– Мне сказали, когда был звонок, что вначале, перед тем как мы в горком пойдем, ко мне вопросы будут, – явно нервничая, спросил нас главный редактор.
Ильдар посмотрел на меня. Я немного удивился, что он сам не рвется задавать вопросы, но спросил тут же Мокроусова:
– Григорий Петрович, по тем фактам, что вы указали в письме, какие у вас есть доказательства?
Немного провокационно прозвучало, но я так и старался – хотел проверить его на стрессоустойчивость. Скандальный это персонаж, который возмутится, или нормальный мужик, который поймет, почему задаю этот вопрос, и нормально отреагирует?
– Ну, тут дело такое – мне же никто не выдаст бумагу, что меня выгнали из поликлиники партактива, верно? – спросил он меня, сцепив руки на коленях.
– Конечно, это мы понимаем, – улыбнулся я, чтобы он немного расслабился, понравилась мне его реакция, – но если вдруг в горкоме начнут это отрицать, сможет кто-то подтвердить, что вы там вообще были?
– Ну да, думаю, там же много кто меня видел. Правда, надеюсь, их не напугает необходимость это подтверждать на глазах нашего местного начальства. Вы-то уедете, а людям тут дальше жить… А хотя у меня же где-то карточка медицинская дома завалялась! Мне велели ее принести, когда выгнали, а я отказался. Сказал, что карточка про меня и мои болезни, и поэтому я ее себе оставлю. Кстати, я забыл в письме упомянуть, что жену мою тоже из поликлиники выперли, вместе со мной.
– Вот, это уже то, что надо, – кивнул я ему ободряюще. – Так, теперь вопрос с тем, что вашему ребенку не давали путевок на оздоровление. Есть возможность его медицинскую карточку посмотреть, где говорится, что у него бронхиальная астма?
– Карточка в детской поликлинике, он же там на диспансерном учете, на руки ее не отдадут. Но там каждый врач подтвердит, что у дочки астма, они же все ее знают. Она чаще в поликлинику ходит, чем в школу…
– А сколько ей лет?
– Десять лет.
– И по вам с супругой. Никаких, говорите, путевок не было вам выделено уже полтора года на оздоровление, как и вашей дочке?
– А это легко подтвердить, у нас же в профсоюзе вся эта статистика есть. – понял он, о чем я спрашиваю. – Кто, куда и когда, и с какой скидкой ездил…
– А с какого года вы в партии? – спросил его Марк.
– С 1958, в двадцать пять лет вступил.
Марк одобрительно кивнул. А Ильдар спросил:
– Есть еще вопросы у нас, товарищи?
Спросил ещё Мокроусова:
– А можно посмотреть на те статьи критические по поводу готовности колхозов к уборке урожая, после которых у вас дополнительные проблемы начались?
– Да, конечно, – ответил он и тут же убежал в соседнюю комнату, попросив его извинить на минутку. Минуткой, конечно, дело не ограничилось, но через три минуты он вернулся немного пыльный, таща с собой стопку газет.
– Вот он, тот самый «Северный рабочий», которого мы издаём. – сказал он. – Сейчас, секундочку, я вам конкретные номера покажу…
Из этой толстой пачки он ловко добыл три газеты и протянул мне. Я внимательно начал их изучать. Прочитал первую статью, вторую, третью. Сразу, как дочитывал, отдавал дальше по рядам, чтобы наши тоже ознакомились с ними. Общее впечатление от трех представленных им статей сложилось достаточно схожее. Мокроусов государственник, видит проблему и бьёт в колокол, пытаясь привлечь внимание руководства Ярославлем и областью к тем проблемам с бесхозяйственностью, бюрократизмом, волокитой, которые мешают собирать урожай. Таких людей в любой стране мало, и их всегда не хватает. Судя по уже имеющемуся опыту общения с ним, видно, что он вовсе не скандалист. И наверняка перед тем, как писать эти критические статьи, пытался решить все эти острые вопросы непосредственным общением с теми чиновниками, что и создают проблемы для успешной уборки урожая. Либо своими дурацкими поручениями, которые мешают продуктивно работать предприятиям либо тем, что вообще ничего не делают, не выполняя свои обязанности. Только после того, как убедился, что все это не работает, начал уже клепать эти критические статьи. И вот он закономерный результат – чиновники-то обиделись! И не на себя, конечно, на себя любимых обижаться очень тяжело. Да и, можно сказать, неприятно. Гораздо легче обидеться на человека, который, с их точки зрения, сор из избы выносит, да начать его травить и портить ему жизнь. Так что я начал понимать, что приехали мы полностью по нужному адресу, и нам тут будет чем заняться.
Посмотрел на Марка, который уже успел прочитать две статьи, и ждал, пока ему Ильдар передаст третью. Тот мне кивнул, и по выражению его лица я понял, что он, похоже, разделяет мои мысли. Вроде и мало мы с Марком общались по большому счету, но мимику я его уже начал хорошо понимать.
Ладно, самое главное, что мы сюда не зря приехали. Не хотелось бы, конечно, ехать пять часов в одну сторону на ложный вызов. За следующие пятнадцать минут все члены нашей делегации ознакомились с этими статьями, и по итогам высказаться каким-то образом никто не захотел. Что означало, с моей точки зрения, что ситуация всем стала окончательно понятна. Я вопросительно посмотрел на Ильдара, и тот сказал:
– Хорошо, товарищ Мокроусов. У нас, в принципе, других вопросов к вам не имеется, давайте уже поедем в горком,
– Так отсюда три минуты пешком пройти, – сказал Мокроусов.
– На автобусе солиднее будет туда подъехать, – пояснил ему Ильдар.
Едва мы втянулись всей нашей группой из 10 человек в горком, как дежурный там тут же встрепенулся. Ильдар даже не успел показать ему свои красные корочки, как тот уже выскочил к нам:
– Товарищи, это же вы из Москвы приехали, я правильно понимаю?
– Да, все верно, инспекция Верховного Совета. – гордо сказал Ильдар, все же доставая своё удостоверение.
– Проходите, пожалуйста, товарищи, на третий этаж, сразу налево, там кабинет первого секретаря горкома, он вас ждёт. – предложил вахтер, указывая рукой на лестницу.
Мы неспешно начали подыматься по лестнице. Услышал, как снизу вахтёр уже чуть ли не кричит в телефонную трубку:
– Да, да, они здесь уже! Они уже подымаются!
Не приходится удивляться, что не успели мы подняться на третий этаж, как нас уже там встречал высокий лысоватый мужчина в синем костюме, чуть в стороне от которого мялось ещё несколько человек, как видимо, рангом пониже. Типичная картина провинциального босса и его подчинённых.
– Здравствуйте, товарищи, – широко растягивая губы в искусственной улыбке, сказал он нам, – Позвольте представиться. Первый секретарь горкома, Гостинский, Владимир Максимович. Как вам дорога до Ярославля? Не устали ли?
– Устали немного, – ответил Ильдар, после чего мы тоже стали представляться местному боссу. А затем он представил всех своих подчиненных, своего заместителя, профорга и парторга.
С Мокроусовым председатель и все его подчинённые здоровались за руку, как и с нами, но в лицо ему старательно избегали смотреть. Тем не менее, никаких глупостей себе не позволяли. Никаких гневных взглядов, никаких неприятных слов... Опытные чиновники, не хотят подставляться на глазах московской комиссии.
Нас повели в специальный зал для совещаний, а на его пороге сразу спросили:
– Вы же после такой долгой дороги, не желаете ли вначале покушать что-нибудь, горло промочить?
Ильдар посмотрел на меня вопросительно, а я сказал:
– А давайте мы вначале немножечко с вами пообщаемся, мало ли, какие-то сразу же вопросы возникнут, которые решить надо. Вот пока вы их решать будете, мы и сходим на обед.
Марк одобрительно кивнул, Ильдар растянул губы в улыбке. И мы зашли в этот самый зал.
Обустроен он, конечно, был сугубо с одной целью: когда кто-то важный сидит во главе длинного стола и даёт всем остальным указания. Впрочем, первый секретарь горкома, тут же предложил Ильдару присесть во главе стола, а сам сел по правую его руку. Ну что ж, я сел по левую руку Ильдара, как раз напротив первого секретаря горкома. Когда все остальные расселись, за длинным столом осталось всего пять пустых мест, и Ильдар тут же и приступил к вопросу, по которому мы приехали.
– Товарищи, мы получили письмо, в котором главный редактор газеты «Северный рабочий» указывает на то, что в ответ на его объективную критику в адрес тех недоработок, которые происходят в городе и в области, к нему были приняты меры, которые ущемляют его как коммуниста и как главного редактора важной городской газеты. Я даю слово товарищу Ивлеву, чтобы он огласил это письмо.
Я, конечно, не очень обрадовался, что всё письмо нужно целиком зачитывать. Но ладно, у нас все же делегация, командная работа. Так что тут же и зачитал это письмо, а Ильдар немедленно подхватил, едва я смолк:
– Так что скажете, товарищи, по поводу прозвучавших здесь пунктов? Неужто можно вот так вот главного редактора важной газеты, члена партии с большим стажем лишать возможности пользоваться поликлиникой для партийного актива? Не давать ему путёвки, лишать его больного ребёнка возможности восстановить здоровье посредством санаторно-курортного лечения? Или вы не согласны с какими-то из пунктов, приведённых здесь?
У местных чиновников подгорало уже когда я читал это письмо. Они краснели, потели, переглядывались хмуро между собой. А после слов Ильдара сразу стало видно, что ни у кого из них никакого энтузиазма выступать не было. Секунд пять между собой переглядывались. Наконец, первый секретарь сказал:
– А давайте, товарищи, мы по пунктам рассмотрим все вопросы. Начнем с вопроса по поводу путёвок. Товарищ Трамильчик. – обратился он к профоргу. – Что вы можете сказать по сути данного вопроса?
Профорг так тяжело вздохнул, как будто ему объявили, что его на расстрел отправляют завтра поутру. Тем не менее, уставившись в стол и не поднимая взгляда, затараторил:
– Товарищи, я же не могу вот так вот сразу. Это же мне надо поднимать архивы, смотреть, кому выделялись путёвки, кому не выделялись.
Первый секретарь кивнул и тут же сказал: