— Да, человек поручиться не может, оказывается, — кивнул Иван, — вчера я сам этого не знал. Не так давно же и работаю в органах. Трудовой коллектив или общественная организация должны обратиться.
Я присвистнул. Вот оно как, значит!
— Все понятно, спасибо еще раз, побегу думать, как все это устроить! — поблагодарил я Ивана.
Ситуация осложнилась. Сильно осложнилась. Вот я с полным равнодушием отреагировал, что Тимура выперли из комсомола — мол, зачем они друг другу нужны? А получается, что в этом времени комсомол очень даже нужная для Тимура организация. Останься он в нем, это и была бы «общественная организация», что могла бы поручиться за него, спасая от уголовной статьи.
Но потом махнул на свои мысли рукой — да даже если бы я знал, что бы я мог сделать? Школьный комсорг все спланировал, косяк Тимур допустил очень серьезный, что бы изменилось, встань я и скажи — а я против? Что, комсорг тут же упал бы на колени, захныкал и сказал — ну тогда совсем другое дело, пусть, конечно, Тимур остается в комсомоле и дальше устраивает пьяные дебоши по городским больницам?
Другие общественные организации, что Тимуру могли бы помочь, мне в голову не приходили. Нет, несомненно, в городе должно быть общество филателистов, или как оно тут называется, но я очень сильно сомневаюсь, что оно знает вообще о существовании Тимура, и что филателисты гордыми рядами встанут на его защиту. То же самое касается и нумизматов. Возможно, есть и какое-нибудь общество любителей туризма — но это был бы совсем уже анекдот, если бы они согласились взять на поруки человека, чуть не слившего целый туристический поход по пьяни. Значит, с общественными организациями завязываем — нам нужен трудовой коллектив.
Первый трудовой коллектив, что пришел мне в голову — был коллектив городской больницы, в которой Тимур устроил драку. Вздохнув, я от этой идеи отказался.
Эх, жаль, что у нас с ним один папаня, что в городе не живет! Был бы он хоть каким-нибудь начальником на одном из местных заводов, можно бы было к нему обратиться. Где мама Тимура работает, я не знаю, но из краткого опыта общения с ней я сделал вывод, что человек она вряд ли коммуникабельный и во всех отношениях приятный, а значит, не факт, что в коллективе ее сильно любят и пойдут навстречу. Но поинтересоваться все же надо, — сделал мысленно себе пометку.
И что у нас в сухом остатке?! Ответ неутешительный — школа. Та самая школа, коллектив которой мой новообретенный братишка успел изрядно достать своими выходками и поведением. Ну что же — снова задачка со звездочкой, — подумал я. Будем завтра убеждать школу в лице директора, что надо «дать человеку шанс».
С этими невеселыми мыслями я зашел домой. Мама уже успела уложить детей. Бабуля тоже закончила с делами. Пожелав друг другу спокойной ночи, мы расползлись по постелям.
Утро прошло как обычно: уже ставшая привычной пробежка, обливание, завтрак, тщательный уход за полостью рта, удивлявший моих домашних, наверное, даже больше, чем потеря памяти. Наконец, я с чувством выполненного долга взял портфель и вышел из дома.
Славка уже подходил ко мне довольный и радостный.
— Ты чего светишься, как золотой зуб? — спросил я друга.
— Сегодня девчонки нам подарки дарить будут, — явно предвкушая что-то приятное, ответил Славка.
— С какого?
— Так двадцать третье февраля! Ты чего? — друг толкнул меня в плечо.
— О, ё-моё! Из головы вылетело.
— Рубашку-то белую надел, а делаешь вид, что ничего не помнишь! — подколол меня друг.
— Правда, что ли? — удивился я.
Хотя чего тут удивляться — хлопочу я и за себя, и за того парня — и это не фигуральное выражение. Что угодно забудешь. А рубашка, и правда — белая. Я на автомате надел, даже не обратил внимания.
— Кстати, Славка, — вдруг вспомнил я, — вчера вечером к нам Никифоровна заходила с базы, подтвердила, что возьмет нас на подработку на время проверки. В среду в 8.00 надо быть на базе.
— Вот здорово! — обрадовался Славка. — Я тогда в среду за тобой пораньше зайду, вместе пойдем.
— Хорошо. Надо еще Мишку предупредить, — ответил я, — и заодно договориться с ним, где встретимся, чтобы сразу втроем идти.
— Я к нему забегу после школы, договорюсь, — тут же вызвался Славка.
— Отлично. А что нас ждёт сегодня? — сменил тему я. — Военный парад и праздничный салют?
— Придём, увидим, — подмигнул мне Славка. — У нас с девчонками соревнование: кто кого интереснее и смешнее поздравит. В прошлом году они нам частушки про нас пели, а мы им стенгазету про всех нарисовали.
— Таланты, блин, — хмыкнул я.
В моё время у нас всё попроще было. Девчонки нас выгоняли на перемене из класса, раскладывали мальчишкам на парты какие-нибудь безделушки и запускали нас торжественно с криками «Поздравляем». Восьмого марта мы им также.
А тут частушки, стенгазета… Ну-ну, посмотрим.
— Кстати, — дошло до меня, — а восьмое марта же вот уже, скоро. Парни девчонкам уже готовят что-то?
— Стенгазету корреспонденты обещали нарисовать, но простую, как большую поздравительную открытку.
Мы подошли к школе и встретились с улыбающимся Лёхой Мужицким.
— Здорово, братаны, — шлёпнул он каждого из нас по протянутой руке.
— Ещё один в предвкушении, — подколол его я. — Подарков ждёшь?
— А чего ж не ждать? Чаепитие после уроков будет, — Лёха заговорщицки поднял вверх указательный палец.
— Откуда знаешь? — встрепенулся Славка.
— Сорока на хвосте принесла, — хитро подмигнул Лёха.
Мы втроём вошли в школу и, предъявив сменку дежурным, вошли в раздевалку.
Там застали только Олега Афанасьева.
— А мы девчонкам что дарить собираемся? — спросил я.
— Да, думали-думали, ничего пока не придумали, — ответил Славка. — Чёт мне вот не хочется опять всем на какую-нибудь ерунду скидываться…
— Ну вы даёте, — усмехнулся я. — Хоть что-то надо подарить. Они, вон, чаепитие организуют…
— О! Откуда знаете? — заинтересованно спросил Олег.
— Да какая разница? — отмахнулся я. — За нами ответка, пацаны! Что делать будем?
— Стенгазета будет…, — напомнил Славка.
— Это не считается, это для создания праздничной атмосферы только, — отрезал я. — Дарить что будем?
— Может, заколки для волос? — предложил Олег.
— Ага. Расчёски ещё предложи пластмассовые подарить, — отшил его Славка.
— А что? — обиделся Олег. — У них заколки всё время ломаются.
— Не все с длинными волосами. Заколки не годятся, — объяснил ему я.
— Блокноты с ручками? — неуверенно предложил Лёха.
— Да у них уже по два блокнота у каждой! — ответил ему Славка, начиная нервничать.
— Ерунда все эти блокноты и ручки, — задумчиво произнёс я. — Девушки что любят? Цветы и сладкое. Подарить каждой по цветочку и шоколадке. Ну и поляну, конечно, после уроков накрыть. И стих какой-нибудь смешной хором прочитать. С чувством, с толком, с выражением… с серьёзным видом.
В раздевалке повисла тишина. Вошла Юлька. Славка незаметно для неё показал мне большой палец вверх. Я так понял, моё предложение понравилось.
— Всем привет, — поздоровалась с нами Юлька. — Вы что все такие загадочные?
— Звезду увидели, — быстро ответил я. — Как дела?
Вошла Маринка, наша миниатюрная одноклассница, и ещё парни из девятого класса.
Мы с нашими парнями вышли, чтобы не толпиться в небольшом помещении. Первым уроком был «ин. яз», все разбрелись в разные стороны по своим кабинетам. Я дождался Юльку, и мы пошли на французский. Юлька была в белом кружевном фартуке с белым объёмным бантом на голове, вся такая воздушная и волшебная.
Она поймала мой заинтересованный взгляд, отвела глаза и смутившись, покраснела. Мне это так понравилось. Похоже, я перестаю на ровесниц смотреть, как на детей.
Эх, юность! Где мои шестнадцать лет?! Здесь! И это замечательно!
Но Пашка дурак! Девчонка-то ничего! Очень даже. Ещё и умненькая! А он ее и не замечал, за Дианкой вился хвостом.
Надо будет Юльке на восьмое марта какой-нибудь индивидуальный подарок продумать.
И, кстати, маме с бабушкой тоже. И Аришка наша тоже ведь девочка. Ой, сколько подарков надо. Никифоровне тоже не мешало бы…
А у меня тринадцать рублей на всех. Ещё на восьмое марта девчонкам собирать будем… Вообще ничего не останется.
Французский шёл своим чередом, но все мои мысли были о подработке. Надо как-то до лета перекантоваться, а там экзамены сдам, на настоящую работу устроюсь.
А до лета что делать? Опять идти к Никифоровне на поклон?
Юлька сидела рядом и тыкала меня периодически локтем в бок, призывая спуститься с небес на землю и начать хотя бы что-то записывать в тетрадь. Я несколько раз старательно пытался вникнуть в происходящее в классе, но поздно пить боржоми, когда почки отвалились. Французский — это не моё. Дома пока буду наверстывать азы, а потом уже и до чего-то посложнее очередь дойдет.
После французского поймал на коридоре Полянского. Сразу спросил в лоб:
— Марки, монеты, собираешь?
Ну а чем черт не шутит! Вдруг я плохо думаю о человеке, а у него дома пятнадцать альбомов с этой хренотенью, и члены этих самых обществ души в нем не чают. Стоит только попросить — сразу все рванут на выручку!
— Есть в кармане две монеты по пятнадцать копеек, — с недоуменным видом ответил он мне, — а марки легко на почте найти. Тебе они для чего, с кем-то переписку затеял?
Вся ясно с ним.
— А мать твоя где работает? — сделал вторую попытку я.
— В котельной на заводе, — еще более недоуменно ответил Тимур.
Снова мимо! Объяснил ситуацию с поручительством.
Тимур, услышав мои умозаключения, расстроенно присвистнул:
— Школу просить?! Они ни за что не согласятся.
— Шансов, конечно, мало, — подтвердил я, — ты сильно постарался, чтобы их подсократить.
Тимур при этих словах дернулся, но промолчал. Крыть ему было нечем.
— Но все равно думаю, что попробовать стоит, — продолжил я, — надо использовать все варианты. Надавим на жалость, попытаемся убедить, что ты все осознал, попросим второй шанс. Но тебе тоже придется постараться: никакой развязности, чтоб был само раскаяние, тише воды ниже травы и на все готов, чтобы простили, — добавил я серь