Некоторые товарищи говорят: а если Красная Армия вторгнется завтра в Индию и станет там усмирять революционное движение, неужели же мы и в этом случае будем ее поддерживать? Такая постановка вопроса ни с чем не сообразна. Неясно, прежде всего, зачем тут припутана Индия? Не проще ли спросить: а в тех случаях, когда Красная Армия громит рабочие стачки или крестьянские протесты против бюрократии в СССР, должны мы ее поддерживать или нет? Внешняя политика есть продолжение внутренней. Мы никогда не обещали поддерживать все действия Красной Армии, которая является орудием в руках бонапартистской бюрократии. Мы обещали лишь защищать СССР как рабочее государство, и только то, что в нем есть от рабочего государства.
Искусный казуист может сказать: если Красную Армию, независимо от характера выполняемой ею «работы», побьют восставшие массы в Индии, это ослабит СССР? На это мы отвечаем: разгром революционного движения в Индии при содействии Красной Армии означал бы неизменно большую опасность для социальных основ СССР, чем эпизодическое поражение контрреволюционных отрядов Красной Армии в Индии. Во всяком случае Четвертый Интернационал сумеет различить, где и когда Красная Армия выступает только как орудие бонапартистской реакции и где она защищает социальные основы СССР.
Профессиональный союз, руководимый реакционными негодяями, устраивает стачку против допущения негров в данную отрасль промышленности. Станем ли мы поддерживать такую постыдную стачку? Разумеется, нет. Но представим себе, что предприниматели, воспользовавшись данной стачкой, делают попытку разгромить профессиональный союз и сделать вообще невозможным организованную самозащиту рабочих. В этом случае, мы, разумеется, будем защищать профессиональный союз, несмотря на его реакционное руководство. Почему же эта самая политика неприменима по отношению к СССР?
Четвертый Интернационал установил незыблемо, что во всех империалистских странах, независимо от того, находятся ли они в союзе с СССР или во враждебном ей лагере, пролетарские партии должны во время войны развивать классовую борьбу с целью захвата власти. Вместе с тем пролетариат империалистских стран должен не упускать из виду интересов обороны СССР (или колониальных революций) и, в случае действительной необходимости, прибегать к самым решительным действиям, например, стачкам, актам саботажа и пр. Группировка держав с того времени, когда Четвертый Интернационал формулировал эту директиву, радикально изменилась, но сама директива сохраняет свою силу. Если бы Англия и Франция угрожали завтра Ленинграду или Москве, то и британские, и французские рабочие должны были бы принять самые решительные меры к тому, чтоб воспрепятствовать посылке солдат и боевых припасов. Наоборот, если б Гитлер оказался логикой положения вынужден посылать Сталину боеприпасы, то у немецких рабочих не было бы никакого основания прибегать в этом конкретном случае к стачке или саботажу. Никто, надеюсь, не предложит никакого другого решения.
Некоторых товарищей, по-видимому, поразило, что я говорю в своей статье о системе «бюрократического коллективизма» как о теоретической возможности. Они открыли в этом даже полную ревизию марксизма. Здесь очевидное недоразумение. Марксистское понимание исторической необходимости не имеет ничего общего с фатализмом. Социализм осуществится не «сам собою», а в результате борьбы живых сил, классов и их партий. Решающее преимущество пролетариата в этой борьбе состоит в том, что он представляет исторический прогресс, тогда как буржуазия воплощает реакцию и упадок. В этом и заключается источник нашей уверенности в победе. Но мы имеем полное право спросить себя: какой характер приняло бы общество, если б победили силы реакции?
Марксисты несчетное число раз формулировали альтернативу: либо социализм, либо возврат к варварству. После итальянского «опыта» мы тысячи раз повторяли: либо коммунизм, либо фашизм. Реальный переход к социализму не мог не оказаться неизмеримо сложнее, многообразнее, противоречивее, чем предвидела общая историческая схема. Маркс говорил о диктатуре пролетариата и ее дальнейшем отмирании, но ничего не говорил о бюрократическом перерождении диктатуры. Мы впервые на опыте наблюдаем и анализируем такое перерождение. Есть ли это ревизия марксизма?
Ход событий успел показать, что запоздание социалистической революции порождает несомненные явления варварства: хроническую безработицу, пауперизацию мелкой буржуазии, фашизм, наконец, истребительные войны, которые не открывают никакого выхода. Какие социальные и политические формы могло бы принять новое «варварство», если теоретически допустить, что человечество не сумеет подняться к социализму? Мы имеем возможность высказаться на этот счет конкретнее, чем Маркс. Фашизм, с одной стороны – перерождение советского государства, с другой – намечает социальные и политические формы нового варварства. Такого рода альтернатива – социализм или тоталитарное рабство – имеет не только теоретический интерес, но и огромное агитационное значение, ибо в свете ее особенно наглядно выступает необходимость социалистической революции.
Если уж говорить о ревизии Маркса, то ею занимаются на самом деле те товарищи, которые устанавливают новый тип «небуржуазного» и «нерабочего» государства. Так как развитая мною альтернатива доводит их собственные мысли до конца, то некоторые из критиков, испугавшись выводов из своей собственной теории, обвиняют меня… в ревизии марксизма. Я хочу думать, что это просто дружеская шутка.
Я старался показать в своей статье «СССР в войне», что перспектива нерабочего и небуржуазного эксплуататорского государства, или «бюрократического коллективизма», есть перспектива полного поражения и упадка международного пролетариата, перспектива глубочайшего исторического пессимизма. Есть ли для такой перспективы реальные основания? Не мешает на этот счет справиться у классовых врагов.
В еженедельном приложении к парижской газете «Парисуар» от 31 августа 1939 года передается чрезвычайно поучительный диалог между французским послом Кулондром и Гитлером 25 августа, в момент их последнего свидания (источником информации является, несомненно, сам Кулондр). Гитлер брызжет слюной, хвалится пактом, который он заключил со Сталиным («реалистический пакт»), и «жалеет», что будет литься немецкая и французская кровь «Но, – возражает Кулондр, – Сталин обнаружил великое двуличие. Действительным победителем (в случае войны) будет Троцкий. Подумали ли вы об этом?»
«Я знаю, – отвечает фюрер, – но почему же Франция и Англия дали Польше полную свободу действий?» И т.д. Призраку революции этим господам угодно дать личное имя. Но не в этом, разумеется, суть драматического диалога в самый момент разрыва дипломатических отношений. «Ведь война неизбежно вызовет революцию», – пугает противника представитель империалистской демократии, сам перепуганный до мозга костей. «Я знаю», – отвечает Гитлер, как если б речь шла о давно решенном вопросе. «Я знаю». Поразительный диалог!
Оба они, и Кулондр, и Гитлер, представляют надвигающееся на Европу варварство. В то же время оба они не сомневаются, что над их варварством одержит победу социалистическая революция. Таково ныне самочувствие господствующих классов всего капиталистического мира. Их полная деморализация есть один из важнейших элементов в соотношении классовых сил. У пролетариата молодое и еще слабое революционное руководство. Но руководство буржуазии заживо гниет. Начиная войну, которую они не могли предотвратить, эти господа заранее убеждены в крушении их режима. Один этот факт должен стать для нас источником несокрушимого революционного оптимизма!
Койоакан, 18 октября 1939 г.
Бюллетень оппозиции (марксистов-ленинцев), № 81
МЕЛКОБУРЖУАЗНАЯ ОППОЗИЦИЯ В РАБОЧЕЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ151
Надо называть вещи своими именами. Теперь, когда позиции двух борющихся фракций определились с полной ясностью, приходится сказать, что меньшинство Центрального Комитета возглавляет типичную мелкобуржуазную тенденцию. Как всякая мелкобуржуазная группировка внутри социализма, нынешняя оппозиция характеризуется следующими чертами: пренебрежительным отношением к теории и склонностью к эклектике; неуважением к традиции собственной организации; заботой о личной «независимости» за счет заботы об объективной истине; нервозностью, вместо последовательности; готовностью быстро перескакивать с одной позиции на другую; непониманием революционного централизма и враждебным отношением к нему; наконец, склонностью подменять партийную дисциплину кружковыми связями и личными привязанностями. Не у всех, конечно, членов оппозиции эти черты сказываются с одинаковой силой. Но, как всегда в пестром блоке, тон задают те, которые наиболее отклоняются от марксизма и пролетарской политики. Борьба предстоит, по-видимому, длительная и серьезная. Я не собираюсь, конечно, в этой статье исчерпать вопрос, но попытаюсь наметить его общие очертания.
В январском номере «Нью интернэшнл» за 1939 год была напечатана статья тт. Бернама152 и Шахтмана153 «Отступающие интеллигенты». Статья, заключавшая в себе много правильных мыслей и метких политических характеристик, отличалась существенным недостатком, чтобы не сказать пороком: ведя спор с противниками, которые считают себя (без достаточного основания) представителями «теории» по преимуществу, статья преднамеренно не поднимала вопрос на теоретическую высоту. Совершенно необходимо было объяснить, почему «радикальная» интеллигенция Соединенных Штатов принимает марксизм без диалектики (часы без пружины). Секрет прост. Нигде не было такого отвращения к классовой борьбе, как в стране «неограниченных возможностей». Отрицание социальных противоречий как движущего начала развития вело в царстве теоретической мысли к отрицанию диалектики как логики противоречий. Как в области политики считалось, что можно при помощи хороших силлогизмов убедить всех в правильности известной программы и постепенно, «разумными» мерами преобразовать общество, так и в области теории принималось за доказанное, что логика Аристотеля, приниженная до уровня «здравого смысла», достаточна для разрешения всех проблем.