Bretherton 2010: 36].
Государство тесно сотрудничает с религиозными организациями в программах помощи беженцам. Для многих местных протестантских церквей и созданных ими религиозных НГО социальное служение, в том числе помощь беженцам – неотъемлемая часть их деятельности. С другой стороны, чтобы облегчить и ускорить адаптацию и интеграцию беженцев, государство нуждается в помощи неправительственных организаций, вовлеченных в социальную работу, привлекая к такому сотрудничеству в том числе и религиозные НГО. Те, в свою очередь, осуществляют социальные проекты в тесном взаимодействии с местными церквами. Сотрудничество государства и религиозных организаций в социальных проектах не воспринимается нарушением принципа отделения церкви и государства до тех пор, пока такое сотрудничество не относится к собственно вероисповедной сфере, а социальное служение церквей защищено положением о свободном исповедании. Это позволяет религиозным организациям получать государственные гранты, но тратить их они должны только на цели, не связанные с религиозной жизнью беженцев, и государство следит за соблюдением этого условия. Одним из рычагов выполнения установленных правил служит конкуренция между религиозными организациями за получение государственных грантов: если соблюдение условий не очевидно, следующий грант может получить другая организация.
Церкви в отличие от религиозных НГО не связаны непосредственно с государственными деньгами и могут более открыто привносить религиозный компонент в дела благотворительности. Зачастую религиозные организации оказываются успешнее государства в делах социального служения, адресованного беженцам, поскольку государство оказывает лишь обезличенную материальную поддержку, а церковь кроме материальной помощи через своих волонтеров оказывает сочувствие и проявляет человеческое участие, так необходимые людям в трудном положении. Миссионерская составляющая, конечно же, присутствует в социальной работе христианских организаций, по крайней мере, миссионерство присутствия, а иногда и больше, ведь свидетельство о Христе – одно из проявлений религиозного долга христиан, и евангелическим церквам в Библейском поясе это весьма свойственно. Непременно ли в этой миссионерской составляющей есть прозелитизм? На мой взгляд, нет, хотя занимающиеся социальной работой религиозные организации должны постоянно помнить о недопущении перерастания социального служения и миссионерства в прозелитизм. Это тем более важно, когда получатели помощи – в большинстве своем приверженцы нехристианских религий, а среди участвующих в благотворительности наиболее активны члены протестантских евангелических церквей. Недопустимы запугивание, давление, выдвижение условий помощи и т. п. Недопустимо обусловливать добрые дела, благотворительность, социальное служение религиозным участием тех, кому оказывается помощь. Именно такой подход заявляют протестантские церкви, работающие с беженцами в США, и особенно строго следят за соблюдением такого подхода религиозные НГО, получающие государственные гранты. Получается, что государство, сотрудничая с религиозными организациями, выступает определенным гарантом недопущения прозелитизма.
Подводя итог всему сказанному, можно сделать вывод, что религиозная революция, связанная с Реформацией и возникновением протестантизма, сильно изменила структуру христианства, привнесла новые подходы и принципы в межконфессиональные отношения, усилила конкуренцию на миссионерском поле и придала новый импульс социальному служению.
Данный сборник посвящен памяти выдающегося российского этнолога Г. Е. Маркова. Сфера его научных интересов была чрезвычайно многообразной. Среди многого другого она включала и вопросы, связанные с происхождением религии и религиозных верований. Долгие годы Г. Е. Марков читал на кафедре этнологии исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова курс, посвященный религиям мира. Я очень горда, что когда-то получила чтение этого курса непосредственно из рук Геннадия Евгеньевича и с его напутствием. Одновременно я неизменно чувствую, что это накладывает на меня большую ответственность как при чтении этого курса, так и при моих научных изысканиях в области религии.
Казьмина 2014 – Казьмина О. Е. Объединительные тенденции в протестантизме и мегацерковь как этнокультурное явление городской среды США // Традиционная культура. Научный альманах. 2014. № 1. С. 96–101.
Казьмина 2016 – Казьмина О. Е. Христианство в современном мире. М.: ИНФРА-М, 2016.
Концепция 2007 – Концепция миссионерской деятельности Русской Православной Церкви. 2007 (http://www.patriarchia.ru/db/text/220902. html).
Bretherton 2010 – Bretherton Luke. Christianity and Contemporary Politics: the Conditions and Possibilities of Faithful Witness. Chichister (UK), Malden (USA): John Wiley & Sons Ltd., 2010.
The Challenge 1996 – The Challenge of Proselytism and the Calling to Common Witness. A Study Document of the Joint Working Group // The Ecumenical Review. 1996. Vol. 48. Issue 2. Р. 212–221.
Common Witness 1971 – Common Witness and Proselytism. A Study Document // The Ecumenical Review. 1971. Vol. 23. Issue 1. Р. 11–25.
Főldesi 1996 – Főldesi Tamas. The Main Problems of Religious Freedom in Eastern Europe // Religious Human Rights in Global Perspective. Legal Perspectives / Ed. by J.D. van der Vyver and J. Witte, Jr. The Hague, Boston, L.: Martinus Nijhoff Publishers, 1996. Р. 242–263.
Koshy 1992 – Koshy Nina. Religions Freedom in a Changing World. Geneva: WCC Publications, 1992.
Prodromou 2008 – Prodromou ElizabethH. International Religious Freedom and the Challenge of Proselytism // Thinking Through Faith: New Perspectives from Orthodox Christian Scholars. Edited by Aristotle Papanikolaou, Elizabeth H. Prodromou. Crestwood (NY), 2008. Р. 269–278.
Robeck 1996 – Robeck Cecil M. Jr. Mission and the Issue of Proselytism // International Bulletin of Missionary Research. 1996. № 20. Р. 2–19.
Stankhe 1999 – Stankhe Tad. Proselytism and the Freedom to Change Religion in International Human Rights Law // Brigham Young University Law Review. 1999. Р. 121–134.
Vassiliadis 1998 – Vassiliadis Petros. Mission and Proselytism: An Orthodox Understanding // Eucharist and Witness: Orthodox Perspectives on the Unity and Mission of the Church. Geneva, 1998.
Van der Vyver 1999 – Van der Vyver Johan D. Religious Freedom in African Constitutions // Proselytization and Communal Self-Determination in Africa. Edited by Abdullahi An-Na’im. Maryknoll, N.Y.: Orbis Books, 1999.
Попов Владимир АлександровичЭтнология, этнография, народоведение или антропология этничности?(Номинативный аспект науки как отражение «революционных» перемен)
Аннотация. Современное состояние российской этнографии / антропологии характеризуется как аморфное, амбивалентное и гетерогенное. Произвольное использование названий наук и их субдисциплин, возникших в разных странах, без учета их объема понятий в отечественной научной традиции, создает ситуацию хаоса, а само определение «антрополог» девальвируется. Наглядной иллюстрацией к характеристике неблагополучия является конфигурация секций на конгрессах российских этнографов и антропологов. Хаос с номенклатурой субдисциплин, как следствие игнорирования номинативной функции науки и попыток соединить несоединимое, привел не только к размыванию дисциплинарных границ, но и к катастрофическому падению профессионализма. Продуктивности исследований препятствует и почти полное исчезновение научной критики, которая перестала быть неотъемлемой частью научной жизни.
Ключевые слова: этнология, этнография, антропология, этнос, этничность, Ассоциация антропологов и этнологов России, научная критика, номинативная функция науки.
Современное состояние российской этнографии / антропологии можно оценить как аморфное, амбивалентное и гетерогенное. Такая характеристика обусловлена, прежде всего, тем, что само название нашей науки стало писаться как этнография / антропология, или этнография (этнология, антропология [часто с вариациями: культурная антропология, социальная антропология, социально-культурная антропология, социокультурная антропология, социальная и культурная антропология, культурная / социальная антропология]), или через запятые (этнография, этнология, антропология), как название специальности 07.00.07, по которой защищаются диссертации. При этом совершенно не ясно, что же имеется ввиду под антропологией, равно как, на что указывает второй компонент в названии академического Института этнологии и антропологии – на антропологию в отечественном понимании, т. е. на физическую (биологическую) антропологию в зарубежной классификации наук (как, например, в названии кафедры этнографии и антропологии Санкт-Петербургского государственного университета), или же на комплексную науку о человеке и его деятельности.
Когда-то высказывалось суждение, что «этнография (этнология)», «культурная антропология» и «социальная антропология» – совсем не синонимы, а науки-аналоги, поскольку различаются объектами изучения. Нынешнее же их отождествление и фиксирует состояние аморфности предмета, амбивалентности объекта и гетерогенности структуры. Совершенно очевидно, что произвольное использование названий наук и их субдисциплин, возникших в разных странах, без учета их объема понятий в отечественной научной традиции, создает ситуацию хаоса, а само определение «антрополог» девальвируется, становится синонимом гуманитария или обществоведа, как в советское время произошло с инженерами[117], каковыми стали называть всех, кто получил образование в техническом вузе и не только (вспоминается, например, инженер по социалистическому соревнованию). Более того, оказывается, можно вообще обойтись без слова «антропология», как это продемонстрировали организаторы международной конференции «Российская наука о человеке: вчера, сегодня, завтра», состоявшейся в петербургском Музее антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН в 2003 г.