Однако героем процесса оказался вовсе не Муравьев. Им стал Желябов, произнесший необычайную по силе «защитительную» речь. Об этом свидетельствует прежде всего то, что процесс получил в обществе явно нежелательный для царизма отклик. Еще до суда над «первомартовцами» Александр III получил письмо от Л.Н. Толстого, в котором великий писатель советовал императору не казнить революционеров, а призвать их к себе, дать денег и отправить в Америку. 28 марта перед тысячной аудиторией с призывом оправдать «первомартовцев» выступил профессор Петербургского университета В.С. Соловьев. Свою речь, в которой он протестовал против смертной казни вообще, Соловьев закончил словами: «Он не может не простить их! Он должен простить их!»
На призывы двора не поддаваться гуманным советам Александр III ответил:
«Будьте покойны, с подобными предложениями (о помиловании подсудимых. – Л.Л.) ко мне не посмеют придти никто и что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь».
Царь свое слово сдержал.
Бросив на суде очередной вызов порядкам самодержавной России, «первомартовцы» не изменили своим взглядам и в последние минуты жизни. Они выбрали своим оружием «безмолвную проповедь», всем своим видом показывая палачам, что революционер и на эшафоте остается верен себе.
Когда их везли на казнь, только Тимофей Михайлов пытался обратиться к толпе (есть свидетельство, что он кричал: «Нас всех пытали»), но барабанщики, включенные в состав эскорта, заглушили его.
Из окон классов казенной гимназии на Бассейной улице (ныне улица Некрасова) смотрели на последний путь «первомартовцев» тогдашние гимназистки Н.К. Крупская, М.Ф. Андреева, дочери Ф.М. Достоевского.
На месте казни несколько женщин были арестованы за то, что приветствовали Перовскую. Но самое ужасное произошло во время исполнения приговора над Т. Михайловым, который дважды срывался с петли и был повешен лишь на третий раз. Даже часть солдат, стоявших в оцеплении, громко заговорили о помиловании Михайлова, за что тут же были отправлены под арест.
Официальный отчет о казни отмечает, что «осужденные преступники» казались довольно спокойными, особенно Перовская, Желябов, Кибальчич, бодрость не покидала их до последней минуты, и что даже на эшафоте Желябов улыбался, а на лице Перовской был заметен румянец.
«Они, – вспоминала писательница В.И. Дмитриева, – прошли мимо нас не как побежденные, а как триумфаторы».
Это была последняя в России публичная смертная казнь. 26 апреля 1881 г. царским указом публичное исполнение смертной казни отменялось. Теперь революционеров казнили в «пределах тюремной ограды» или другом специальном месте.
Вторая революционная ситуация была практически исчерпана, но «Народная воля» пока не умерла. Правда, аресты в марте – апреле нанесли непоправимый урон Исполнительному Комитету. Лишь восемь его членов оставались на свободе. Они переезжают в Москву, где сохранилась довольно сильная народовольческая группа во главе с П. Теллаловым и М. Ошаниной.
На первый взгляд излишне оптимистично звучат строки из письма М. Ошаниной к В. Фигнер: «Оправляемся от тяжелых потерь и вскоре будем столь же сильны, как прежде». Однако эта убежденность имела под собой некоторое основание. Лето 1881 г. ознаменовалось для царской России традиционным голодом. Явились и его постоянные спутники: безработица и дороговизна. Усилилось не затухавшее и до этого брожение крестьянства. Правительство ответило на него «Положением об усиленной охране», по которому Россия вновь оказалась на военном положении. Заработала в полную мощь типография «Народной воли». 2 марта отпечатана прокламация «От рабочих, членов партии „Народная воля“»; тогда же – «Честным мирянам, православным крестьянам и всему народу русскому. Объявление». И пошло: 22 июля – «Листок „Народной воли“» № 1; 24 августа – «Русскому рабочему народу»; тогда же – «Исполнительный Комитет – офицерам русской армии»; 3 сентября – «Славному казачеству войска Донского, Уральского, Оренбургского, Кубанского, Терского, Астраханского, Сибирского и иных войск от Исполнительного Комитета „Народной воли“. Объявление»; 15 января 1882 г. – «К русским солдатам».
Зачем мы перечисляем эти документы? В первую очередь затем, чтобы подчеркнуть, что активность народовольцев вплоть до лета 1881 г. была достаточно велика. Кроме того, хотелось бы, чтобы читатель сам заметил, как меняется адресат революционных прокламаций. Простое перечисление народовольческих изданий ставит перед нами два важнейших вопроса: что произошло летом 1881 г. (именно с осени этого года активность типографии уменьшается)? Далее – почему от агитации в рабочем классе, крестьянстве революционеры переходят ко все более широкой агитации в армии?
На первый вопрос ответить несложно. В апреле 1881 г. были арестованы активные члены Исполнительного Комитета, работавшие в деревне. В мае – раскрыта типография на Подольской улице в Петербурге. До лета выпуск литературы шел как бы по инерции, затем ее поток стал уменьшаться.
Со вторым вопросом дело обстоит сложнее. В конце 1881 г. департамент полиции, оценивая опасность революционной пропаганды, констатировал:
«Нельзя сказать, чтобы прокламации не производили никакого влияния на настроение умов в среде крестьян и таким образом уже окончательно не достигали своей преступной цели. Во многих местах крестьяне с любопытством читали их на сельских сходах, нарочно для этой цели созываемых сельскими старостами…»
Для того чтобы понять, что же не устраивало народовольцев в складывающейся в деревне ситуации, необходимо сопоставить это свидетельство с основными положениями прокламаций революционеров, обращенных в летние месяцы 1881 г. к крестьянам.
Первые из них, в духе «Письма Исполнительного Комитета Александру III», советовали крестьянам требовать передела всей земли поровну между всеми, кто ее обрабатывает; ограничения власти царя выборными от деревень и всего народа; замены постоянной армии народным ополчением. Однако по мере того как становилось ясно, что 1 марта не стало сигналом к широкому общественному подъему, в нелегальной печати все чаще звучала мысль о необходимости для партии взять на себя инициативу начала восстания.
Уже в августе 1881 г. в прокламации «Русскому рабочему народу» говорится:
«Мы решили поднять бунт по всей России и теперешнее правительство низвергнуть».
Как же мыслилось это «низвержение»? Исполнительный Комитет брал на себя почин восстания. Народ же должен быть «наготове». Ему советовали «сговариваться между собой», «запасаться оружием», «не верить начальству». Те же советы и идеи звучали в прокламации, выпущенной 3 сентября 1881 г. и обращенной к казакам Дона, Урала, Кубани, Оренбурга и Сибири.
Иными словами, начиная с лета 1881 г. народовольцы все более ограничивают свои задачи, постепенно сводя их к заговору, к попытке захватить власть в стране только силами организации. Об этом же свидетельствовала и В.Н. Фигнер, которая разочарованно признавала, что
«веры в живые силы народа того времени было больше, чем могла оправдать действительность, что и показало 1-е марта, не сопровождавшееся никаким массовым движением».
Путь, на который увлекала «Народную волю» как логика развития ее методов борьбы, так и слабость массового движения в эти годы, привел к открытому и полному отказу от пропагандистской работы среди крестьян. Газета общества высказалась по этому поводу весьма категорически: «Организация крестьянских сил не входит в наши расчеты». Более того, крестьянское движение, по мнению автора статьи, способно «в минуту действия породить не более как хаос и анархию».
На какие же силы рассчитывали революционеры теперь, отказавшись от пропаганды в народе и уповая на фантастическую идею политического заговора? Ответ на этот вопрос дает свидетельство тогдашнего военного министра Ванновского. Он писал:
«Начиная с 1880 – 1881 гг. усилия революционеров главным образом обратились на распространение противоправительственной пропаганды среди армии, и в особенности среди офицерского ее состава…»
Действительно, именно на армию, точнее на офицерство, было обращено основное внимание народовольцев вскоре после 1 марта 1881 г.
Член уже упоминавшегося военного центра поручик Рогачев в начале 1882 г., взяв двухмесячный отпуск, объезжает Москву, Орел, Смоленск, Витебск, Ригу, Митаву, Вильно, пытаясь создать здесь местные военные группы. Позже, в показаниях на следствии, Рогачев отметил ту особую легкость, с которой ему удалась его миссия:
«Всюду, где мне случалось бывать, офицеры сами шли навстречу нашим желаниям; иногда достаточно было сказать 2 – 3 слова, чтобы человек согласился вступить в партию».
Народовольческая пропаганда проникла в военные училища: Константиновское, Александровское, Омскую военную гимназию и другие. В них, как и в армейских частях, нередко находили при обысках прокламацию «Исполнительный Комитет офицерам русской армии».
И вновь – интереснейшая и поучительная перекличка поколений революционеров России: декабристов и народников. Их, стоящих друг от друга достаточно далеко, внезапно сближают надежды на армию как на основную движущую силу революции. Дело не в том, что два поколения революционеров России разделяет около шестидесяти лет. Дело в том, что за эти годы опыт декабристов был тщательно проанализирован. Критике в первую очередь подверглось подчеркнутое нежелание деятелей 14 декабря опереться в ходе революционного выступления на народные массы, упование лишь на армию. И вот теперь, много лет спустя, после яростных споров, выстраданных теорий, та же проблема: военная или народная революция. Означает ли это, что освободительное движение в России в начале 1880-х гг. было отброшено на 60 лет назад?
Конечно, нет. В.И. Ленин писал о борьбе народовольцев:
«…Движение привело к отчаянной схватке с правительством горсти героев…»