Пани Нина провожала нас до самого конца, пока поезд не отошел. Мы с грустью смотрели друг на друга, как будто прощались навсегда. Галия всплакнула. Пообещал ей следующим летом, если пани Нина будет не против устроить у себя филиал яслей, опять отправить её с детьми в Палангу. Она была даже очень не против, эти два месяца ей очень понравились. Ну да, с погодой для отдыха на Балтике повезло. Засуха, что стала катастрофой для сельского хозяйства, обернулась шикарным теплым сезоном в Паланге. Мне ли не знать разницу, тут часто летом по две недели могут дожди идти почти без остановки.
Под стук колёс дети уснули. Мы с Егорычем залезли на верхние полки.
— Дорогая, чуть что, сразу буди меня, не стесняйся, — попросил я.
Конечно, дети просыпались. Сквозь сон я слышал голос Галии. Но окончательно проснулся только к полудню в воскресенье. Галия, наконец, дорвалась до детей и, похоже, не спала. Сидела счастливая, хоть и уставшая. Предложил ей накормить их, когда придет время, оставить мне, а самой забраться на верхнюю полку. Надеюсь, несколько часов я смогу дать ей поспать.
Мы так и сделали. Покормили, переодели памперсы, жене они более-менее понравились, как выяснилось, и я отправил жену спать. Егорыч сидел рядом, готовый в любой момент прийти на помощь. Но пацаны во время перегона прекрасно спали под стук колёс. И только, когда поезд остановился и люльки перестали качаться, малые завозились, просыпаясь. Мы с Егорычем взяли переноски на колени и начали качать, чтобы малыши не проснулись.
Вскоре поезд тронулся, и мы поставили переноски обратно на полку. Так мы продержались более трёх с половиной часов. Но потом дети проголодались и начали орать. Галия тут же проснулась, спустилась, занялась детьми и больше не ложилась, как я её не уговаривал.
В Москве в конце сентября вдруг установилась погода, как поздней осенью. Кто-то из женщин уже перешёл на пальто с меховым воротником. Многие уже были в беретах. А Галия моя как вышла из поезда в норковой шубе, так привлекла к себе всеобщее внимание. И фасон неизбитый, и цвет необычный. Жена аж смутилась от такого внимания, но не без удовольствия. Дополнительные взгляды приковали к себе и переноски с детьми. Куча вещей, я сразу вцепился в носильщика.
Он повез на тележке все наши вещи, кроме сумочки Галии и младенцев в люльках. Их я гордо тащил сам. Подошли к длиннющей очереди на такси, прикинул, сколько стоять и пошел искать машину в обход, оставив семью на попечение Егорыча. Нашел, конечно, по двойному тарифу.
Дома застали караван-сарай. Приехали, как и собирались, Загит с Володей. Приехал отец. Пришли Гриша с Родькой и Алдонины полным составом. Был накрыт стол в большой комнате.
Народ смотрел хоккей. Счёт был ещё ничейный и наше появление было воспринято, как будто наши решающий гол забили. Чуть детей мне не перепугали. Мужчины принялись нас обнимать и поздравлять. А Ирина Леонидовна с Ксюшей бросились к Галие, всё побросав, и увели её в спальню, забрав у меня люльки.
Кроваток в большой комнате не было. Как же они их в спальне разместили? Потом, только, увидев трюмо и тумбочку в углу, где стояла когда-то плитка, понял, какую перестановку они сделали.
— Кого припахали мебель двигать? — спросил я, смеясь.
— Да мы тут все на подхвате, — отозвался Загит, подмигнув.
— Спасибо вам всем, — сел я за стол, мне тут же налили стопку коньяка, отмечать. Остаток вечера просидел с мужиками. Ирина Леонидовна не отходила от Галии и детей. И я почувствовал, как меня потихоньку начало отпускать напряжение. Жена и дети дома. Всё хорошо.
В понедельник с утра Загит с Володей собрались домой.
— Дочь встретил, с внуками повозился, можно и домой возвращаться, — грустно проговорил он. — Жаль от вас уезжать, — вдруг признался он.
— Так приезжайте в гости! — воскликнул я. — Вы же без отпуска в этом году остались. Должны же вас теперь отпустить?
— Спасибо, — по-отечески обнял он меня, и они с Володей поехали в Святославль.
Ирина Леонидовна заступила на дежурство, и я в прекрасном настроении поехал в университет. А жизнь-то налаживается!
Поднимаясь по лестнице, лоб в лоб столкнулся с Жанной Луппиан.
— Доброе утро, Жанна! — радостно поздоровался я с комсоргом факультета.
В ответ она смерила меня презрительным взглядом и, поджав губы, молча прошла мимо.
Глава 12
Москва. МГУ.
Поднялся в аудиторию, а там наши орут до хрипоты. Обсуждают вчерашний проигрыш нашей команды в суперсерии и травму Харламова. Страсти такие! Даже девчонки подключились. Но все единогласно осуждали грязную игру канадских хоккеистов и предлагали методы борьбы с ними.
Раскричались так, что не заметили, как в аудиторию вошел доцент Сироткин. Он оказался также заядлым болельщиком, до глубины души оскорбленным поведением канадцев вчера на льду. Включился в общий спор и все не сразу и поняли, кто это там от двери такие комментарии делает. Ну да, ему самому интереснее про хоккей немного поговорить, чем тот же самый материал из года в год повторять…
В первом же перерыве я подошёл к Ираклию и рассказал ему о странном поведении Жанны Луппиан.
— Не слышал, может, что-то случилось? — спросил я его.
— Ничего, — пожал он удивленно плечами.
— Не нравится мне это, — обеспокоенно проговорил я. — В пятницу расставались, она прыгала от радости, общаясь со мной, в понедельник — нос воротит. Что изменилось за выходные? Слушай, не в службу, а в дружбу, сходи к ней, попробуй выяснить, в чём дело.
Москва. Комитет ВЛКСМ Экономического факультета МГУ.
Ираклий сразу и пошёл к Жанне, на ходу решая, как вести разговор.
— Привет, Жан, — сел он напротив неё. — По поводу Ивлева…
— Я слышать про него ничего не хочу! — жёстко чеканя слова, ответила Луппиан.
— Здрасте… — растерялся Ираклий. — Почему?
— Потому! Не хочу, и всё!
— Нет, Жан, так дело не пойдёт, — опомнился Ираклий. — Ты должностное лицо и хочу-не хочу оставляй дома. Что случилось? Почему ты про Ивлева слышать не хочешь?
— Потому! Он бедной девочке с первого курса проходу не даёт! — оскорбленно ответила Жанна, брезгливо передернув плечами, как будто Ивлев её саму грязно домогался.
— А вот теперь послушай, — встал Ираклий и навис над ней для большей доходчивости своих слов. — Ивлев никого не трогал. Это раз. Регинка сама на него вешалась. Полно народу может подтвердить. Это два. Он с ней по-хорошему пытался, говорил, что женат, но не вышло. Пришлось послать эту засранку. Вот она ему теперь и мстит. Это три. И ты ей в этом помогаешь!
— Ну, конечно! Он такой невинный, прямо, ангел. А она чёрт в юбке.
— Не знаю, кто она, чёрт или сумасшедшая, — ответил Ираклий, — но я с этим к тебе и пришёл. Считаю, что по поводу ее грязных сплетен нужно собрать комсомольское собрание факультета и добиться справедливости.
— Какая справедливость? Ты о чём? Я не дам вам издеваться над бедной девочкой! Тем более, перед всем факультетом! Она и так настрадалась!
Губы Жанны дрожали, голос срывался. Ираклий понял, что так он ничего не добьётся. Женская солидарность не даст Жанне объективно оценить ситуацию.
Возвращаясь к себе, Ираклий решил не говорить ничего пока что Павлу, а попытаться сначала урегулировать как-то этот вопрос самостоятельно.
— Мужики, у нас ЧП, — подошёл Ираклий к Сандалову и Брагину и жестом позвал Давыдова и Макарова. — Комсорг факультета на Пашу взъелась из-за выдумок Регинки. Я предложил собрание комсомольцев факультета организовать, чтобы вывести ее на чистую воду, а Жанна против.
— Это ещё почему? — подошёл к ним Булатов.
— Не хочет. Не верит, что эта дура всё придумала. Говорит, я не дам её позорить на весь факультет, она и так пострадавшая.
— Слушай, ну одно дело ты, парень, пришёл и друга защищаешь, — проговорил Витя Макаров. — Другое — девушка. Давай Машу к ней приведём. Пусть ей девчонка то же самое повторит.
— Правильно! — хлопнул его по плечу Сандалов. — А давай мы все пойдем и подтвердим. На следующем же перерыве.
— А я пока сбегаю еще и к Эмме Эдуардовне. Я еще в пятницу хотел, но ее не было. Если она поддержит нас, то у Жанны по-любому не будет выхода. Скажите преподу, что я по административным делам отсутствую.
Москва. МГУ. Кабинет замдекана по научной деятельности.
— Эмма Эдуардовна, можно? — заглянул к замдекана Ираклий.
— Заходи, Тания. Что-то случилось? — обеспокоенно оторвалась она от своих дел.
— Тут такое дело… Ещё не случилось, но может… Не знаю, что делать? Короче, одна студентка с первого курса распространяет про студента второго курса сплетни. Будто он от неё без ума и пытается склонить к близости.
— Ну и что? — улыбнулась Эмма Эдуардовна, сняв очки и помассировав глаза. — Дело молодое.
— Но он женат, — возразил Ираклий. — Она порочит его репутацию этими сплетнями. Может, комсомольское собрание провести и осудить ее действия?
— Послушай, — посмотрела она на Ираклия. — Там, где двое, третий лишний. Пусть, парень с девушкой сами разбираются. Зачем в это лезть?
— У него жена только родила, он боится, что до неё эти слухи дойдут. Ну, он совсем к этой студентке никакого интереса не проявлял. Наоборот, она сама на него вешалась. Он несколько раз по-хорошему объясниться пытался, что она ему неинтересна. Потом, как я понимаю, уже конкретно что-то сказал… И она, похоже, обиделась и мстит теперь…
— И между ними совсем ничего не было, — скептически взглянула на Ираклия Эмма Эдуардовна.
— Да ничего! В том-то и дело. Ему же не до этого совсем. И так все удивляются, как он столько успевает. Учится, работает, статьи в газету пишет…
— Постой, постой. Это ты про кого? — впервые заинтересовалась замдекана.
— Про Павла Ивлева.
— Так это про него сплетни распускаются? — возмущенно спросила Эмма Эдуардовна. — Безобразие!
— Ну, да, — удивился и обрадовался Ираклий такой резкой смене настроения. Он уже совсем было отчаялся, решил, что поддержки никакой от Эммы Эдуардовны не получит, и вдруг!