Несмотря на указанный выше феномен иррациональности научного мышления, развитие современного естественнонаучного знания идёт классическим рационально-позитивистским путём. То есть любое интуитивное озарение, посетившее астрофизика, математика или физика, должно не единожды подтвердиться в практических экспериментах, Безусловно, для верующих учёных всегда действенной остаётся аксиома – «Творец познается через рассматривание Его творения». И всё же, по закону методологии из естественных наук устраняется проблема поиска онтологических причин бытия, то есть проблема религиозной Истины. И это понятно. Ведь действия и проявления Того, Кого человечество именует Творцом Сущего, не может быть ни наблюдаемо, ни воспроизводимо ни в каком опыте.
Но эту дерзновенную попытку научно-эмпирического Богопознания в наши дни совершает гуманитарная наука. На наш взгляд, наиболее глубоко религиозно-онтологический инструмент познания сегодня укоренился в методологиях этнографических исследовании. И здесь необходимо особо выделить деятельность антропологов и этнографов, изучающих православные константы традиционной русской культуры. Пожалуй, этнография – это единственная наука, которая напрямую соприкасается с соборной душой народа, его этно-психотипом. Именно этнографы, «вживую» изучающие все оттенки традиционного быта и мирочувствия русских, сегодня пытаются объективизировать социо-религиозные универсалии русской цивилизации. При этом ученые стремятся реконструировать прошлое в его подлинных культурно-исторических контекстах со всеми его огрехами и достижениями. Одной из главных целей современной православной этнологии становится попытка создать идентификационную модель русской духовности. Модель, которая сможет и сейчас, и в будущем помочь русскому народу сохранить свой самобытный морально религиозный этнотип.
Очевидно, высокая планка целей православной этнографии предполагает наличие специфического научно-мировоззренческого инструмента познания. А если сказать более ясно и определённо – она требует личной включённости учёного в ортодоксально-церковную жизнь народа. Именно это требование создаёт напряжение в научном сообществе. Далеко не все учёные, особенно секулярно-материалистической закалки, считают возможным проникновение в методологию того или иного религиозного умонастроения. Их научная позиция – быть над схваткой, быть идеологически нейтральным, быть объективным, беспристрастным наблюдателем. И это честная и конструктивная позиция, и она дала в своё время весомые научные плоды.
Но само время, о чём говорилось выше, требует расширительных подходов к изучению духовных явлений действительности. Оно ждёт выработки сочетательной научной методологии, где бы гармонично соединились естественно-эмпирические, онтологические и логико-рациональные инструменты познания.
Выработка универсальных систем познания – цель и гуманитарных и естественных наук. Например, физика изучает процессы макро и микрокосмоса, оперируя двумя основными теориями: общей теорией относительности и законами квантовой механики. Общая теория относительности описывает гравитационное взаимодействие и крупномасштабную структуру Вселенной, то есть структуру в масштабе от нескольких километров до 1 с 24 нулями. Квантовая механика имеет дело с явлениями в крайне малых масштабах, таких как одна миллионная одной миллионной сантиметра. До последнего времени считалось, что эти две теории несовместимы, так как не могут быть одинаково применимы к разномасштабным явлениям макро и микрокосмоса. Но физики справедливо полагали, что существует некая единая теория, которая может примирить эти обе части знания. И в результате последних исследований выяснилось, что квантовая теория «работает» во всех масштабах. Более того, многие физики приходят к мнению, что теория относительности должна уступить место другой – более глубокой теории, в которой отсутствуют параметры пространства и времени. Развитие же квантовой механики, как оказалось, применимой ко всем объектам Вселенной, включая людей, – может привести к таким неожиданно-парадоксальным открытиям, что человечество окажется на пороге невиданного сверхтехнологического рывка. Не исключено, что эти открытия будут иметь, в числе, и религиозное измерение.
В гуманитарных науках, изучающих социогенные и антропогенные законы развития мировых цивилизаций, также есть свое загадочное «квантовое» явление, все более усложняющееся по мере его постижения – это невидимые духовно-смысловые, а по сути – религиозные импульсы, – направляющие историческую парадигму бытия пародов. Образно говоря, подобные духовные энергии представляют собой непрерывную, неубывающую эманацию культурного сгустка-ядра, лежащего в основании цивилизационной судьбы мировых этносов. Поэтому, чтобы понять и системно описать объективное содержание исторического процесса, например, – историю России, – необходимо исследовать, прежде всего, это ядро, одухотворяющее «плоть» национальной культуры. Но при этом недостаточно умозрительно проникнуть в метафизику культурообразующих идей, угадав или уяснив их специфическое содержание. Важнее увидеть то, как тот или иной этнос сублимировал эти метафизические смыслы в противоречивых процессах земного бытия. Вероятно, для того, чтобы достигнуть подобной остроты, точности научного «видения» русской истории, культуры, ментальности православного народа ученому необходимо не только быть религиозной личностью, но также стать сострадающей и понимающей частью этноса, превратиться в личностно-подвижнический элемент его традиции.
Представляется – православный ученый может и должен использовать важнейший принцип феноменологических подходов в изучении духовной реальности – признание феномена сверхъестественных и сверхразумных начал жизни[122]. Феноменологические установки познания отвергают секулярно-материалистические требования исключения трансцендентных аспектов процессов материальной действительности. Но чтобы осмыслить проявления трансцендентной сверхбытийности, открывающейся человечеству как Божественный «месседж», Откровение, ученый должен глубоко проникнуться этно-религиозной традицией его прочтения. Для православного исследователя такой традицией может быть только ортодоксально-церковный опыт Богообщения. И оценка подобного опыта должна совершаться в духе самой преданной и бескорыстной любви к истине. Именно верность истине обязывает любого христианского ученого – будь то историк, социолог, философ, антрополог и пр., – не быть ценностно или религиозно нейтральным. Верность своей духовной традиции дает определенные преимущества исследователю, потому что его личная вовлеченность в существо традиции дает ему тот опытный критерий, который позволяет постигать и оценивать религиозные архетипы и своих, и других конфессиональных этносов. А если сказать еще более определенно, – чтобы действительно увидеть «изнутри» уклад, традиции, ценности православных этносов, ученому самому необходимо мыслить и жить по-православному.
Известные западноевропейские ученые XX века настаивали, что осмысление духовной реальности не должно быть только научным. Так полагали даже экзистенциалист К. Ясперс, герменевт Г.-Г. Гадамер, избегавшие теологии. В этом были убеждены авторитетные западные социологи и историки религии, такие как И. Вах, Р. Зэнер. Например, Зэнер считал, что внутренне отчужденный от религиозной традиции наблюдатель и аналитик, регистрирующий и оценивающий лишь те факты, которые он заметил со своей дистанции, скорее всего создает ложный образ традиции. Внимательно относясь к тому, что сам предмет свидетельствует о себе, Зэнер отверг методологическое требование быть на дистанции от предмета и выбрал диспозицию к соучастию, открытость к объекту исследования [Василенко 2009: 73].
У древних Отцов Православной церкви было присловье, приписываемое св. Макарию Египетскому – «Иное дело рассуждать о трапезе, и иное – насытиться ею». Действительно, можно ли «отстраненно», «объективно», «беспристрастно», пренебрегая «духовным насыщением», рассматривать в академическом труде, например, феномены чудес о православных иконах, изменивших ход русской истории, как это было в случае с чудесами от икон Владимирской и Казанской Божией Матери? Возможно ли обнаружить посредством позитивистско-секулярных методов познания пассионарно-религиозный потенциал, скрытый в глубинах менталитета и духовных озарений русских, в откровениях их святых, писателей, поэтов, мыслителей? Ведь если ученый-гуманитарий, изучающий социо-религиозные константы российской цивилизации, в своем научном творчестве «уклоняется» от» духовно-интеллектуального сопереживания истинам Православия, (демонстрируя некую негласную этику научной беспристрастности), то в этом случае он сможет обнаружить лишь набор внешних признаков рассматриваемого явления, но не его коренную сущность. И даже если такой ученый скрупулезно соберет и систематизирует внешние признаки цивилизационной специфики русской истории и культуры, то у него не получится объективной научной картины. Он все равно останется за пределами изучаемых явлений, так как у такого секулярномыслящего исследователя будет отсутствовать основной метод постижения метафизических идей, вложенных в ядро русской культуры – личный опыт их переживания. Из подобных методологических подходов, непонимания, а возможно, органического неприятия религиозного культурного архетипа русских рождаются научные концепции, в которых утверждается несамостоятельность, размытость, деструктивная амбивалентность и даже маргинальность самого типа русской культуры [Лубский 2009: 383].
Перечисленные концепции даже в академических трудах носят характер априорных заявлений, ничем не подкреплённых постулатов[123]. И это закономерно. Ни один учёный, даже самый въедливый, не в силах фактологически или документально доказать «вторичность», а уж тем более «маргинальность» традиционной русской культуры.
Но, к сожалению, указанные концепции «вторичности» русской цивилизации ограничиваются нишей академического знания.