В бою это было неэффективно. Это уже могло запугать того или иного товарища, когда он приходил в группу и сталкивался с подавляющим числом женщин, жаждущих принимать решения. Нигде ему не давали ролевого преимущества. Я не знаю, было ли так с Кристианом, или он просто получил неправильное представление о повседневной жизни в подполье и теперь должен был понять, что все, даже самые опасные шаги, в «Гранде» состоят из маленьких, банальных задач, нанизанных друг на друга.
Единственное, в чем есть новизна, – это убеждённость в том, что это служит высшей цели.
Я хотела выяснить, что его беспокоит, но не решалась, потому что, возможно, он и сам толком не знал. Спустя всего несколько месяцев нелегальной жизни его арестовали в Швейцарии вместе с Габриэле. У меня было мрачное чувство, что я оставила его одного. Накануне вечером мы встретились на нелегальном пограничном переходе, чтобы забрать кое-какие материалы. Им двоим пришлось долго ждать нас, потому что мы должны были избежать неожиданного патруля на итальянской стороне. «Я знал, что ты приедешь», – спокойно поприветствовал он меня. Значит, он был уверен в себе, и я планировала ещё многое сделать с ним непосредственно после его возвращения из Швейцарии. Потом ему пришлось отправиться в швейцарскую тюрьму. С неясной сплочённостью и одиночеством.
Повседневная жизнь может быть опаснее, чем смелое предприятие. Фрау Лауда, Ингрид и я переехали в новую квартиру. Целый день мы занимаемся уборкой и творчеством, вечером я принимаю ванну, и фрау Лауда забирается в ванну вместе со мной. Мы счастливы, веселы, в прекрасном настроении. Нам нравится Италия, нам нравится квартира, мы нравимся друг другу, борьба все равно продолжается, а завтра у нас гость из Берлина. Жизнь уже началась. Я встаю, чтобы вытереться, и, не оглядываясь, тянусь за махровым полотенцем. В этот момент я снимаю полотенце с полки, и оно скользит в ванну. Кабель включается в розетку. Ток входит в воду и превращает ее в железный пыточный зажим. Миссис Лауда начинает кричать, она по подбородок в воде, а я только по колени в ней и не могу пошевелить ногами. Они закованы в бетон. Инстинктивно я тянусь в воду обеими руками – чтобы вытащить Fdn, но теперь я тоже зажата руками. Я вижу выпученные глаза миссис Лауда, и ужасные мысли проносятся в моей голове. С почти сверхчеловеческим усилием я сопротивляюсь давлению и вытаскиваю руки из железного зажима. Диким движением я выдергиваю шнур из стены.
Это вопрос долей секунды. Я кричу, зовя Ингрид. Она не понимает, что произошло, только видит, что миссис Лауда лежит мёртвая в ванной. Я тоже не знаю, действительно ли она мертва. Мы несём её в постель, она тут же вскакивает, мы почти испугались, и бегает вокруг, защищая своё тело, сгибая и скручивая его.
«Мои ноги, мои руки, я должна посмотреть, все ли ещё работает». Мы вздыхаем с облегчением, всё в порядке.
«Ещё мгновение, и я бы умерла. Моё сердце вот-вот должно было перестать биться», – тихо говорит она. Потом мы несколько часов не говорим ни слова и занимаемся какой-то бессмысленной деятельностью в полном погружении. Она чистит всю обувь, которую может найти, а я чищу всё оружие, хотя оно не используется. Через несколько часов шок проходит. Поздно вечером мы идём в ресторан, чтобы отпраздновать нашу вновь обретённую жизнь. Не многие люди выжили после такого несчастного случая.
«О чем ты думала в те часы смерти?» – спрашиваю я.
«Вы не поверите», – отвечает миссис Лауда. «Я просто думала, Боже мой, куда они денут моё тело, когда я умру, как они вообще собираются вытащить меня из квартиры?».
«Да, да, я вам верю». Это были те же самые мысли, которые проносились в моей голове. Незаконность почти доминировала в нашем подсознании.
Мы въезжали в ФРГ только через «зелёные» границы. Во время поездок в Берлин и обратно мы тщательно избегали пограничного контроля и путешествовали через социалистические страны. Это было сложнее, но безопаснее.
Мы решили освободить Андреаса и Тилля из тюрьмы Моабит. Я направляюсь в Западный Берлин. Я прилетаю самолётом из Праги и хочу быстро пройти контроль в Шонефельде, чтобы затем сесть на общественный транспорт до западной части города.
До сих пор мы всегда проскальзывали через все контрольные пункты социалистических стран, не вызывая беспокойства. Дело не в том, что мы не боялись их и были очень осторожны, имея при себе безупречные документы, но это была скорее неопределённая неуверенность перед неизвестной силой, неизвестным поведением государства. У нас ещё не было опыта, и мы не знали, что произойдёт, если нам придётся иметь дело с этими государствами после разоблачения. Что делало социалистические границы более безопасными для нас, так это то, что не было доступа к западногерманским компьютерам БКА и что общие интересы контроля были направлены больше на документы граждан из нашей собственной страны.
Сегодня, однако, всё не так просто. Полицейский говорит отрывисто и холодно: «Пожалуйста, подождите». И с непроницаемым лицом исчезает с моей бумагой за контрольной будкой. Я жду. Когда все пассажиры прошли регистрацию, я стою в очереди одна и очень волнуюсь. Офицер не сводит с меня глаз. Я нервно спрашиваю себя, что, по их мнению, не так с моим паспортом. Неужели они обнаружили фальсификацию штампа? В это трудно поверить, я уже проверила паспорт на многих границах и в аэропортах. Все данные подтвердились. Наконец чиновник приводит меня в небольшую пустую комнату и говорит, чтобы я снова ждала. Я пытаюсь прикинуть, к каким неприятностям может привести эта ситуация.
Дверь с размаху распахивается: «Добрый день, товарищ!».
Я быстро соображаю: «Товарищ? Значит, ничего плохого быть не может. Его зовут Гарри, у него солидный рост, он крестьянского вида и из госбезопасности ГДР. Он не говорит об этом прямо, но это и не нужно. По его словам, Гарри – болтун, весельчак и давно меня знает. Я поражена, застегнута на все пуговицы, осторожна, но очень любопытна. Он с триумфом сообщает мне, кто я такая. Мои конечности трясутся от ужаса. Но он тут же заверяет меня, что мне нечего бояться. ГДР не одобряли нашу террористическую практику, но предавать нас врагу, который также был их врагом, не соответствовало их коммунистическим принципам.
Мы беседуем около двух часов. Зондирование. Он хотел знать, были ли мы анархистами, какова наша позиция по отношению к ГДР, к социалистическому лагерю в целом, и он хотел прийти со мной к соглашению. Мы должны были заранее сообщить о своих переходах, чтобы на пограничных пунктах не случилось ничего непредвиденного. Но мне это не нравилось, потому что достаточно того, что они меня знают. Он также хотел знать, планируем ли мы в ближайшее время в Западном Берлине что-либо такое, что могло бы привести к крупному розыску.
Я смутно подтвердила это и воспользовалась возможностью заверить себя в нейтралитете ГДР, если нам придётся бежать из города через восточную границу. Нет никакого сотрудничества с полицейским аппаратом ФРГ, которое могло бы угрожать нашей безопасности, – снова пообещал он.
В квартире меня ждут товарищи по несчастью. Задержка катастрофична, и военных тендеров преследует страх потери. Все испытывают облегчение. Слава Богу, это была всего лишь госбезопасность ГДР. В конце концов, мы тоже очень довольны тем, что из этого вышло: теперь мы можем планировать безопасный маршрут побега до Фридрихштрабе.
Мы взволнованно прощаемся, желаем друг другу удачи, обнимаемся и целуемся, затем покидаем квартиру, очищенную от всех следов пришельцев.
Сначала Лаура, Раша и Карла, а через несколько минут Сьюзен и Анна. Никто не видит, как пять женщин покидают дом. Они идут разными путями на определённую улицу, достаточно далеко от квартиры, и садятся в автобус «Фольксваген» с закрытым салоном. За этим тоже не наблюдал посторонний глаз. Лора – водитель, Раша сидит с ней, остальные садятся в багажный отсек, который открыт в кабину водителя. Разговоров больше нет, всё сказано, спланировано, разыграно. Открыта только развязка. Действие началось.
Концентрация настолько острая, что любые дальнейшие слова были бы болезненными. Женщины осознают прохладное, солнечное майское утро. Это будет тёплый весенне-летний день. Лаура едет в сторону тюрьмы Моабит. Она высаживает Карлу и Рашу на одной улочке, а Сьюзен и Анну – на другой. Она паркует автобус так, чтобы наблюдать за входом в тюрьму, не будучи замеченной самой.
Лаура – самая младшая, это её первая акция, и она ещё не знает, что ей предстоит пережить с самой собой. Мы почти потеряли её на подготовительном этапе. Нам нужен был специальный сварочный аппарат, которого не было в свободном доступе, чтобы изготовить модные пластиковые удостоверения личности, которые адвокаты должны использовать для подтверждения своей личности при входе в тюрьму. Доступ к аппарату имели только представители определённых секторов безопасности и банковской сферы.
По замысловатой и поначалу многообещающей договорённости, чтобы купить устройство, Лауре его подвезли. Она не могла сразу взять его с собой. Хотя казалось, что все прошло идеально, через несколько дней мы снова всё закрепили, прежде чем забрать устройство, и обнаружили, что полиция была уведомлена и ждёт Лору.
Она восприняла это спокойно, не беспокоясь о том, что всё обошлось. Она была ещё совершенно не испорчена перетиранием песка неудач, множеством новых попыток начать снова и снова с нуля. Давайте поищем другое решение, говорила она, для каждой проблемы есть своё.
Сегодня, однако, всё по-другому. Оставшись одна в машине, она охвачена неуверенностью, начинает сомневаться, что всё снова будет хорошо. Она отвечает за успех побега, состоится ли он вообще, выберутся ли Сьюзен и Анна, не вероятнее ли, что они найдут в нем свою могилу? Она так взволнована, что уже не может спокойно выполнять своё задание. Её мысли мечутся по пунктам, не давая сосредоточиться: Не упускать из виду вход, когда Сьюзан и Анна войдут, проехать обозначенный круг, мимо Раши и Карлы, проехать перед входом, оставить первую передачу; затем они должны выйти. Они должны выйти!