Когда его попросили, удивленный мужчина обменялся чемоданами, вышел с дублёром и продолжил свою одиссею по городу самостоятельно.
Передача прошла успешно, и мы с облегчением усадили главу семьи и компании в парке.
После того, как мы забрали его, мы были очень потрясены тем, что Авир вдруг стал таким стариком. По нашим наблюдениям и фотографиям он казался намного моложе. Нас мучила совесть, и мы очень переживали за старика.
В качестве прощального подарка он хотел подарить Ане своё драгоценное кольцо с бриллиантом. Она отказалась, он плакал и не хотел отпускать своё желание. Тогда она забрала кольцо. В парке, когда для старика все было благополучно кончено, она тайком положила кольцо обратно в его карман.
В Вене мы совершили много ошибок. Не в самом действии, а в его подготовке. В венской политической среде была небольшая группа сторонников вооружённой борьбы, с которыми мы поддерживали контакты. Нада влюбилась в венского товарища, и мы слишком быстро, слишком непривилегированно вовлекли его в акцию. Что касается личных отношений, то в группе у нас было сдержанное и снисходительное отношение. Часто это было ошибкой, и мы сами расходились во мнениях по поводу нашей вседозволенности в этом вопросе.
Через несколько дней после похищения он был арестован на границе с Италией с частью выкупа. На допросах он не удержался, под угрозой длительного тюремного заключения дал показания обо всем, что знал. Его приговорили к длительному сроку заключения.
Пока мы были заняты сбором капитала в Вене, RAF работал над похищением президента предпринимателей Ханса-Мартина Шлейера, чтобы обменять его на политзаключённых. Позже меня поразил их ироничный и презрительный вердикт: «Мы делаем политику в ФРГ, а вы хороните себя в Вене с бандитской акцией».
Часть денег мы отдали Организации освобождения Палестины, а небольшую часть – RAF.
Похищение Шлейера также застало нас врасплох, хотя RAF прислали нам информацию о том, что они готовят более масштабную акцию и что нам следует избегать определённых районов ФРГ. Моей первой реакцией было непонимание: как они могли начать такую акцию с четырьмя запланированными смертями! С другой стороны, я чувствовала восхищение и была убеждена, что Шлейер – именно тот человек, который нужен для освободительной акции, как главный пример уверенности немецкого народа.
Шлейер был центральным примером решающего влияния элиты Третьего рейха на ФРГ и заменой востребованным заключённым, высшим функционером экономики.
После поражения всегда легче осознать, что было сделано неправильно, а с увеличением дистанции критика также становится легче и понятнее. Но в 1977 году я, естественно, была на стороне атакующих партизан. С затаённым дыханием я наблюдала за беспрецедентной эскалацией, вызванной захватом самолёта, но в качестве зрителя. Только когда палестинские коммандос были уничтожены, пленные убиты, а Шлейер застрелен, я в шоке подумала: «Боже мой, это была совершенно неправильная акция, как они могли так переоценить себя».
Даже сегодня моя критика этой акции – это критика бывшего активиста вооружённой борьбы и основана на вопросе о том, что мы, в данном случае RAF, в корне сделали неправильно. Военное решение старых проблем в рамках именно этой политической операции привело к катастрофическим результатам. Обе стороны, государство и РАФ, определяли свои шаги по-военному, но РАФ открыла хоровод и задала уровень убийством четырёх телохранителей Шлейера. Эта политическая безответственность была доведена до конца. Она проигнорировала одиннадцать человеческих жизней, не осознавая и не определяя моральных и политических последствий. Вся акция была спланирована для победы. Похоже, никто всерьёз не задумывался о том, что Шлейер – высший функционер Экономического и социального комитета – будет убит.
Все было спланировано. Его захват, переговоры, предстоящий обмен и т. д., но отказ от требований, последующая эскалация похищения самолёта и реакция на эту эскалацию не были запланированы. События развивались без предвидения и оценки, под давлением возможной катастрофы. Динамика развития событий вышла из-под контроля и вела к катастрофе. Сами RAF не были готовы к своей судьбе.
Расстрел Шлейера в ответ на смерть заключённых в Штаммхайме был правильным решением для нас в то время. После всего, что предшествовало этому безжалостному акту, не могло остаться места для других чувств. Только теоретики и непричастные могли видеть это по-другому в то время.
Не было ни одной организованной левой или капиталистически-критической силы, которая могла бы выдержать или даже хотела поддержать столь жестокий уровень противостояния. На последующее разворачивание государственной политики преследования, запугивания и клеветы левые отреагировали испугом, депрессией и отчуждением от партизан.
В этой политической атмосфере мы обсуждали возможность вызволения двух товарищей из тюрьмы Моабит. Когда Сюзан и Ковальски приехали к нам в Италию с первой информацией об условиях содержания политических заключённых в Берлине, их отчёты звучали несколько авантюрно, но, тем не менее, серьёзно. Мы решили, что они вдвоём должны изучить возможность проведения операции по освобождению Андреаса и Тилля, пока не убедятся в её целесообразности. На самом деле, мы хотели не столько освобождения заключённых, сколько создания прочной рабочей и жизненной логистики в другой европейской стране, из которой мы могли бы спокойно налаживать новые политические контакты в ФРГ. Но шок от исхода похищения Шлейера также вызвал глубокий ужас и у нас. Мы хотели освободиться от него и дать сочувствующим новую надежду. Кроме того, мне казалось преступным отсутствие солидарности, если мы не воспользуемся возможностью освобождения.
В этой обострившейся атмосфере запугивания, преследования и политической депрессии левых после гибели узников Штаммхайма нам также захотелось решиться на прямое нападение на тюрьму в Моабите.
Поэтому Сьюзан и Ковальски отправились в Берлин, чтобы изучить возможности освобождения Андреаса и Тилля. Остальные члены группы были заняты в Италии и Бельгии восстановлением технического и материального оснащения: добычей, печатанием и подделкой документов, получением оружия и боеприпасов, созданием складов, разведкой нелегальных пограничных маршрутов, чтобы беспрепятственно попасть из одной страны в другую, сбором политической и практической информации о европейских институтах и т. д. И снова, и снова, обширные экскурсии по пограничным регионам. И снова и снова обширные туры на средиземноморское побережье Франции, чтобы поменять лотерейные деньги в доминах богачей.
Кристиан, Ингрид и миссис Лауда поставили себя вне закона и теперь были с нами. С точки зрения персонала, 2 июня снова выросли вполне респектабельные крылья.
Жизнь нелегала в Италии была хороша. Гораздо приятнее, чем среди игривых, статичных немцев. Мы были городскими партизанами и не жили в горах и лесах. Поэтому мы не упускали комфорта и культуры городских удобств, таких как хорошие рестораны и большие, удобные квартиры, когда появлялась возможность. Хотя комфорт не был важным критерием, он был приятным дополнением к нашей беспокойной жизни.
Италия, в конце концов, страна, полная крайностей, которые сталкиваются в крупных мегаполисах. Буйная архитектура центра Милана и его пригородных кварталов, безмерно дорогая элегантность универмагов, модных домов, торговых улиц, свисающие до края улицы переливы.
Лица девушек и женщин покрыты гримом, как будто они находятся в фильме Феллини, изображающем декаданс времён падения Римской империи. Крайние политические силы, движущиеся друг с другом и вокруг друг друга без серьёзных разногласий. Самые незабываемые дискуссии между коммунистами и старыми сторонниками Муссолини заканчивались красным вином, спагетти и семейными проблемами. А дети с эмблемой Красных бригад на велосипедах дружно играли с другими, носившими эмблему фашистов. Карабинеры, с которыми нельзя шутить, но которых можно отвлечь от контроля очаровательным словом, вспышкой смеха.
Недалеко от австрийской границы я с госпожой Лаудой въезжаю на одну из этих опасных платных станций. Опасные, потому что пункты взимания платы могут использоваться и контролироваться полицией, как граница. Этот раз не исключение. У каждого шлагбаума стоит карабинер с мотоциклом. Один из них отмахивается от нас. Это свадьба красных бригад и свадьба охоты. Мы не особенно богаты, у нас немецкие паспорта, мы приехали из Австрии, с арендованной в Милане машиной, нагруженной вещами для вывоза. Под всеми вещами – оружие и боеприпасы. Бумаги вроде бы правильные, но молодому карабинеру такой расклад кажется странным. Его лицо неуверенно темнеет. Позволит ли он нам сесть за руль или развернуть машину? Он смотрит на множество вещей сзади, на фотоаппаратуру, нервно теребит в ладонях наши паспорта. Затем миссис Лауда выходит из машины, сверкает на него своими зелёными глазами, просит его о маленькой услуге – розыгрыше.
Она вовлекает его в очаровательную игру вопросов и ответов, заявляет, что мы – фотографы на пути к завоеванию bella Italia. Она пускает пузыри, она смеётся, она играет вокруг него. Он улыбается в ответ, отбрасывает все подозрения и полностью отдаётся её очарованию. Затем он желает нам удачи и доброго пути. Мы уезжаем и видим его в зеркале заднего вида. Мы всё ещё боимся, что он вспомнит свою первую мысль и последует за нами на мотоцикле. Но он обращается к своим коллегам и тянет нас за собой. В ФРГ это было бы не за горами, и мы вряд ли отделались бы дрожащими коленками.
Кристиан не мог самоутвердиться в группе, не чувствовал себя в безопасности в коллективе. Он пришёл в группу вместе с Ингрид, и теперь их давние отношения тихо и неумолимо разрушались. Это было похоже на невозможную фугу. Это ещё больше затрудняло его интеграцию. Его размышления были нарочито интеллектуальными, его манера поведения – интровертной.
На вопрос об отношениях в партизанском движении Бар, Ронни и Фриц со смехом ответили в тюрьме Моабит: «В Движении 2 июня женщины отстали от мужчин, а рабочие – от студентов». Это была шутка. С ядром правды, скрытым во всех хороших шутках. То, что товарищи здесь называют угнетением с подмигиванием, – это активное развитие независимости нас, женщин, всестороннее развитие навыков, к которым мужчины не привыкли от женщин. Даже студенческая привилегия завоёвывать позиции за счёт интеллектуальных преимуществ оказалась неэффективной из-за практического опыта старых женщин.