— А как трудящиеся смогут опереться на комсомол, когда мы построим коммунизм?
Эх, хотелось мне дать честный ответ, тем более, что я его знал, что коммунизм мы не построим, но заниматься ерундой, которая Галией будет немедленно расценена как махровая антисоветчина, я не стал. Надо знать, о чем болтать языком! Поэтому я ответил:
— При коммунизме, как и при социализме, комсомольцы будут передовым отрядом трудящихся! Их задачей, как и раньше, будет вдохновлять трудящихся и подавать руку поддержки тем, кто в ней нуждается. Коммунизм не означает, что не нужно будет трудиться или никто больше не будет нуждаться в трудовых рекордах. Просто люди станут более сознательны, и будут работать не за деньги, а желая сделать свою советскую родину еще более красивой и процветающей!
Галия оторопела. А потом стала задавать вопросы как из пулемета. И про комсомольские стройки, и про сотрудничество с КПСС, и про роль комсомола в налаживании связей с зарубежными прогрессивными силами. Я спокойно отвечал на каждый вопрос. Только минут через пятнадцать девушка оставила попытки меня завалить. Но не обрадовалась, а уныло села на свой стул.
— Не понял, чего это мы приуныли? — удивленно спросил ее.
— Да я поняла, что ты меня с этими способами выступления просто успокаиваешь! — расстроенно сказала она, — они другим не помогут, как тебе, ты же и так все знаешь! Ты такой умный! Я уже в институте учусь, а половины не знаю того, что ты сейчас сказал. Вот и чего тебе волноваться?
Неожиданный вывод, хотя определённый смысл в нем был. Ясное дело, что я уму-разуму почти шестьдесят лет набирался, и обычному пареньку до меня далеко.
— Если упорно и серьезно заниматься, то любой может знать много! — пожал плечами я, — ну, пошли тебя провожать, что ли!
Отвел Галию домой, снова прибежал на завод — библиотека еще час была открыта, занялся подготовкой доклада. И без всякого Интернета управился за этот час — 1971 год очень благодарное время для подготовки докладов про комсомол. По первой просьбе библиотекарь подвела меня к полкам, полным книг, написанных знаменитыми комсомольцами, и о знаменитых комсомольцах. О многих я в прежней жизни что-то да слышал, так что учить с нуля не пришлось. Да и сознание у меня организованное, запоминать я умею. Часа перед закрытием вполне хватило.
Сразу идти домой не стал. Дома сейчас газовая камера, а спешить в чужую мансарду не очень весело. Да и есть мне негде, на мансарде готовить не на чем и нечего. Зашел в гости к бабушке с Никифоровной и не прогадал. Как оказалось, меня тут давно ждали — уже и тарелка на столе была приготовлена!
— Чего так припоздал? — набросилась на меня бабушка, — мы уже тоже проголодались, пока тебя ждали!
— Да мне поручили по линии комсомола и общества «Знание» сделать завтра доклад на сахарном заводе, — с небрежным видом сказал я, — десять рублей заплатят, как профессору!
— Ну надо же! — ахнула Никифоровна, — ну, Пашка, ты даешь! Уже я думала ничем меня не сможешь удивить… Это же так ответственно!
Смотрю — и бабушка помрачнела. Вот что значит человек долго был на руководящей должности, сразу догадался, о чем она думает — боится, как бы я не облажался там по полной программе. Потянулся к ней рукой, сжал плечо:
— Бабушка, не боись! Прорвемся! Все будет хорошо!
Тут же сообразил, что вот он, шанс, немножко больше узнать о ее героическим прошлом.
— Но ты мне можешь помочь! Я хочу рассказать о героях-комсомольцах, на войне и в мирное время. Расскажи побольше о себе, на войне!
Бабуля нахмурилась. Часто такое видел раньше — многие фронтовики, в отличие от нашего нвп-эшника, всегда готового поделиться интересной историей с молодежью у костра, очень неохотно делятся пережитым на войне. Очень тяжко им там пришлось, а психика у всех разная. Кому-то поделиться историей в радость, он знает, что легче становится. А кто-то боится снова погрузиться в пережитый ад. Вспоминать о потерянных на войне друзьях.
— Ой, да ладно, я тебе сама о твоей бабушке все расскажу! — махнула рукой Никифоровна.
— Анна! — строго сказала ей бабушка.
— Ничего-ничего, внук должен все о тебе знать! — настаивала хозяйка дома.
Ну, учитывая, что в ожидании меня они открыли бутылку кагора и изрядно им угостились, бабушка поняла, что подругу ей не остановить. И тут же, злорадно ухмыльнувшись, сказала:
— Да что про меня, Пашка, ты сможешь интересного узнать! Скромный работник военной торговли, спасла вот Балдина, вот и все самое интересное! А вот наша Анна Никифоровна может тебе рассказать гораздо более интересные истории!
Теперь пришла очередь Никифоровны посмурнеть. О таком повороте она, видимо, весело раскручивая подругу на военные истории, не подумала. А я уже взял след. Бабушку я однажды все равно прожму и разузнаю, что там да как было, а вот Никифоровна… Мало ли что она сейчас подумывает с моей подачи о переезде под Москву, не факт же, что на деле решится это сделать! Вот так и потеряемся надолго.
— И что, Анна Никифоровна, вы можете мне рассказать? — спросил я, — разве вы тоже воевали?
Бабушка фыркнула.
— Разве вы тоже воевали! — передразнила она меня, — пока я со своей лавкой ездила, она снайпером была! Три ранения! В общей сложности три взвода упокоенных фрицев и семь офицеров!
Я счастливо улыбнулся. Не, ну разве это не везение? Случайно узнать, что рядом со мной сидит настоящий заслуженный снайпер, грохнувший кучу немцев на войне! И приблизивший победу.
— А что я только сейчас об этом узнаю? — укоризненно обратился я к обоим, — мне же тоже интересно и полезно об этом знать!
— Ну, вообще-то, мы с Аннушкой предпочитаем не болтать на каждом углу, что воевали, — печально улыбнулась бабушка.
— Почему же? — удивился я.
— Ты бы знал, внучок, сколько всяких гадостей про воевавших женщин некоторые рассказывают, так понял бы! — грустно сказала бабушка, — «офицерская подстилка» это еще одно из самых мягких выражений.
— А в чем причина? — не мог понять я.
— На войне много браков разрушилось — жена где-то там осталась, тебя убить в любой момент могут, а рядом другая девушка — снайпер, санитарка, связистка, летчица, в которую ты влюбляешься. И часто очень офицеры и солдаты с войны с новой женой возвращалась, фронтовой. Война и так мужиков повыбила, а тут еще и мужа, считай, отобрали. И представь, сколько ненависти было у женщин после войны, кто вот так мужика потерял — не от пули, не из-за осколка, а из-за фронтовой подруги. Так что понимаешь, кто сплетни в основном разносил.
— А другие женщины, у которых мужья на войне погибли, конечно, им сочувствовали, — пояснила Никифоровна.
Эта сторона послевоенных отношений в прошлой жизни прошла мимо меня. Родился я тогда позже, чем Пашка, и, видимо, острота этого вопроса к тому времени уже откипела. Я реально не был в теме вот таких вот разборок. Но что это и почему могло происходить, Никифоровна очень хорошо объяснила. Женский коллектив — страшная вещь. Заклеймить и заклевать — как нечего делать. Сколько самоубийств из-за этого происходит, когда женщины целенаправленно и умело травят одну из своих!
— Ну, теперь, четверть века после войны, думаю, эта ненависть уже схлынула, и можно больше не шифроваться! — сказал я женщинам, — тем более вот бабушка вообще после войны по военной линии пошла, военпредом стала. А вы, Анна Никифоровна, сразу из армии ушли?
— В июле 1944 я ушла, — печально улыбнулась Никифоровна, — не по своей воле. Третье ранение. Осколок задел голову. Кроме этого, контузия от близкого взрыва. Восстанавливалась долго. Винтовку беру в руки, а они трясутся. Какой я после этого снайпер?
— А прошла контузия?
— В 1946 только прошла, — кивнула Никифоровна, — только, когда стресс сильный, бывает, руки все еще и сейчас трясутся.
Только я задумался о том, какие еще вопросы задать Никифоровне, как пришла мама с малышкой. Похоже, мама по нам заскучала. И прогулку с малой завершила у Никифоровны. Аришка, увидев нас с бабушкой, радостно замахала ручками.
Бабуля сразу засуетилась, взяла на руки малую, начала с ней тетешкаться.
— Сегодня Шанцев Ахмада вызвал, — принялась нам рассказывать мама. — я испугалась, что со столовой что-то срывается. А он ему предложил на нашу базу отдыха на два дня поехать свадьбу праздновать, представляете?
Мама радостно улыбалась, глядя на нас с бабушкой.
— Что за база? — спросил я. — Далеко?
— Заводская база, хорошая, в сосновом бору за Шамордино, — ответила бабушка. — Только, там же столовая на ремонте.
— Закончили уже ремонт! — радостно сообщила мама. — Шанцев предложил сразу после свадьбы полноценный заезд организовать, с нашими гостями.
— Много гостей приедут? — поинтересовалась бабуля.
— Да, кто ж их знает? Кто сможет, тот и приедет. Всех позвали. И это, кстати, есть еще новость, телеграмма от Инки пришла. Переводят Петра из-под Перми.
— Куда это? — ахнула бабушка.
— Все плохо, — мама, рассказывая, выглядела расстроенной, — военная база в двадцати шести километрах от Ижевска. Еще хуже, чем в Перми было. Если дочка решит в Ижевске жить, то мужа будет только по выходным видеть, да в отпуск. Не будет же он к ней после работы двадцать шесть километров приходить. И с утра обратно в часть также возвращаться. А если на базе с ним станет жить — то прощай учеба. Будет всю жизнь в библиотеке книги подносить без высшего образования.
— Машина им нужна! — сказал я.
— Они встали в очередь на Запорожец в Перми, писали мне, что ты, Паша, во время последней поездки их убедил это сделать, но кто его знает, что теперь с этой очередью будет после переезда, не знаю я, как это у военных, — помотала головой мама, — и в любом случае, даже если сохранится, то сколько та очередь двигаться будет? Пару лет так точно!
— Не знаю, думаю, в армии эти очереди всяко покороче! — сказал я, — да и не на Жигуль же стали, а на Запорожец. Они не такие дефицитные.
Но ситуация, конечно, сложная. Инне учебу обязательно надо закончить. И так уже малышку к нам отправила, а если в Перми учиться останется, то еще и без мужа будет. Никуда не годится. Вот она, жизнь офицер