[30]
. Я сделал то, что намеревался сделать, — неужели Кристоф насмехался? Было тяжело сказать, поскольку мое лицо пряталось на его груди. Он сделал глубокий, тяжелый вдох. — Я здесь, и если Куросы прекратят пытаться убивать меня, то я буду лучшим союзником, который у вас есть. Так долго, пока вы держите ее в безопасности.
— Анна будет поймана. Она заплатит за все, что сделала.
— Что вы собираетесь делать? Она светоча, а ее охранники фанатично преданы ей, — Кристоф двигался. Он встал с пола, пошатнулся и выпрямился. — И вы помогли в этом. Все в Совете закрывали глаза или активно поощряли это. Она монстр. С Божьей помощью носферату найдут и убьют ее, если она не заключит сперва сделку с дьяволом.
— Она испорчена и манипулирует всеми, но не...
— Она открыла огонь на Куросов и другую светочу, Брюс! — машины выпустили искрящиеся, статические, несчастные звуки. — Она предала одного из нас — больше одного — Сергею! Когда ты поймешь это?
— Это не вернет Элизабет!
Тишина. И в тишине росло рычание. Я прижалась ближе к Кристофу, пока не поняла, что этот звук исходил от него. Медальон мамы был теплым и неподвижным на моей груди.
Шаги, дверь закрылась. Чувство присутствия ушло из комнаты, и Кристоф сделал быстрое, сильное движение, поддерживая меня вместе с собой, поднимаясь на ноги и издавая резкий звук усилия. Мой нос ударился о его ключицу, и одна из машин издала сдавленный визг, прекращая подачу звукового сигнала. Хотя та, что отслеживала мое сердцебиение, продолжала работать. Мой пульс мчался, высокий, быстрый и сильный. Такое ощущение, что я была на реактивном топливе, или во мне было слишком много кофеина.
Кристоф обернул свои руки вокруг меня и прижался лицом к моим волосам. Мы стояли так: мои ноги пошатывались, постепенно набирая силу. Я сглотнула несколько раз, жажда крови покалывала в горле. От него все еще пахло яблоками, корицей, и теплом. Каждый раз, когда я вдыхала, аромат гладил то чувствительное место, и дрожь спускалась по мне. Машина, продолжающая отслеживать мой пульс, послала еще один каскад сигналов.
— Что произошло? — наконец прошептала я.
— Тебе надо было остаться с Леонтусом, — прошептал он сзади. — Те скамейки спрятали бы тебя.
Я не знала, почему была удивлена.
— Ты знал, что она собиралась сделать нечто такое?
— Нет. Я думал, что это было маловероятно. Она противоречива.
Ты серьезно? Я пыталась, сначала осторожно, отодвинуться от него. Он не отпускал. Так мы некоторое время боролись, я — нерешительно, и Кристоф, в итоге, казался удивленным.
— Ты не можешь сама стоять. Прекрати отталкивать меня, — но он усадил меня на операционный стол. Стол немного сдвинулся, как будто не хотел удерживать меня, но Кристоф держал меня, пока я не обрела равновесие. Когда я уперлась своими безжизненными ногами в пол, я почувствовала себя отчасти стабильной.
Я схватила порванную на груди футболку и моргнула. Я вся была, как резина, и каждая часть меня болела, несмотря на жар внутри; чувство того, что все хорошо, распространилось волнами.
Я не хотела думать о том, что было в моем животе, распространяя те самые волны.
— Вот, — внезапно Кристоф сделал движение. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он снимал через голову свой свитер. — Он грязный, но...
А затем он предложил его мне.
Я не была уверена, откуда взялась вся кровь, которая прилила к щекам. Особенно сейчас. Но я стала темно-красного цвета и начала что-то бормотать.
Он кинул свитер мне в руки и развернулся, смотря на стену в противоположном конце комнаты, как будто она содержала все секреты жизни.
Это было не столько из-за свитера или того, что на мне висела рубашка, пригодная для тряпок. Это было не столько из-за его бледной, матовой кожи с полосами засохшей крови.
В его спине были три грозные, морщинистые дыры, которые выглядели любопытно бескровными, когда затягивались; медленно, но зримо исцелялись. Пулевые раны заживали на моих глазах.
И шрамы.
Он выглядел так, будто повалялся в осколках стекла. Шрамы тянулись вверх и вниз по его спине, бледные, блестящие швы против совершенной кожи, достигая противно выглядящих отпечатков пальцев вокруг ребер. Они двигались, когда он дышал, и я сидела там и смотрела несколько мгновений, пока мое сердце колотилось, а кровь бегала по венам, и я поняла, что все еще жива.
— Дрю, — наконец сказал он, — ты уже переоделась?
— О. Я, эм. Секунду, — мне потребовалось две попытки, чтобы снять куски своей футболки, а мои руки тряслись, когда я вдевала свитер через голову. От него даже пахло Кристофом, и на обратной стороне свитера было три дыры. Но перед был в значительной степени в порядке, даже если V-образный вырез был немного глубоким для меня. Кристоф выглядел обманчиво тощим, но я увидела, как двигались мышцы, когда он немного переместил свой вес, затем застыл, как мраморная статуя, когда стал таким же тихим, какими становятся дампиры постарше.
Это были дыры от пуль. Пуль, которые он принял на себя, пока склонялся надо мной. Но другие шрамы... Господи.
— А эти откуда? — прошептала я.
В течение доли секунды его плечи сгорбились, как будто он был смущен.
— Ты же знаешь, что мы можем получить шрамы, — плоско, тихо. Информируя меня, не более того. — Прежде, чем мы становимся сильнее. И после, если раны достаточно тяжелые. Опасные для жизни.
Я не хотела отмечать то, что он избегал вопроса. Снова. Мои зубы покалывали, особенно верхние.
Это клыки, Дрю. Называй вещи своими именами.
— Что случилось? — казалось, будто я не могла заставить свой голос стать обычным. Исцеленные в значительной степени отметки клыков на запястье один раз зашлись приступом боли, и я потерла руку о джинсы, пропитавшиеся кровью. Вся комната была пропитана запахом меди, насмехаясь над моей жаждой.
Он напрягся.
— Я был непослушным. Ты все?
Я кивнула, поняла, что он не видел меня.
— Да. Эм. Спасибо. Кристоф...
Он развернулся ко мне, глаза сверкали, он преодолел дистанцию между нами в два быстрых шага. Внезапно мы оказались нос к носу, так близко, что жар, исходящий от него волнами, ласкал мои щеки, как солнечный свет на уже горящей коже.
— Я сказал тебе оставаться на месте. Там было укрытие, и Леонтус был бы уверен, что ты в безопасности, — слова были грубыми, как будто наждачная бумага скоблилась в его горле, чтобы выйти наружу. — Я мог потерять тебя.
Мой рот был сухим. Я сказала первое, что пришло мне в голову, и это был резкий, хриплый шепот, как его.
— Крис... я не она.
Я имела в виду, что я не моя мама. В течение секунды он выглядел пораженным, но глаза не дрогнули. Их взгляд был прямой и непоколебимый, и как вообще мне могло прийти в голову, что эти глаза были холодными? Потому сейчас они были теплого, голубого цвета. Такие глаза могли сжечь те места, к которым они прикасались, и мое сердце подпрыгнуло и застряло в горле.
— Нет, — согласился он. — Ты не она. Она никогда не вызывала во мне такую агонию.
Что я могла сказать в ответ? То, как он смотрел на меня, заставляло мою голову чувствовать себя забавно. Заставляло всю меня чувствовать забавно, и не только таким о-Боже-я-только-что-почти-умерла образом.
Он наклонился. Его рот был в считанных сантиметрах от моего.
— Она никогда не заставляла меня думать, что я умер бы от остановки сердца. Она никогда, никогда не заставляла меня бояться за нее так, как я боюсь за тебя.
Я громко сглотнула. В горле щелкнуло. Если я отклонюсь назад, чтобы отодвинуться от него, то могу просто свалиться с операционного стола.
Но я не хотела отодвигаться.
— Кристоф... — его имя замерло на моих губах. Я вдруг стала чрезвычайно чувствительной, волосы стали торчком, и я почти забыла, что была покрыта засохшей кровью и потом.
Его губы коснулись моих. Я почти вздрогнула, настолько сильным был шок. Потом меня поразила молния.
То есть, несколько раз я увлекалась, обычно достаточно милыми городскими парнями, когда знала, что не пробуду рядом больше нескольких недель. Это не было похоже на те неаккуратные щенячьи поцелуи в библиотечных стеллажах, или украденные полчаса объятий в изолированной части игровых площадок. Его язык скользнул в мой рот, и было не похоже, что он пытался наполнить им мой рот. Он как будто приглашал меня.
Это также не было похоже на поцелуй с Грейвсом: комфорт и безопасность. Это было...
Покалывание прошло через меня, не затронуло только зубы. Я забыла обычные вещи, которые проносятся в вашей голове, когда такое случается: вещи как «О, Боже, почистила ли я зубы», или «Я хочу, чтобы он не дышал так», или «Кто-то может войти». Я даже забыла о том, чтобы бояться из-за того, что могу сделать что-то неправильно.
Я забыла обо всем, кроме тепла и света, пробегающих через меня. Один из его клыков столкнулся с моим, толчок прошелся по нам обоим, и я погрузилась в него в течение долгого, долгого момента, прежде чем отдалилась, чтобы отдышаться и обнаружить, что, да, снаружи был мир, и мне было тяжело, и жарко, и ярко, и пахло кровью, и металлом, и болью.
Кристоф поцеловал мою щеку. Он пробормотал что-то, что я не расслышала. Разноцветное электричество бегало по каждому дюйму моего тела.
Вау!
— Никогда, — сказал он мягко в мое ухо. Его дыхание коснулось моей кожи, и внезапно я захотела поерзать только потому, что мне пришлось двигаться, а моя одежда была горячей и сковывающей. — Ты понимаешь?
— Хм, — был мой мудрый ответ.
Он вытянулся, взял мое лицо в свои руки и оперся на меня, разводя мои колени в стороны. Он смутил меня своим взглядом, а на его выражении не было взгляда голодного волка, которым он одаривал мою маму. Это было что-то еще.
То, что я не знала. Это просто было... что-то другое. Что-то более уязвимое. Как будто он боялся, что в любую секунду я могу уклониться, или сказать ему не делать этого, или что-нибудь еще.