Тут Галия, смущаясь, спросила, не обижусь ли я, если она домой пойдёт. Мама болеет…
— Конечно, дорогая, иди, — сказал я. — А я в больницу к Славке схожу, а то давно не был.
Галия ушла, мило со всеми попрощавшись и чмокнув меня в щёку, а я переключился обратно на Никифоровну.
— А не помните, какое там шоссе?
— Вроде, Пятницкое.
Не Рублёвка, конечно. Но если не очень далеко от Митино, там район неплохой, да и метро рядом будет со временем… А если дом приличный, да усовершенствовать его еще потом, то вполне привлекательный вариант может получиться.
К тому же ну ее, Рублевку эту. Грохнут еще за участок, когда там цены в космос улетят в 90-е. Оно мне надо! Было бы глупо так облажаться со вторым шансом.
— Нужно карту посмотреть, — решил я, — на словах непонятно.
Тут концерт закончился. Народ стал расходиться. Бабуля с Никифоровной пошли по своим делам, обсуждая будущие перемены. А я поспешил к другу.
Зашёл по дороге в булочную, взял Славке московских плюшек, чтоб не с пустыми руками идти. Да и ему приятно будет. Хотя мать его наверняка балует разносолами, с ней не посоревнуешься.
Настроение было отличное. Мероприятие наше удалось. Очень хорошая идея: погибшие воины и живые ветераны в одном строю. Люди расходились по домам очень вдохновленные. Прямо, тронуло…
Шёл и придумывал, какими словами буду рассказывать об этом Славке. Он же пропустил всё.
На крыльце больницы чуть не столкнулся с Германом. Тот выскочил из дверей с таким видом, как будто только что с кем-то серьёзно поцапался. Даже не поздоровался. Такое ощущение, что вообще меня не заметил.
Что случилось? Что он тут делал? Эмма в Брянске… Клару Васильевну выписали… Ничего не понимаю.
Славку застал в очень плачевном состоянии, на нем лица не было.
— Как дела? — спросил я. Он только попытался отмахнуться в ответ загипсованной рукой, типа, отстань. — Всё нормально? — не отставал я.
Он молча кивнул.
Пытался развлечь его рассказом о сегодняшнем праздновании Дня Победы. Но он вообще не вникал в мои слова. Никак не реагировал. Тогда я прямо спросил его:
— Слав! Что случилось?
— Ничего, — буркнул друг, пряча взгляд.
Вот те раз. Герман как ужаленный выскочил. Этот говорить не хочет. Да, что они тут не поделили-то? Что за разборки устроили?
— Всё разрешится, Слав, — дотронулся я до его плеча. — Держись, друг. Всё будет хорошо.
— Ты не понимаешь! — прорвало, наконец, Славку. — Это я виноват! Я каждый день её возил к этому мосту, по которому мы от поезда зимой удирали. Закаты смотрели, пропади они пропадом! Кому теперь нужны эти закаты?!
Он отвернулся, плечи его вздрагивали. Ну, ничего, выплачется, полегчает. Наконец, он затих. Уснул, похоже.
Оставил ему плюшки и решил сходить поговорить с Германом. Не дело это — лежачего пинать. Понимаю, что он взвинчен и переживает за семью, но на подростка больного срываться, которому деться некуда, да и ответить нечего — поведение для мужика так себе.
Вернулся на Площадь и пошёл по Ленина к Либкиндам за Большой мост. Если Герман решит своё раздражение погасить в компании друзей, то вряд ли я его дома застану. Но попытка не пытка. Сегодня все же праздник, и его паршивое настроение совершенно не в тему.
Герман оказался дома. Вышел взъерошенный на веранду и с удивлением поздоровался, не ожидал меня увидеть.
— Виделись уже, — усмехнулся я. — В больнице. Ты мимо пронёсся, даже не обратил внимания. Что случилось?
— Да, блин! — Герман с размаху стукнул кулаком в дверной косяк. — Высказал этому сопляку всё!
— Какому? Славке? — эх, правильно я сообразил, что произошло.
— Да! Это его вина!
— Подожди, Герман. Не руби с плеча. — поднялся я к нему на веранду. — Во-первых, авария произошла из-за того, что был открыт колодец. Во-вторых, улицы толком не освещаются. Он не мог разглядеть в свете одной своей замызганной фары, что в луже люка нет.
— Зачем он вообще Эмму на мотоцикл посадил?!
— Герман!.. Ты что, сам молодым не был? Ну, представь, как это, иметь мотоцикл и девчонку не покатать? Это реально вообще?
Герман опять ударил кулаком дверной косяк, но уже с меньшим запалом.
— Держись, Герман. Тебе сейчас тяжело, но ты очень нужен своей семье. Эмме нужен…
— Ааай, — раздражённо выдохнул он. — Накипело… Сорвался…
— Я тебя понимаю, — примирительно сказал я. — Нам всем сейчас очень тяжело. А Славке особенно: он сам себя простить не может.
Герман кивнул головой, соглашаясь. Вот и хорошо. На первый раз хватит. Мирить их со Славкой сейчас не обязательно. Если Герман перестанет на него кидаться — уже хорошо.
Попрощался, сочувственно похлопав его по плечу, и пошёл домой. У меня щенок ещё негуляный.
Ой, уеду в Москву, куда его? Не в общагу же студенческую. Хотя, если Никифоровна бабушку уговорит переехать, им собака в частном доме точно нужна будет. Сами там будут не местные, совсем другое отношение у соседей к ним будет. Какая ни какая, а охрана.
Прибежал домой, а бабушки нет. Никифоровна её к себе в гости, что ли, затащила? Пришлось ужинать самому. Нарубал сала, лука, хлеба. Чаю набодяжил. Поужинал.
Надо с собакой идти гулять. А ноги гудят!.. Набегался за день.
Позвал Тузика и выпустил его во двор. Он уже сам знал, куда мы гулять ходим, пролез под калиткой и побежал, уткнувшись носом в землю в сторону Первомайской улицы. У него свои собачьи дела. А мне хотелось бы Ивана встретить, узнать, что там решилось с этим домом на Госпитальной. Сегодня несколько раз мимо него прошёл, ничего необычного не заметил.
Вдруг на перекрёстке увидел Славкину маму в каком-то невменяемом состоянии, всю в слезах. Еле добился от неё, что случилось.
— Славка из больницы пропал! — сквозь рыдания выдавила она.
Дорогие друзья! Шестая книга «Ревизора: возвращение в СССР» подошла к концу. Спасибо, что следили за приключениями Пашки Ивлева.
Следующая книга здесь: https://author.today/work/292102