О, как завернул! Ему бы книжки писать. Я незаметно посмотрел на ребят, они сидели, открыв рты, приготовившись внимательно слушать. Не первый раз уже, похоже, Аркадий устраивал им посиделки у костра.
— Можно сколько угодно храбриться, — продолжал Аркадий, — но, когда смерть подбирается слишком близко, все одинаково испытывают страх. Когда у меня возле уха впервые просвистела пуля, я даже штаны замочил, так страшно стало. Это животный, инстинктивный страх. И сила человеческого духа как раз тем и определяется, кто кого победит: страх животного или разум человека.
Аркадий Наумович замолчал. Достал из кармана смятую пачку сигарет, привычным движением расправил и выбил из нее одну папиросу на ладонь. Зажег от костра, закурил. Обратил внимание, что пальцы у него подрагивали. Первый раз увидел его с сигаретой. Видимо понимает, что сердце — это серьезно, и старается воздерживаться, но вспоминать о таком без сигареты не может.
— А что самое страшное было? — спросил Олег.
— Много было страшного, — медленно проговорил Аркадий. — Вот, было, дружили мы с пареньком одним из Куйбышева. Сколько дорог вместе прошли, сколько окопов вырыли. А как-то утром в окопе просыпаюсь, он сидит, на меня смотрит. «Ты что?» — спрашиваю его. Он молчит, глаз не отводит. Я ещё что-то спросил, молчит, смотрит. Вот тут мне жутко стало. Чую, не то что-то, а подойти, посмотреть боюсь. Собрался с духом, подошёл, за щёку потрогал, а он уже холодный. Каску с него снял, а у него дырка во лбу, снайпер снял. Он оседать в окопе начал, каска на лоб надвинулась, рану закрыла, кровь по каске вниз стекла, её и не видно было. Вот я и не понял сразу.
— Снайпера работали, значит, по позициям? — задумчиво проговорил я.
— Конечно, и их, и наши, — подтвердил Аркадий.
— Так это ж можно было друг друга по одному перестрелять, — предположил я, — когда по нужде из окопов вылазили.
— Ты что. Это святое, — ни они по нам в этот момент не стреляли, ни мы по ним.
— Правда, что ли? — удивился я. — Это что ж за война такая?
— Вот такая война. Все живые люди. Это в начале войны фрицы шли на нас действующей армией. Подразделения СС на линии фронта обязательно были. Эти звери, конечно, идейные. Говорят, что велели своим снайперам стрелять в любом случае. Но кто мешал тем промахиваться, выполняя приказ? А чем дальше к сорок пятому, тем больше все устаканивалось. Все у фрицев поняли, к чему дело идет. Да и кто только на фронте с той стороны не оказывался, когда всех подряд гнать на фронт стали! Я лично как-то паренька в плен взял, пекарь, призвали, не спросили. А он и автомат-то толком держать не умел. Всю жизнь булки пёк. И он пекарь, и отец его, и дед. Что же я его убивать буду?
— Но они же нас убивали, — возразила ему Ветка, заваривая чай.
— Убивали, — согласился Аркадий. — Но могло и повезти. Меня контузило как-то здорово. Бой днём был. А очнулся я уже почти стемнело. Слышу речь немецкую, песни, на гармошке губной кто-то играет. Наши отошли, позицию немцы заняли, отдыхают, смеются. А я трупами в каком-то овражке завален и немецкими, и нашими. Видно, немцы позицию заняли, всех убитых в овраг сложили и меня туда же: за труп приняли. Ну, вылез я из-под трупов, думаю, что делать? По канонаде определил, в какой стороне фронт. Думаю, надо своих догонять. Снял с убитого немца китель, каску. Оделся. И пошёл к линии фронта.
— Как пошёл? — не поверил Славка.
— Так и пошёл.
— Ползком?
— Зачем? В открытую. Я ж в немецкой форме, в темноте там не разобрать особо, кто есть кто.
— А спросили бы что-то на немецком? — не унимался Славка.
— Ну, так они и спросили. Я пьяным прикинулся, что-то пробубнил непонятное, руками что-то пьяное изобразил. Часовой на меня посмотрел, посмотрел, рукой махнул и пропустил. Я и ушёл из их лагеря.
— А он понял, что вы не немец?
— Не знаю. Может, понял, может, нет.
— С ума сойти, — удивился я. — Так просто: взял и ушёл.
— Просто… — усмехнулся Аркадий. — Не просто. Сначала, как очнулся, песни немецкие услышал, так дышать перестал от страха. Потом только очухался, взял себя в руки немного.
— Догнали своих?
— К утру догнал.
— Допрашивали, где были? К кому завербовались?
— Потом допрашивали, — ответил Аркадий, удивлённо взглянув на меня.
— И что?
— Как есть всё рассказал.
— И всё?
— И всё.
— Повезло, — подвёл итог я.
Пока Аркадий Наумович рассказывал, девчонки намутили в большом кане макароны с тушёнкой. Запах стоял невероятный. Сразу так есть захотелось. Я пошёл в палатку за своим КЛМН. Следом за мной в палатку пришли друг за другом Полянский, Фома, Славка и Лёха.
Тимур достал из своего спальника початую бутылку бормотухи, заткнутую чопиком из пробки от шампанского. Не сговариваясь, парни молча подставили ему кружки. Я мысленно рассмеялся, только наши мужчины молча понимают друг друга, и это с детства. Но я все же не решился сводить близкое знакомство с бормотухой. Мне и так было очень комфортно.
Тимур разлил остатки по кружкам.
— Ну, чтобы все, — сказал Тимур тост, парни залпом выпили по четверти кружки и пошли ужинать.
Нам половником наложили макароны по-флотски с тушенкой и бульончиком.
— Девчонки, как вкусно! — промычал я и попросил налить мне чаю в кружку и поставил её на снег, чтобы чай остывал, не люблю горячее.
Макароны зашли на ура. Мы расслабились и подобрели.
Славка последовал моему примеру и тоже начал нахваливать ужин.
Полянский громко хмыкнул и сказал, что самое вкусное здесь это шоколадная колбаса. Все поняли, что этот комплимент предназначался персонально Ветке. И уставшая и подмёрзшая Юлька сразу обиделась, понятно на кого, что её пирожки не похвалили. Короче, началось. Девчонки напряженно смотрели друг на друга, Светка что-то тихонько бубнила Диане, та мрачно поглядывала в сторону Ветки. Все уставшие, день был суматошный, так и до конфликта недалеко.
Я решил немного разрядить обстановку, взял у Юльки кружку, налил ей чаю и церемонно подал, сказав очередной комплимент по поводу готовки. Славка подхватил игру и проделал такой же финт с Эммой. Следом потянулись Полянский и Олег с Лехой, тоже наливая и предлагая чай остальным девушкам. Девчонки начали хихикать и смущаться, начавшиеся было распри были благополучно забыты, и мы продолжили сидеть у костра, слушая потрескивание сучьев и звуки зимнего леса.
Вожатая предложила попеть песни. Тут же все пожалели, что среди нас нет никого с гитарой. Однако в итоге это совершенно никому не помешало. Песни у костра зимним вечером отлично заходят и без музыкального сопровождения.
Поначалу, видимо, чтобы держать марку, вожатая пыталась агитировать нас петь разного рода патриотические песни, но спев для проформы разок «Взвейтесь кострами…», девчонки быстро переключились на бардов и вскоре мы всей компанией с большим энтузиазмом распевали Визбора, Кукина, Высоцкого. Я поразился, как быстро и легко в памяти всплыли слова таких родных и так давно не петых мною песен, какое это удовольствие сидеть и слушать костровые песни, создающие такую неповторимую атмосферу, такие простые и яркие эмоции, которые невозможно забыть.
Песни шли одна за другой. Все вошли во вкус. Наперебой предлагали исполнить «За туманом», «Если я заболею…», «Если друг оказался вдруг» и еще, и еще, список песен все продолжался. Аркадий Наумович сидел в сторонке, с улыбкой слушая нас. Сам он не пел, но было видно, что наш импровизированный хор ему очень нравится. Тем не менее, спустя пару часов, он скомандовал:
— Так, бойцы! Все по палаткам. Повеселились, пора отдыхать. Завтра второй день похода, надо выспаться. Дежурим по очереди, как договаривались. Отбой!
Все, кроме первой смены дежурных, неохотно разобрали спальники и пошли укладываться.
Глава 9
Дежурства распределялись еще перед походом по жребию. Жребий разыгрывался между парнями и взрослыми сопровождающими. Первыми выпало дежурить вожатой и Лехе Мужицкому. Через три часа их должны были сменить я со Славкой. Утренняя смена выпала Аркадию Наумовичу и Фоме.
Мы шустро устраивались на ночевку в палатке. Распределили, кто где будет спать. У девчонок в нашей палатке был численный перевес, поэтому Полянский и я заняли места по краям, где холоднее всего. Славке повезло больше, ему досталось место ближе к центру между девчонками.
Аркадий Наумович сидел у костра. Хорошо, ребята разошлись по палаткам. Может, хоть этот поход пройдёт спокойно. Ребята хорошие, но очень уж шебутные!..
Сердце сегодня так не вовремя прихватило на мосту, бывает же. Редко, но метко. До сих пор тянет в груди. Надо пойти полежать, от греха подальше.
— Кира, — обратился он к молоденькой вожатой. — Я спать. Если что, буди.
— Хорошо, — кивнула она.
Пока расправляли спальники и укладывались, я обратил внимание, что Юлька выглядит немного болезненно, и губы у нее подозрительно бледного цвета. Взяв ее руки в свои, я понял, что они очень холодные, и она дрожит.
— Так, радость моя, — сказал ей встревоженно, — ты, похоже, переохладилась. Дрожишь вон вся. Замерзла?
— Да свитер не очень теплый надела, — неохотно призналась Юлька, довольная, что я проявил к ней внимание, — боялась, что вспотею по дороге, вот и выбрала тот, что полегче.
— А второй твой свитер где? — спросил я.
— Второй уже тоже на мне, но он совсем легкий, — еще более смущенно ответила Юлька.
— Ну ты даешь! В зимний поход пошла без нормальной теплой одежды, — я был удивлен. Перед походом первое впечатление сложилось о Юльке, что она опытный турист и не раз ходила зимой с ночевкой. А оно вот как оказалось. Глаз да глаз нужен за ней.
— Если бы костер быстрее развели, то все нормально было бы, — вступилась за подругу Ветка, — я тоже чувствую, что подмерзла. Слишком долго после перехода пробыли без горячей еды и питья.