Из заводского двора стали выносить гробы, началось шествие. До Смоленского кладбища все шло благополучно. Полиция спокойно сопровождала процессию. Однако стоило одному из рабочих начать речь над могилами погибших, как полиция засуетилась и попыталась добраться до оратора. В тот же момент толпа бросилась на жандармов, оттеснила их от могил и окружила кольцом. Так жандармы и простояли «арестованными» до конца похорон.
Широкий отзвук в стране вызвала стачка на Новой бумагопрядильне в марте 1878 г. Рабочих возмутило введение «новых правил», уменьшавших их заработную плату. Недавние выходцы из деревень, они свято верили в то, что «правила» – выдумка фабриканта и что городское начальство за них заступится. Не слушая предупреждений землевольцев, они посылали депутации к полицейскому приставу, градоначальнику – все оказалось напрасным. Вот тогда-то рабочие стали прислушиваться к словам революционеров. Правда, как вспоминал Плеханов, многие фабричные принимали землевольцев за «царских людей», которые тайно рассылаются «разузнать, нет ли где притеснения народу». От них ждали, что они напишут «хо-о-рошенькую бумажку» и царь облегчит положение рабочих. Тем временем начались аресты и среди фабричных, и среди революционеров. Последнее воспринималось стачечниками с особой болью.
Вскоре хозяева Новой бумагопрядильни пошли на грошовые уступки. Но рабочих сломили не они, а полицейские репрессии. Стачка, продолжавшаяся две недели, прекратилась. Но не прекратилось рабочее движение. Поздней осенью того же 1878 г. стачки разразились вновь на Новой бумагопрядильне, фабриках Шау, Мичри, Шапшал…
Сама жизнь, практика революционной борьбы давали землевольцам прекрасный материал для политической агитации. На живом примере можно было бы показать значение политических свобод, объяснить роль полиции, государственного аппарата. Но этой возможностью землевольцы не воспользовались. Для того чтобы осознать необходимость политической борьбы, революционерам не хватало малости, последней капли. Такой каплей стала деятельность дезорганизаторской группы «Земли и воли».
Здесь необходимо рассказать о ситуации, сложившейся к 1878 г. В то время, когда члены землевольческих поселений в народе – а они составляли основную массу организации – теряли веру в свои силы, надежду на возможность успешной пропаганды среди крестьян, горстка землевольцев, занимающихся дезорганизаторской работой, приковывала к себе внимание общества, причем не только России, но и Европы и всего мира. В самой дезорганизаторской деятельности землевольцев не было ничего необычного или специфически российского. Как любая организация, находящаяся в подполье, «Земля и воля» должна была защищаться от палачей, шпионов и провокаторов, угрожавших ее существованию и жизни ее членов. Однако в самодержавной России дезорганизаторы постепенно активизировались, их деятельность стала приобретать самостоятельное значение.
Она началась выстрелом Веры Засулич в петербургского градоначальника Трепова в начале 1878 г. Девушка, записавшись на прием к сановнику, выстрелом из пистолета тяжело ранила его в кабинете. Засулич была тут же схвачена. На следствии она объяснила свой поступок тем, что Трепов приказал высечь содержащегося в доме предварительного заключения Боголюбова лишь за то, что арестованный при встрече с градоначальником будто бы не снял шапки. Проведя незадолго до этого процесс «193-х», правительство не решилось на новый политический процесс. Дело Засулич передается суду присяжных и должно рассматриваться как обычное уголовное преступление.
31 марта 1878 г. вокруг здания суда собралась двухтысячная толпа молодежи и иной публики, не получившей входных билетов. В зале – знать, сановники, сияют генеральские погоны, звезды на мундирах. Среди публики военный министр Д.А. Милютин, государственный канцлер, последний лицеист пушкинского выпуска дипломат А.М. Горчаков и другие. После бледного, напыщенного выступления прокурора Касселя поднялся адвокат Александров. Его речь была вдохновенна, темпераментна, остра. Известный публицист Г. Градовский писал, вспоминая минуты суда:
«Со мной творится какая-то галлюцинация… Мне чудится, что это не ее, а меня, всех нас – общество – судят!»
Около семи часов вечера присяжные закончили совещание и передали свое решение председателю суда, замечательному русскому юристу А.Ф. Кони. Тот громко произнес: «Нет, не виновна». В зале началось столпотворение. Кричали: «Браво! Браво, присяжные!», «Да здравствует суд присяжных!», обнимали и поздравляли друг друга. Аплодировал оправдательному приговору даже государственный канцлер Горчаков. Огромная толпа, ожидавшая решения суда на улице, подняла на плечи защитника и Засулич и направилась по центральным улицам Петербурга. Полиция и конные жандармы набросились на демонстрантов, раздались выстрелы…
Приказ министра юстиции о новом аресте Засулич опоздал. Ее прятали на конспиративных квартирах, а вскоре нелегально переправили в Швейцарию. Приговор присяжных по делу Засулич вызвал шумные отклики в России и в Европе. Л. Толстой назвал его «провозвестником революции», И. Тургенев – «знамением времени…, взбудоражившим Европу». Действительно, как писали французские газеты, «в течение 48 часов Европа забыла о войне и мире…, чтобы заняться только Верой Засулич и ее удивительным процессом».
Впрочем, удивительное только начиналось. В период с марта 1878 г. по апрель 1879 г. последовали: убийство барона Б.Э. Гейкинга – шефа одесских жандармов; А.Г. Никонова – агента сыскной полиции; покушение на киевского прокурора М.М. Котляревского (ранен). 4 августа 1878 г. в центре Петербурга, средь белого дня, С.М. Кравчинский кинжалом заколол всероссийского шефа жандармов Н.В. Мезенцова. В феврале 1879 г. приведен в исполнение смертный приговор генерал-губернатору Харькова Д.Н. Кропоткину, затем – удачливому провокатору Н.В. Рейнштейну, которому удалось раскрыть и выдать полиции руководство «Северного союза русских рабочих». В марте того же года Л. Мирский, догнав верхом карету нового шефа жандармов А.Р. Дрентельна, стрелял в него через окно кареты, но промахнулся.
В апреле 1879 г. в Петербург приехал А.К. Соловьев с твердым намерением произвести покушение на императора. Его идея была неодобрительно встречена большинством землевольцев. Бурное обсуждение вопроса о цареубийстве в основном кружке «Земли и воли» закончилось компромиссом: организация отказалась поддерживать Соловьева, но разрешила отдельным своим членам оказать ему помощь.
2 апреля 1879 г. произошло покушение Соловьева на Александра II. Он успел выпустить по императору 4 – 5 пуль из пистолета, прострелив в нескольких местах «высочайшую» шинель. Александра II спасли как промахи Соловьева, так и то, что царь после первого выстрела побежал от покушавшегося по-военному, зигзагами. Соловьев был схвачен и по приговору суда повешен.
Революционеров не останавливали ни казни товарищей (Валериана Осинского, Дмитрия Лизогуба, Ивана Ковальского и других), ни арест руководящих деятелей «Земли и воли» (Ольги Натансон, Адриана Михайлова, Алексея Оболешева, Марии Каленкиной…). Благодаря усилиям Александра Михайлова центр общества был быстро восстановлен.
Дезорганизаторская борьба не ограничивалась казнями тех или иных правительственных чиновников и полицейских агентов. К 1878 г. она широко вошла в деятельность «Земли и воли». Вооруженное сопротивление жандармам при арестах стало для революционеров чуть ли не обязательным, а освобождение арестованных товарищей из тюрем достигло такого размаха, какого до этих пор не знала царская Россия. О наиболее дерзких побегах из тюрем становилось известно широким кругам населения не только России, но и Европы. Например, побег из киевской тюрьмы организаторов «Чигиринского заговора» Дейча, Стефановича и Бохановского, подготовленный В. Осинским и М. Фроленко. Последний поступил в эту тюрьму надзирателем, вошел в доверие к начальству и вывел товарищей на свободу.
Но главное заключалось в том, что революционерам становилась ясна бесперспективность пропагандистской работы в народе при существующем политическом режиме. Однако усиливающийся общий кризис «верхов» одновременно вселял в них надежду, что постоянным давлением на правительство удастся вырвать у него провозглашение политических свобод (свободу совести, слова, собраний), без которых невозможно вести успешную пропаганду народнических идей.
К весне 1879 г. разногласия между сторонниками традиционно народнической работы в деревне («деревенщиками») и «политиками», отстаивавшими необходимость перехода к политической борьбе, приняли настолько острый характер, что решено было созвать съезд «Земли и воли» для урегулирования этих разногласий.
Действительно, откладывать обсуждение вопроса о месте политической борьбы в деятельности революционеров было нельзя. Уже намерение Соловьева убить императора вызвало в среде землевольцев бурю. В.Н. Фигнер вспоминала:
«Возмущенный Попов воскликнул: „Если среди нас найдется Каракозов, то не явится ли новый Комиссаров[21], который не пожелает считаться с вашим решением?!“ На это друг Попова Квятковский, вместе с ним ходивший „в народ“, крикнул: „Если этим Комиссаровым будешь ты, то я и тебя убью!“»
За три дня до съезда, назначенного на 18 июня в Воронеже, в Липецке собрались 11 «политиков-террористов». Среди них – почти все будущие члены Исполнительного Комитета «Народной воли»: А. Михайлов, А. Желябов, А. Квятковский, Н. Морозов, М. Фроленко… Здесь, в Липецке, во время трехдневных совещаний, проводившихся в целях конспирации как пикник на открытом воздухе, «политики» выработали единое и единственное требование, с которым они вышли на воронежский съезд «Земли и воли». Это было требование о внесении в землевольческую программу пункта о временной необходимости политической борьбы для достижения условий, при которых в России стали бы возможны демократические свободы.
Здесь же, в Липецке, Александр Михайлов произнес гневную и сильную обвинительную речь против Александра II. Императору вменялись в вину: обман народа обещаниями и посулам