— Ты можешь лечь на кровать и отдохнуть, — я старалась казаться доброй. — То есть, Боже, если ты, конечно, не хочешь спать на полу.
— Возможно, мне следует пойти и найти Спиннинга.
Горячее смущение затопило меня. Неужели надо было быть настолько очевидным, что он не хотел зависать со мной? Тем не менее, я не сдавалась без боя.
— Хорошо. Если ты, конечно, хочешь. Правда, я больше не буду спать, поэтому пойду с тобой.
Он немного выпрямился, перестав сутулиться.
— Ты не должна.
— Ты думаешь, я хочу остаться одна? — я казалась безумной даже себе. — Единственное время, когда я чувствую себя в безопасности, это когда ты рядом.
Что было, конечно, почти правдой. Потому что я также чувствовала себя в безопасности, когда Кристоф обнимал меня и говорил, что не позволит чему-либо случиться со мной. Это как снова быть с папой и знать, что я принадлежу чему-то в этом мире.
Но Грейвс казался расслабленным, и это стоило любой лжи.
— О, — его носки скрутились, когда он прошелся по ковру. — Тогда хорошо, — он остановился у подножия кровати. — Ты как, Дрю?
Я закрыла глаза. Подняла другую руку и обняла подушку.
— Замечательно, — полагаю, пока ты здесь. Ты единственный человек, в котором я уверена. Я только не так уверена в том, что делать с тобой.
— Хорошо, — он осторожно устроился на своей стороне, чтобы не тронуть меня. Пламя на моих щеках превратилось в горячие струйки воды между век. — Дрю?
— Что? — я очень не хотела огрызаться на него, но в горле застрял ком, а глаза начинали слезиться.
Между нами повисло долгое молчание. Тогда он стал перемещаться на кровати так, как кошка ходит вокруг, прежде чем расслабится.
— Это правда?
Ты о чём? О том, что ты мне нравишься, или о чувстве безопасности?
— Конечно правда! — я фыркнула, с трудом сдерживая все в носу. — Ты единственное хорошее, что произошло со мной, с тех пор как папу превратили в зомби, Грейвс. Ты хочешь, чтобы я поместила это на рекламный щит?
— Я просто спросил! Боже! — но он осторожно придвинулся немного поближе. И когда он обнял меня, я не двигалась и не протестовала. Я просто лежала там как одеревенелая, пока не почувствовала расслабленность. Он дышал в мои запутанные волосы, и неожиданно я была довольна тем, что находилась здесь.
Это был не совсем обмен слюной. В принципе, все было неплохо. Хотя я запуталась еще больше.
Через некоторое время он снова уснул. Я могла сказать это по его дыханию.
Вскоре наступили сумерки, и Школа снова проснулась. Больше ничего не царапалось в мое окно, и я не могла сказать, что чувствовала: облегчение или недовольство.
Глава 8
Я снова почистила зубы, завязала сзади волосы, затем ещё раз включила компьютер и провела немного времени, тыкая по клавиатуре. Это был мой основной интранет
[8]
со входом в интернет, но безопасная фигня была больше усилена, чем в другой Школе. Я должна была трижды свериться с информацией на листе рядом с клавиатурой, прежде чем он позволил мне зайти в сеть.
Держу пари, что каждое моё нажатие клавиши было зарегистрировано, поэтому я не посещала ничего забавного или информационного. Но я чувствовала себя мошенницей, поэтому нажала на кнопку, чтобы заказать еще одежды. Для себя на сей раз. Я была так измождена: я только что заказала Грейвсу всякую фигню и, в принципе, она была хорошей. Теперь я взглянула на то, что заказала и хлопнула себя по лбу.
Шопинг во время бессонницы — Плохая Идея.
Я сидела, сравнивала цены, ленива покручивая по столу складной нож и думая о том, что я делала, и задалась вопросом, откуда Братству поступали деньги.
Я привыкла покупать вещи в магазинах, где были скидки, или в сэкондхэнде, или ещё где-нибудь. Когда я была с папой, он не разрешал заказывать вещи по интернету. Вся это фигня оставляет след — и вам приходится заметать его; даже для почтового ящика требовались документы. Вам надо возвращаться и забирать то, что вы заказали, а потом бац! Нет лучшего времени, чтобы нанести удар.
Нет, интернет хорош только в нескольких случаях. Во-первых, чтобы проводить расследование, хотя вам придется пройти тестовую ерунду и перепроверить все. Во-вторых, это аферы, «нельзя» же наплевать на остальных пользователей в сети. И в-третьих, это развлечение. Только люди строят из себя идиотов и выкладывают это в сеть.
Иногда мне интересно, что бабушка подумала бы о цифровом веке. Конечно, трудно погрузиться в широкополосную сеть без криков и крайностей.
Она бы, вероятно, просто вздохнула и назвала все это дурацким. Что является заслуживающим осуждения, учитывая то, что она думала о всей человеческой расе.
Мне было весело выбирать Грейвсу футболки. Я заказала для него мишень Капитана Америки, и футболку, у которой был огромный динозавр и лазеры, экранированные на нём с кричащей надписью «Берегись! У этого велоцираптора
[9]
есть световой меч!». Это заставило меня смеяться, и я прикрыла рот ладонью, пытаясь приглушить себя, потому что Грейвс бормотал и шевелился в кровати. Плюс, несколько простых черных футболок большого размера, не среднего, в случае, если он вырастет еще больше. Из-за превращения в лупгару он стал шире в плечах.
Я знала его размеры с прошлого шопинга в другой Школе. Прежде чем он пошел в город с оборотнями и снарядился всем. Возможно, они бы взяли его здесь, но на всякий случай я заказала ему носки, а также боксёры. Он казался худощавым, когда я встретила его, но, полагаю, он изменился.
Я сидела, задаваясь вопросом, заказать ли ему спортивную чашку — ну, для спарринга и всякой фигни, но мне пришлось вступить в спор со смущающим фактором — когда постучались в дверь. Вежливые три стука, пауза, еще два стука.
Что теперь?!
Медальон моей матери резко охладился. Я заставила себя встать из офисного стула. Он немного заскрипел, скользя по пластмассовому коврику, который кладут, чтобы спасти ковры от колесиков. Затем аромат ударил меня, и я, сгорбленная, замерла.
Апельсины и воск. Вкус скользнул по языку, достигая и касаясь того места позади горла, где жила жажда крови, прямо в то место, которого нет у обычных людей. Вкус, который предупреждает меня об опасности или странности прямо за углом.
Я поглядела на кровать. Грейвс лежал на своей стороне, свернувшись, как будто я была все еще там, обнимая свою подушку. Я с трудом сглотнула, хотя и не хотела делать этого, учитывая вкус во рту. Мои пальцы сцепились на складном ноже и выпрямились.
Я чувствовала себя смешно. Это был, вероятно, учитель или кто-то ещё. Или Спиннинг, или даже Бенжамин.
Ты знаешь, что это не так, Дрю. Не смей открывать ту дверь.
Тонкие, синие линии защиты показались в поле зрения в голове. Раньше я не понимала, что другие люди не могут видеть их, пока мне не исполнилось десять. Я также помню один случай. Я пришла домой, плача, из школы, потому что дети дразнили меня, и губы бабушки сжались вместе, как тиски. Ее неодобрение поразило меня, как волна, и я должна была признать, что, если я хотела, чтобы дети терпели меня, мне не следовало слушать их тайны, даже если я думала, что все могут проворачивать то же, что и я, и просто не выдавать секрет.
Никто не знал об этой проблеме. Это позволяло им знать то, что знала я.
Люди ненавидят это. А ненавидят, потому что боятся. В Америке есть места, где... но не важно. Они слишком ужасны, чтобы думать о них.
Бабушка хорошо знала жизнь, и должна была позволить мне учиться на горьком опыте. «Поскольку по-другому просто нельзя, если ты рождена с даром», — говорила она. И была права.
Я теребила выпуклость на складном ноже и нервно следила за дверью. На ней был засов, даже если у кого-то были ключи от четырех или пяти замков. У двух из замков не было внешней замочной скважины, так что всё было в порядке.
Но... Господи, кто-то был у моего окна и у двери? Я могла сказать, что кто бы там ни был у двери — для меня это не означало ничего хорошего. Защита многое сказала, вспыхивая и искрясь. Когда она снова соединилась, синие линии тревожно бегали под поверхностью видимого.
Еще один аромат прорезался сквозь комок восковых цитрусов, заполняя мой нос так, что глаза защипало и жгло.
Теплые духи и пряности. Запах ярости, похожий на шелк и ботинки на высоких каблуках с крошечными жеманными кнопками по бокам. Длинные волосы и порочный смешок.
Какого чёрта она здесь делает?
Грейвс что-то пробормотал, как будто у него был дурной сон. Тишина становилась более интенсивной, и ручка двери покачнулась.
О, вы думаете, что я слишком тупая, чтобы закрыть свою дверь? Но я ужасно дрожала. У нее могла быть совершенно веская причина, чтобы прийти сюда и стучать. У неё действительно могла быть причина.
Господи. Сейчас я даже сомневалась в «даре» — этого никогда не происходило прежде. Бабушка спасла бы меня — вбила бы в голову — образно, конечно же; она никогда не била меня. Одного свирепого взгляда было бы достаточно.
Прекрати колебаться насчёт бабушки и придумай, что будешь делать дальше!
Но у меня не получалось. Дверь была заперта и закрыта на засов, и я не хотела делать что-либо еще. Я просто хотела сесть на корточки и спрятаться. В качестве долговременной стратегии — это действительно отстой. Но для краткосрочной — например, в течение нескольких минут, поскольку последнее медовое свечение заката заполнило окно и превратило сад в туман — это выглядело довольно неплохо.
Защита успокоилась. Тонкие синие линии вернулись к своему нормальному состоянию, приняв форму цепи — как в том старом кино о парне, пойманном в ловушку в компьютерной игре — со сложной системой узлов, похожих на кельтские. Бабушка учила меня делать их быстро, удерживая двери и окна. Я надела носки, проверяя пол на скрип, и на этот раз была рада толстому ковру.
Послышалось тревожное шипение. Защитные линии немного потускнели, а потом снова стали синего цвета. Чем ближе я подходила к двери, скользя так, как меня учил папа, распределяя свой вес равномерно по половицам, тем светлее они становились. Нетерпение прокрадывалось в защите, и на вкус было как сожженный изоляционный материал. Я сгримасничала и высунула язык прежде, чем подумала.