Революции светские, религиозные, научные. Динамика гуманитарного дискурса — страница 34 из 54

И с Литвой, на тот момент уже католической, Тохтамыш добивается союза против Тимура, причём советский татарский историк полагает, что «ответ едва ли был отрицательным», иначе Тохтамыш не решился бы выступить против Тимура [Сафаргалиев 1996: 418]. Литовская помощь, правда, запоздала, только в 1399 г. Витовт выступил (неудачно) против ставленника Тимура, хана Едигея, в союзе с Тохтамышем (битва на Ворскле). Но важно, что даже в условиях власти Чингизидов сработал не только принцип «степной демократии» (хан делает то, чего хочет народ), но и исконный евразийский принцип «Европа ближе, чем Восток».

В свете всего сказанного ясно: органически выросшая из Мономахова славяно-кипчакского единства Россия до 1560 г. (опричнина), вполне могла оказаться «вовсе не наследницей Чингис-хановой орды, но обыкновенным европейским государством, мало чем отличавшимся от Дании или Швеции, а в политическом отношении куда более прогрессивным, чем Литва или Пруссия» [Янов 2009: 45 и др.], и в то же время – государством евразийским, органическим синтезом исконно славянского и исконно степного, дочингисхановского начала.

Тем более что в «либеральный» (здесь и далее я беру это слово в кавычки, поскольку к тому времени подобное определение может быть применено лишь с сильной натяжкой) период правления Ивана Грозного была проделана большая работа по созданию предпосылок для перехода от средневекового феодального к современному по тем временам европейскому государству. Изложим здесь очень кратко наиболее важные из реформ этого времени [Янов 2009: 45 и др.]. С 1549 г. стали созываться всероссийские сословно-представительные органы – Земские Соборы. На местах создавались выборные сословные местные самоуправления – «сходбища уездные».

По Судебнику 1550 г. в уездах, кроме наместников и «волостелей», существовали и выборные, народные органы власти, которые осуществляли полицейские и судебные функции, ведали раскладкой денежных и натуральных налогов и повинностей, вели «разметные» книги (записи всех жителей с дворами и имуществом). Наместникам вообще запрещалось творить суд без участия старост и присяжных («целовальников»). Важные уголовные дела («разбои») вели губные старосты, выбиравшиеся всем уездом из числа детей боярских. Лишь служилые государевы люди подлежали суду только со стороны наместников. В России, таким образом, была несамодержавная монархия с Боярской Думой и сословно-представительными учреждениями [Шапиро 1968: 71].

И в то же время Иван Грозный вполне мог завершить объединение России-Евразии в естественных границах, если бы не отказался от «либеральных» реформ Адашева – Сильвестра. В 1552 г. была завоёвана Казань, в 1553–1557 гг. добровольно присоединились башкиры, в 1555 г. зависимость от Москвы тоже добровольно признало Сибирское ханство, в 1556 г. была взята Астрахань. Но всего этого было ещё недостаточно.

В первую очередь, необходимо было ликвидировать Крымское ханство – самое опасное из «постордынских» государств. Ханство как раз в тот момент переживало тяжёлый кризис: эпидемии, засухи, падёж скота следовали друг за другом несколько лет подряд; достаточно сказать, что на всё ханство оставалось не более 10 тысяч лошадей, при том, что крымское войско было почти полностью конным.

Кроме того, в случае победы над ханством появилась возможность воссоединиться с западнорусскими землями в Литовском княжестве. Дело в том, что ко двору Ивана Грозного явился богатейший литовский православный пан, рассорившийся со своим государем – Дмитрий Вишневецкий – и предложил совместный поход на Крым; с учётом того, что в прямом и косвенном подчинении Вишневецкого находились большие силы украинских казаков [Костомаров 1995: 353–354], помощь его имела огромное значение.

Если бы удалось уничтожить Крымское ханство, оказалось бы реалистичным избрание Ивана IV на литовский престол, тем более, что 90 % населения Великого Княжества Литовского составляли западные русские – предки украинцев и белорусов, русский язык был государственным, многие члены княжеского дома были крещены в православие, а династические браки литовских и русских князей были обычным делом. Соединив влияние Вишневецких и Глинских (родственников царя по матери), добиться литовского великокняжеского трона для Ивана IV было вполне реально. «Либеральные» преобразования 1547–1560 гг. также не могли не способствовать росту авторитета молодого Московского государства у православных подданных Литвы.

Если бы воссоединение России, Литвы, казахских степей (казахи в 1550-х гг. тоже начали проситься «под государеву руку») [Басин 1971: 86], Крыма состоялось, то фактически Россия уже в то время достигла бы тех естественных евразийских границ, которых она реально достигла лишь к концу XVIII в. При этом такое воссоединённое Евразийское единство было бы куда ближе к неимперскому варианту Владимира Мономаха, чем то государство, которое возникло на самом деле. Тогда Россия-Евразия прочно вошла бы в Европу. Что же случилось после 1560 г.?

Иван Грозный осуществил «самодержавную революцию» (термин А. Л. Янова), в значительной мере с помощью «очингис-ханенных» ордынцев (опираясь на присоединённое им к России Поволжье, центр Золотой Орды). В. Куковенко на основе анализа разрядных книг того периода достаточно убедительно доказывает, что примерно 90 % первоначального состава опричников приходилось на выходцев из бывшей Золотой Орды [Куковенко 1996: 191–231].

Вот для примера писцовая книга Коломенского уезда за 1575 год. Из 300 дворян – 105 (!) служилых татар, т. е. более трети [Цветков 2005: 353]. Но это через десять лет после начала опричнины. А как обстояли дела в середине 1560-х гг.? В. Куковенко приводит список помещиков, получивших уделы в Бежецкой и Вотской пятинах в 1565–1566 гг. (109 имен), среди которых подавляюще преобладают мусульманские фамилии и имена, и ни про одного нельзя сказать с уверенностью, что он русский! Собственно, вся статья В. Куковенко – статистический анализ состава опричников с констатацией факта преобладания тюркского этнического элемента.

В итоге Ивану Грозному удалось то, что не удалось Батыю тремя веками ранее – свернуть страну с европейского пути развития, на полвека, до Смутного времени, превратив её в подобие Золотой Орды. Но если правители Золотой Орды ограничивались данью, не вмешиваясь во внутренние дела Руси, то в царствование Ивана Грозного в форме опричнины фактически имела место попытка создания новой Орды со столицей в Москве вместо Сарая. И то, что в 1574 г. Иван Грозный временно, на два года передаст престол крещёному татарскому хану Чингизиду Симеону Бекбулатовичу, выглядит, по меньшей мере, странно. Если не знать, из кого набиралась опричная гвардия. Правда, Симеон занимал трон недолго – даже раздавленная опричниной страна глухо, но единодушно возроптала, и через два года Иван Грозный сумел вернуть трон.

Переселение кипчаков на Русь началось ещё при Владимире Мономахе, постепенно нарастая, особенно после покорения Казани и Астрахани. Н. Пронина говорит о том, что царь сразу получил себе в войско 30 тысяч бойцов-татар [Пронина 2005: 173]. С началом Ливонской войны ордынцы изрядно потеснили русских бояр в высшем командном составе российской армии, что опять же отражено в разрядных книгах [Куковенко 1996: 194–197; Мадариага 2007: 220]. Однако до первой половины 1560-х гг. ни о каких «опричнинах» на Руси и речи не было. Что же случилось теперь?

Если золотоордынские окраины к тому времени уже вернулись к традиционному евразийскому степному устройству, то центр бывшей Орды (Поволжье), вошедший в середине XVI века в состав России, все еще оставался «чингисхановским». Но процесс расчингисханивания шёл и там. В Казанском ханстве периодически собирались курултаи для решения важнейших вопросов (например, о дальнейших отношениях с Московским царством в 1551 г.). Курултай был собранием трёх сословий – духовенства, воинов и земледельцев, причём собранием не представительным, т. к. все три сословия присутствовали на нём в полном составе. То есть это был аналог не Земских Соборов, а скорее древнерусского веча.

Правда, М. Г. Худяков подчёркивает, что реально в ханстве существовала военная монархия, с неограниченным повелителем, без малейших признаков демократизма [Худяков 1996: 676]. Однако кто мог поручиться, что процесс расчингисханивания не приведёт к тому, что курултай превратится в реальный инструмент демократии? Словом, Ивану Грозному надо было спешить с завоеванием Поволжья, иначе ему не на кого было бы опереться при создании опричнины.

Таким образом, есть основания утверждать, что причина успеха «самодержавной революции» (определение, данное опричному перевороту А. Л. Яновым [Янов 2009]) заключалась в том, что этот регион вошёл в состав России, ещё будучи «очингисханенным». И именно там Грозный набрал бо́льшую часть опричников для «очингисханивания» самой Руси.

Интересно, что после взятия Казани «все разумные люди» советовали царю на время остаться в покорённом городе, но он принял, по словам князя Курбского, «иное решение» [Валишевский 1989: 251]. Зачем «все разумные люди» (включая, очевидно, и самого Курбского) советовали царю остаться? Не для того ли, чтобы побыстрее «расчингисханить» остатки Орды? После пяти веков отношений Руси со Степью многие русские бояре (истеблишмент, современным слогом), несомненно, понимали опасность включения в состав страны «очингисханенной» Степи. Однако царь решил иначе.

«Либеральным» реформам Адашева – Сильвестра сопутствовала как попытка церковной реформации, так и попытка третьей волны христианизации Степи.

К 1490-м гг. церковь стала крупным землевладельцем, ростовщиком и перестала быть «пастырем народным» [Валишевский 1989: 174]. Против этого выступили русские «православные протестанты», сторонники «дешёвой Церкви» – «нестяжатели» [Павлов 1871: 113]. Они требовали освободить Церковь от «любостяжания» для исполнения функции духовного водителя нации. Именно это и было основным требованием, которое выдвигали западноевропейские сторонники Реформации. А секуляризация церковно-монастырских земель положила начало буржуазному развитию стран Северной Европы. А католическая церковь капитализм долго не принимала – до XIX, отчасти и до ХХ в. [