообедать я не успел. Надеюсь, Настя не успела все баранки схомячить.
Я уже выходил из больницы, как услышал сзади:
— Ивлев, ты куда собрался?!
Я оглянулся. В дверях приёмного стояла Марина Карпова.
Блин, я же справку в школу забыл взять.
Я трусцой пустился к Марине.
— Я под таким впечатлением от вида бедного Мишки, что забыл про справку, — воскликнул я, изображая растерянного подростка. А то сейчас передумают меня выписывать.
— На, держи свою справку, — подала мне неказистую записку Марина. Ну, какая есть, главное, печать доктора стоит и ещё какой-то слабо читаемый треугольный штамп.
Я искренне поблагодарил Марину и попрощался.
На базу я с обеда, всё-таки, немного опоздал, хотя часть пути реально бежал, насколько хватило дыхалки.
Я с ходу присоединился к Насте и, когда вскоре мимо прошли Цушко с главным контролером, я с умным видом изображал кипучую деятельность, типа, я минут пятнадцать уже как на месте.
До конца дня мы медленно, но уверенно добрались до рублёвых товаров. Мы порядком устали и присели на стеллажи передохнуть. Я взял у Насти из рук список. До его конца оставалось ещё полторы страницы.
— Теоретически, мы могли бы за завтра проверить всё, что осталось. — сказал я, разглядывая оставшиеся позиции. — Но всё это не имеет никакого смысла.
— Здрасте. Это ещё почему? — с возмущением спросила Настя.
— Потому, что часть товара в мешках. А мешки мы не вскрываем, содержимое их не проверяем и не взвешиваем.
— А зачем их вскрывать и взвешивать? — недоумённо спросила она. — На этикетках же всё написано.
— Что мешает переклеить этикетки, или поменять их местами? Например, рис и перловку наощупь через мешок не различишь. Поменять этикетки местами и считайте свои мешки хоть усчитайся. Главное, крупы подороже сходятся. А до перловки черёд, может, и вообще никогда не дойдёт.
— Ну, ты наговоришь, — задумчиво сказала Настя.
— Да, ладно, ладно, — испугался я, что она начнёт проявлять в работе неосмотрительное рвение. — Раз такая проверка всех устраивает, то ладно. Не нам с тобой эту систему менять.
— Почему не нам? — спросила она серьёзно.
— Поэтому. И ещё потому, что не женское это дело, с кем-то или чем-то воевать.
— Ну, вот ещё. — она вздорно дёрнула головой.
— Гаврилина, ты где? — услышали мы мужской голос и тут же из-за стеллажей выглянул второй контролёр, парнишка лет так до тридцати, светло-русый, коротко стриженный, среднего роста, коренастый. — Ну что, всё пересчитали?
— Потёмкин, вот ты никогда не думал, какой профанацией мы тут занимаемся? — ответила ему Настя вопросом на вопрос.
— Ты чего, Гаврилина? Какой профанацией?
— Ну, вот, мы тут делаем вид, что что-то считаем, — раздражённо пояснила она.
— Что с тобой? — Потёмкин озабоченно смотрел на Настю, потом перевёл взгляд на меня.
— Устала может, — пожал я плечами. — Или голодная.
— Ничего я не устала, — возмутилась девушка. — Я говорю про то, что в нашей работе нет никакого смысла.
— Ну, что ты, Гаврилина, у нас замечательная работа, — возразил ей Потёмкин.
— И правда, — поддакнул я. — Ездите по разным местам, кошмарите рабочий люд, сами ни за что не отвечаете, ничем не рискуете. Везде вас как дорогих гостей встречают, и накормят, и напоят, и с собой презентов дадут. Мечта, а не работа.
Потёмкин повернулся ко мне и уставился в упор.
— Я не понял, — с вызовом заговорил он, делая шаг в мою сторону, — это ты сейчас кому это говоришь? И кто ты такой, чтобы говорить так? Тебе сколько лет? Молоко еще на губах не обсохло, а взрослых учит, как жить.
— Хватит, Влад! — прикрикнула Настя на Потёмкина. — И Павел прав насчёт нас.
Потёмкин сделал вид, что коллега его интересует гораздо больше, чем я, отвернулся от меня, взял Настю под локоток, развернул и повёл от меня прочь, что-то втирая на ходу.
Настя ещё слишком молода, с обострённым чувством справедливости. Зря я её накрутил. Начнёт ещё правду искать и тёплого местечка лишится. Будем надеяться, Потёмкин убедит её и дальше плыть спокойно по течению.
Я пошёл в сторону кабинета Цушко. Там уже стоял Вася-негр. С его слов заведующий с главным контролером закрылись в кабинете.
Подошла Никифоровна.
— Парни, машина была с товаром после обеда. Я приняла, но водитель торопился, вон, у входа всё свалил. Надо по местам всё разложить.
— Ревизия же, — возразил я. — Наверное, нельзя смешивать снятые в начале ревизии остатки и новые поступления?
— Не умничай, — буркнула Никифоровна, постучала в дверь кабинета и не дожидаясь ответа, распахнула её.
В кабинете глава проверяющей комиссии укладывал деньги в свою рабочую папку на молнии. Много денег. Когда дверь открылась, он вздрогнул от неожиданности. Поворачиваясь к нам, он взмахнул рукой с открытой папкой и все купюры вылетели из неё, взлетели высоко в воздух и медленно падали, устилая собой пол кабинета и стол Цушко.
Надо отдать должное и Цушко, и контролёру, ни один мускул не дрогнул на их лицах. Спокойно, деловито, как ни в чём ни бывало, они начали собирать купюры. Никифоровна присоединилась к ним. Мы с Васей наблюдали весь этот сюр, стоя в дверях. Вася хотел было присоединиться к ним, но я остановил его. Пусть сами собирают своё бабло. Подошли Настя и Потёмкин.
— Что здесь происходит? — тихо спросил меня он.
— Деньги собирают, — также тихо ответил я, пожав плечами.
Надо было видеть офигевшие лица Насти и Влада. Я не удержался и тихо усмехнулся.
Никифоровна строго посмотрела в нашу сторону. Я отошёл от кабинета от греха подальше. Знали бы эти придурки, что спалились сейчас в присутствии штатного милиционера. Подумав об этом, я не выдержал и все-таки рассмеялся.
— Ты чего? — подошёл ко мне Вася.
— Ты не отвлекайся, иди купюры считай, — сквозь смех прошептал я ему. — А то что в рапорте писать будешь?
— Подойди сегодня часам к десяти к Николаю Терентьеву, — попросил Вася.
— Надо говорить: в десять совещание на конспиративной квартире, — улыбаясь, шёпотом поправил его я. Я чувствовал, что меня несло. Настроение скакнуло вверх. Надо бы успокоиться, а то эйфория — вещь опасная.
Вася усмехнулся и вернулся к дверям кабинета. Я последовал за ним. На лицах младших контролёров до сих пор сохранялось выражение растерянности и удивления. Похоже, они догадывались о взятках, которые брал их старший. Но не об их масштабах.