— Отлично! — радостно сказал я, — а то я уже и место рабочее для него присмотрел, на базе у Никифоровны.
— Это хорошее дело! — одобрительно сказал Иван, — надо мужика этого от преступного мира оторвать. И работа в этом первый помощник!
— Удачно получилось, что там по штату должно работать девять человек, а в наличии только два, — махнул рукой я.
Тут мне пришла в голову еще одна мысль, и я тут же ее и озвучил:
— Кстати, место второго товароведа тоже свободно, пусть Вероника твоя сходит, забьёт его под себя. Она же выпустилась как раз.
Иван на ходу хмыкнул одобрительно. Я его понял — такая работа, на базе, где куча дефицита, будет для девушки просто отличным началом трудовой карьеры. А может и постоянным рабочим местом — где ей в нашем городишке удастся найти что-то получше?
Мы как раз дошли до нашего дома, и я пригласил Ивана зайти.
— Не в дом, давай в сенях переговорим, есть еще один вопрос, только вспомнить пока не могу, — отмахнулся Иван, — устал, как собака, домой быстрее хочется. Кстати, о собаках. Вспомнил!
Иван сел на наш сундук.
— Мне кто-то говорил, что у него собака странно погибла… не могу вспомнить, кто. Не ты, случайно?
— Я. А что? Что-то прояснилось? — с понятным интересом спросил я.
— Если бы! — вздохнул Иван. — Ещё два случая похожих. На нашей улице один и на Школьной. Хозяйские собаки на заборе висят дохлые. Люди жалобы пишут. Начальство бесится!
— То есть, ты хочешь сказать, что моя собака не своей смертью всё-таки умерла?
— Кто его знает, своей или не своей? — хмыкнул Иван. — Вскрытие, что ли, им делать?
— А только три случая? — спросил я.
— Пока три. Это те, про которые известно стало. Может и больше быть, если кто-то промолчал.
— Я поспрашиваю в школе. Может, кто-то что-то ещё слышал. А если найдём этого живодёра, что ему будет?
— Ничего не будет. Собака же не лошадь, не корова. Сколько она стоит?
— В смысле, стоит? При чём тут стоимость? — не понял я.
— Состав преступления здесь в чём? — начал объяснять Иван. — Порча чужого имущества на один рубль пятьдесят копеек?
— Какое имущество? Собака живое существо… — пробормотал я.
Зоозащитников на них здесь нету! Когда у нас статью ввели за жестокое обращение с животными? Вот, убей, не могу вспомнить. Раньше я что делал в такой ситуации — тянулся к смартфону, и через минуту узнавал. Здесь же уже этот рефлекс у меня отмер — с десяток раз потянулся вот так, и перестал, за полной бесполезностью этого действия.
— А моральный вред взыскать? — растерянно спросил я, — человек же переживает, если его собаку убили.
— Да, здорово ты все же головой стукнулся, когда с моста падал! — сочувственно сказал Иван, — моральный вред за порчу имущества никак нельзя взыскать.
— И вот совсем глухо, что ли, с точки зрения закона — убивай и ни в чем не виноват будешь?
— Под хулиганство можно попробовать подвести, — хмыкнул Иван, — нарушает общественный порядок со злым умыслом? Нарушает. Проявляет явное неуважение к обществу? Проявляет. Но это я так рассуждаю, а я не прокурор. Но, если и получится под эту статью подвести, то штрафом отделается этот собачий ненавистник. Под арест точно не пойдет. Не поймут, если за собак арестовывать.
Попрощались с Иваном. Он пошел к себе домой.
А я зашел в дом, размышляя о несовершенстве советского законодательства.
Моему приходу обрадовались — сразу на душе стало полегче. Приятно возвращаться в дом, в котором тебя ждут и любят.
Наскоро перекусив, сел заниматься, но тут же проснулась Аришка. До конца вечера пришлось раз пять сбегать на колонку. Мама непрерывно носила ноющую малышку на руках, ей нездоровилось из-за зубов. Было такое ощущение, что они все сразу стали резаться. Малая описала всё, что можно. Бабушка весь вечер стирала как енот-полоскун, завесила мокрым детским бельём всю хату.
Влажность как в бане. Так и грибок на стенах заведётся.
— Слушайте, — не выдержал я в какой-то момент, не в силах сосредоточиться на учебе. — Оденьте мне её. Схожу с ней погуляю. Вы, как раз, хату сможете проветрить хоть немного.
Мама ухватилась за эту идею и вскоре мне выдали одетого ребёнка, и я пошёл с Аришкой на руках на улицу. Уже давно стемнело. Я понёс малышку на Ленина, там хоть фонари горят. Я ходил с ней по улице, рассказывал про собачку, про кошечку, про птичку, про всё, что нам попадалось на пути. Что вижу, то пою.
Аришка успокоилась, то ли просто отвлеклась, то ли холодный воздух остудил её зудящие дёсны. Она улыбалась, ручонками показывала на что-то, а я рассказывал ей об этом. Сам не заметил, когда выключился школьник Пашка Ивлев и включился любящий дедушка Павел Андреевич.
Так увлёкся, что не заметил, как рядом оказались Светка Герасимович и Диана. Они как раз шли по Ленина то ли к Светке, то ли от Светки.
— Пашка! Тебе так идёт ребёнок! — воскликнула Света.
— Какая хорошенькая, — подошла к нам Диана и потрогала Аришку за варежку.
Малая насупилась и отдёрнула ручку.
— Не бойся, Солнышко, — успокоил я малышку. — Это тётя Диана. Она хорошая.
Девчонки засмеялись.
— Тётя Диана… — повторила несколько раз Светка сквозь смех.
— Что смешного? — спросил я, когда они немного успокоились. — Диана Аришке тётя. Это дочь нашей сестры Инны. Племянница наша.
Когда до Дианы дошло, что она действительно малой тётя, она так растрогалась. Мне даже показалось, у неё слёзы блеснули.
— Пойдёшь к тёте на ручки? — спросила она Аришку, протянув к ней руки.
Но Аришка обломала её, спрятав лицо у меня на груди.
— Она ещё маленькая, — поспешил я оправдать кроху в глазах тётки. — Не привыкла, боится…
— А дядю не боишься? — спросила Света, но получила в ответ от мелкой полный игнор.
Мы ещё немного постояли и пошли по своим делам. Я понёс Аришку домой.
Обуреваемый противоречивыми чувствами, я пришёл домой и, раздевшись, вошёл в хату. За столом сидела Эмма и мама с бабушкой, пили чай. Эммин брат копошился в кроватке рядом. Выгулянная Аришка снова скандал устраивать не спешила, и я побыстрее уселся за учёбу. Недолгий, но насыщенный опыт проживания свидетельствовал, что она может скоро передумать. И ведь ничего существенно не изменится, если комнату наверху сооружу — детские вопли там разве что чуть тише будут звучать. Проблемка!
Встал вспоминать, что в эти времена использовали для звукоизоляции. Как-то сразу вспомнился рассказ знакомого, про то, как в детстве потолок оббивали использованными картонными контейнерами от яиц, чтобы сложная конфигурация звук рассеивала. Правда, побочный эффект — часть из них впитали запах разбитых яиц, и запашок был еще тот. Нет, не подходит. Встряхнув головой, вернулся к учебе. Про стройку успею еще подумать, у меня еще и денег на нее не собрано — смысл сейчас голову по этому поводу ломать?
Через десять минут ко мне подошла бабушка. Я как раз начал потихоньку клевать носом — на базе устал, да еще и эта прогулка с ребенком добавила. Я было улыбнулся ей, как вдруг понял, что происходит — в руках у бабушки был учебник французского за четвертый класс. Блин, сегодня же по графику изучение языка — а я как раз в максимально плохой для этого форме. Но что делать — это в моих же интересах. Бабушка носитель языка, да и акцент у нее явно близок к натуральному. Слабо представляю себе, как мне в ближайшие годы пригодится французский, но вот к концу восьмидесятых этому языку можно будет найти применение. Кто его знает, чем я тогда буду заниматься, почему бы и не замутить какие-нибудь дела с французами. Они же языковые шовинисты — с ними на английском общаться одна морока. А вот если французский знаешь — совсем другое дело. Тогда ты в их глазах сразу человеком становишься.
Только через изнурительные полтора часа, когда у меня голова почти распухла от французских глаголов, я вспомнил про переданный Никифоровной сверток. Тяжела судьба этих свертков — я про них напрочь забываю. Но этот хоть с первого раза домой добрался, в снегу валяться не пришлось, как первому.
Достав его, я молча положил сверток на стол.
— Анютка, как всегда, в своём репертуаре, — без слов всё поняла бабушка.
Она развернула свёрток на глазах у всех. Там оказалось две маленьких бумажных пачки цейлонского чая, коробка зефира в шоколаде, и отдельный свёрток с конфетами «Ведмедик клишоногий». Шишкин на обёртке подсказал, что это «Мишка косолапый».
Ведмедик клишоногий. Мы все смеялись до слёз.
Глава 21
Утром еле встал. Вчерашнее перетаскивание поддонов и ящиков на базе дало о себе знать болью во всех мышцах. Все же ходить за комиссией и время от времени снимать и ставить на полки ящики не то же самое, что несколько часов подряд таскать тяжести почти без перерывов.
О существовании некоторых болевших мышц я давно уже и позабыл. Их напрячь так как в молодости в пятьдесят восемь не удастся под угрозой немедленно схлопотать инфаркт. Я и не напрягал, хотя эта напасть все равно меня догнала. Зато вот сейчас отрываться можно на полную катушку, и это даже доставляет мне удовольствие.
Вышел на пробежку со Славкой, Славка выглядел тоже не лучшим образом. Я удивился, думал друг более тренированный, но, видимо, целый день непривычной работы по тасканию тяжестей сказался и на нем тоже.
— Ты как? — спросил я Славку.
— Да еле двигаюсь, сам же видишь, — весело ответил он. Забавно, что Славка, говоря это, лучился оптимизмом. Видимо, предвкушение еще одного дня заработка искупало с лихвой любую боль в мышцах.
Пробежка помогла немного разогреть тело, мышцы болеть не перестали, но скованность движений прошла, что уже было хорошо. После пробежки быстренько облился водой и позавтракал, нужно было уже выходить на работу. Когда вышел из дома, Славка с Мишкой как раз подходили к калитке.
Поздоровавшись, мы направились в сторону базы. Отметил, что Мишка тоже выглядит уставшим, как и мы со Славкой. Меня картина уставших друзей немного даже порадовала. Получается, не так уж сильно я отличаюсь по физическому здоровью от других подростков. Они привыкли считать меня хлюпиком, а сами выглядят не лучше. Подумав об этом, я выпрямил спину и стал стараться идти более активным и пружинистым шагом. Мол, знай наших.