– Ну, ты сам смотри, парень, тебе виднее, – неодобрительно покачав головой, старик неспешно зашёл в кабинку и закрылся там.
Андриянов, чтобы ещё какой-то доброхот не выискался, который начнёт его спасать, опёрся рукой о писсуар и встал. Писсуар ему, кстати, сейчас уже был без надобности для других целей, судя по его брюкам и расплывшейся под ним луже. Так что в туалет он сходил вполне успешно, хоть и не так, как планировал это сделать…
В таком виде выходить из туалета сейчас точно нельзя, – сразу всплыла в голове мысль. Если наряд милиции заметит, тут же заметут и протокол на работу пришлют за появление в общественном месте в виде, унижающем человеческое достоинство, или что-то в таком духе.
Сам он никогда в такие ситуации не попадал, но периодически на партийных собраниях зачитывали протоколы, так что именно поэтому фраза эта в голове сразу и всплыла.
Кряхтя от боли, он стянул с себя штаны, трусы и носки, и начал их застирывать. Одно дело идти в мокрых штанах, другое – в вонючих. Пиджак у него почти не пострадал. Пиджак дорогой, так что, если милиция прицепится, можно сказать, что просто в туалете кран сорвало, вот и облило штаны и рубашку. Не будет неприятных запахов – хрен прицепятся, тем более что, к счастью, он абсолютно трезвый.
Андриянову повезло: пока он застирывал белье и штаны и поспешно их выжимал в раковину, никто больше не заходил и не выходил.
Закончив, он быстро натянул все на себя, и рванул в одну из свободных кабинок, где немедленно и заперся. Лето, всё же, тепло, авось за оставшийся час до закрытия выставки штаны хоть немного подсохнут.
Ну а пока подсыхал, и ускорить этот процесс никак не мог, появилось время подумать о другом. Его, конечно, главным образом волновал непростой вопрос: что за девушка его ударила? За что ударила, она озвучила, тут сомнений и не было. Однозначно, это было похоже на месть, и он сейчас судорожно пытался вспомнить, на какую из его бывших любовниц она похожа.
А то, вполне возможно, это он думал, что они расстаются с ним по взаимному согласию, и никаких негативных чувств у них к нему не остаётся. Но, судя по тому, что с ним сейчас произошло, всё же, видимо, у кого-то негативные чувства остались.
Женщин он только за последние десять лет поменял десятки, а ударившую его девушку видел слишком недолго, чтобы чётко запомнить её внешность. Вроде блондинка с правильными чертами лица и прекрасной фигурой.
Но с женщинами же как: сегодня она блондинка, на следующей неделе – шатенка, а в следующем месяце уже брюнетка. Сегодня у неё коса, а в следующем месяце уже короткая стрижка, а через полгода у неё уже каре.
Ну а лицо, учитывая косметику… Поработала искусно с помадами и тенями полчаса – и ты её можешь не узнать, хотя до этого полгода вместе рядом проработали. Как у всякого охочего до женского пола холостяка, были у Андриянова личные, страшные истории, когда снимал он вечером в ресторане вроде бы очень красивую девчонку. А поутру, когда она макияж смывала, становилось понятно, что без него он бы к ней в жизни не подошёл.
Ну и опять же женские глаза, которые смотрят на тебя с любовью – это одно дело, а женские глаза, которые смотрят на тебя с презрением и ненавистью… Ну и голос тоже у женщин от эмоций сильно меняется.
Фотографической памяти на лица у Андриянова никогда не было. Да и лица его в девушках интересовали лишь постольку поскольку. Его в них, конечно же, манили совсем другие прелести.
Дверь в туалет периодически открывалась, закрывалась, шумели дверями свободных кабинок, но людей становилось всё меньше и меньше.
Как Андриянов ни пытался вспомнить, какая именно из брошенных им любовниц сегодня его приголубила, а все было без толку. А потом вдруг до него дошло, что дело это, возможно, и вовсе бесполезное: практически у каждой из брошенных им девушек были сёстры, были хорошие подруги. Где гарантия, что это не одна из них? Их лица он вообще не в состоянии припомнить, потому что о многих знал только по рассказам своих любовниц, а лично и не видел. Так что в этом случае это и вовсе дело, обречённое на полный провал. Эта мысль привела его в полное уныние…
Дело близилось к девяти, когда в туалете открылась и закрылась дверь, а потом кто-то сказал:
– Роковые яйца.
Андриянов немедленно вообразил, что речь идёт о нём, что кто-то над ним решил посмеяться, придя в туалет и зная, что он спрятался в кабинке после того самого удара. Он сразу же разозлился, и испытал сильный соблазн выскочить из кабинки и наорать на того, кто его дразнит. Вполне может быть, это мужчина, что сейчас водится с его бывшей любовницей, что его атаковала. Но все же он затаился, решив не рисковать – девушка его один раз ударила и ушла, а если она мужика прислала его и вовсе избить до полусмерти? С чего он решил, что он с ним справится? Ему уже за сорок, а голос явно принадлежал кому-то помоложе, не старше тридцати. В кабинке хоть отбиваться будет легче, можно дверь придержать, не пуская внутрь этого хулигана…
Но следующие слова дали ему понять, что он полностью заблуждался, и речь шла вообще не об инциденте, который с ним произошёл.
Прозвучал второй голос, еще моложе первого:
– Это же Булгакова роман, правда?
– Да, всё верно. Это Булгаков, оригинальное издание 1924 года. Потом с какого-то перепугу запретили. У других ты можешь только в самиздате найти, а работа очень даже достойная.
– Ну, скажем так, не читал, но наслышан. Буду брать, если цена устроит.
– Ну, сам понимаешь, первое издание, оно же и последнее. Без досадных ошибок, которые в самиздате запросто могут быть. Тридцать пять рублей.
– Ты с ума сошёл. Книжка тонкая да потрёпанная. Двадцатка.
– Отдам за тридцать. Ты посмотри, тут даже никаких библиотечных штампов нету. И вовсе не такая она и потрёпанная. Все страницы на месте. Оторванных уголков нету. Всяких там отпечатков жирных пальцев тоже нету, только приличные люди читали.
– Ну, не знаю, давай на двадцати пяти сойдёмся.
– Давай.
Зашуршали отсчитываемые купюры. Андриянов, поняв, что речь не идёт о подосланном той девушкой хулигане, который должен его добить, вначале успокоился. Но затем опять не на шутку заволновался. Было из-за чего! Если эти двое там передают друг другу запрещённую литературу, то в любой момент внутрь могут ворваться сотрудники КГБ.
Он лично никогда не имел дела с запрещённой литературой и всяким там самиздатом, хотя, конечно же, был о них наслышан, как любой культурный человек. А ведь если ворвутся сотрудники КГБ, то могут начать и кабинки проверять…
Попробуй потом объясни, что он делает в одной из кабинок в мокрых штанах. Вполне могут вообразить, что он один из этих самиздатчиков-антисоветчиков, а это уже будет такое дело, из-за которого его с радостными криками за пять минут уволят с Торгово-промышленной палаты. И даже потом, если оправдаешься, никогда уже на прежнее место не вернёшься.
Так что Андриянов сидел и переживал, пока с нескрываемым облегчением не услышал звуки удаляющихся шагов и закрытую дверь.
Фух, ушли, – облегчённо выдохнул он. – Не туалет, а какой-то проходной двор…
Наконец, потрогав штаны, он решил, что более-менее они подсохли. Выглядели они, конечно, ужасно: ни о каких складках, которые были до этого тщательно проглажены, и речи быть не могло. Но вроде бы и специфическим запахом от него тоже не несло. Пора было отсюда выбираться.
***
Москва, квартира Ивлевых
Наш разговор с Галией про странности Дианы прервался быстро – Галия вдруг, ойкнув, сказала:
– Ну я и тетеря! Я же должна была сразу после выставки позвонить председателю, и рассказать о результатах!
– Скажи, что долго на транспорте добиралась, а потом дети проснулись, и надо было их покормить, – посоветовал я.
– Ага, так и сделаю! – сказала Галия и убежала к телефону.
Долго она там все про этот текстиль рассказывала, минут двадцать…
День у всех был непростой, так что легли спать пораньше.
Румянцев позвонил ровно в девять утра, сразу договорились, что он приедет к одиннадцати тридцати, так что я поехал на базар за мясом. Взял четыре килограмма, с учетом, что парням дам с собой шашлычков, и Галие надо тоже привезти. По возвращении домой дождался Румянцева. Встретились с ним неподалёку от нашей мусорки, в тени большого каштана.
– Готов к понедельнику? – спросил он, беря у меня доклад.
Понял, что он волнуется. Похоже, переживает из-за того, что сам Андропов будет на моей лекции.
– Думаю, да. Чего уж там. – улыбнулся я.
– Молодец, хорошо держишься! – сказал он, и на этом мы расстались.
К двенадцати часам, загрузив кирпичи и мясо в багажник, зашёл за иностранцами. Мартин был готов, Альфредо провозился еще минут пять – побежал зубы чистить. Это он правильно, нынешние стоматологи те ещё специалисты... Вырвать не тот зуб по ошибке – вообще не проблема... Ну да, большинству пациентов и в голову не придет жаловаться...
Выехали на будущую дачу. Тут же стал дождик накрапывать. Ребята приуныли – мол, как же мы шашлык будем жарить по такой погоде?
– Еще долго ехать, вполне может и закончится дождь, пока доедем, а может быть, там и вообще не будет никакого дождя...
И точно – приехали, а там сухо. Вообще ни капли дождя сегодня не было.
Я с собой пилу прихватил и топор из гаража, так что тут же и направился к паре засохших деревьев на участке, которые приметил во время прошлой поездки. А итальянцу с немцем поручил вытащить кирпичи из багажника и выложить из них мангал. Заодно и узнаю по итогам выполнения, какое представление они имеют об этом деле… Мангал выложить – тоже целое искусство.
Пила у меня была хорошая, я её лично заточил и зубцы развёл, как положено. Меня этому искусству в прошлой жизни один хороший друг научил. Как выяснилось, навыки я не утратил, потому что пила пилила дай бог. С дровами минут за двадцать пять управился.
Пилил то правой рукой, то, когда уставала, левой. Притащил первую порцию дров и одобрительно кивнул, увидев, как ребята мангал выложили. Чувствуется опыт, это не первый шашлык или барбекю, как они на Западе его называют в котором они участвовать будут на природе. И по высоте нормально сделали от земли, и по ширине идеально, чтобы можно было шампуры поло