В течение 1870-х гг. царизм успел проделать большую часть судебной контрреформы, и народовольцам пришлось иметь дело с таким судом, который мог по закону расправиться с ними упрощенным, т.е. самым выгодным для царизма, способом. Далеко ушло то время, когда политические дела доверяли суду присяжных. Народовольцев судили, главным образом, военные суды и Особое присутствие Сената[53].
В залы суда начиная с 1879 г. все решительнее запрещался доступ публики. На политические процессы именные билеты распространялись среди доверенных лиц. Да и раскрывая газеты, граждане Российской империи узнавали о ходе политических процессов очень немного – ровно столько, сколько позволяли полиция и Министерство внутренних дел.
Но и это было еще не все. Председатели процессов над народовольцами – эти, по выражению Лаврова, «судьи-лакеи», «судьи-палачи» – пытались лишить подсудимых возможности защищаться. Они не только прерывали народовольцев и лишали их слова. Дело доходило до того, что сенатор Дейер, например, пытался запретить законные свидания защитников с их подзащитными. Иными словами, в подавляющем большинстве суд не столько судил народовольцев, сколько подводил их под приговор, заранее продиктованный императором или генерал-губернатором. Законных обвинительных актов и приговоров на процессах «Народной воли» не встречалось.
Помимо смертной казни в качестве приговора широко применялась царская «милость» – замена смертной казни заключением в крепость или осуждением на долголетнюю каторгу и ссылку. Крепость – это палаческое обращение охраны, голод, холод, сырость, затхлый воздух, цинга, ревматизм, туберкулез, душевные расстройства…
Каторга… Об ее условиях мало что знали даже ведающие ею столичные чиновники. Один из них совершенно официально говорил: «О Средне-Колымске мы ничего больше не знаем, как то, что там жить нельзя». Действительно, как же там было жить, когда за «неуважение» к начальству избивали прикладами, невзирая на пол, а любые попытки протеста наказывались приковыванием к тачке. И все же царизм редко прибегал к беспроигрышному для себя «милосердию». Он боялся народовольцев даже пленных, замурованных, избитых, больных. Боялся их даже мертвых. Не зря же казненных «первомартовцев» хоронили под большим секретом. Кладбище охраняла сотня казаков. Могила была тщательно замаскирована. Смотрителя кладбища вынудили дать подписку о том, что он никогда не укажет могилу и не назовет имена похороненных. Специальный охранник был приставлен к нему и в течение ряда лет неотступно следил за смотрителем.
Вот в таких нечеловеческих условиях «Народная воля» сумела превратить судебные процессы в поле битвы с царизмом. К моменту возникновения «Народной воли» русские революционеры успели выработать обязательные правила поведения на следствии и суде. Впервые пункт, оговаривающий эти правила, был включен в устав «Земли и воли» в 1878 г.
«Член основного кружка, – говорится в нем, – попавший в руки правительства с явными уликами, должен на предварительном следствии и дознании отказаться от дачи показаний, а на суде руководствоваться интересами дела, а не личными».
Такого же взгляда придерживался Исполнительный Комитет «Народной воли». Желябов, Михайлов, Перовская назвали себя на следствии не членами Комитета, а его агентами. Это придавало партии особый вес и обаяние: если уж Желябов и Перовская – лишь агенты, то каковы же руководители!
Процессы «Народной воли» сразу же обратили на себя внимание современников. Главными их особенностями стали заявления подсудимых о своей принадлежности к революционной партии и пропаганда ее идей и дела.
Никогда ранее царский суд не слышал таких партийных заявлений, какие прозвучали на первом же процессе «Народной воли». Член Исполнительного Комитета С. Ширяев заявил:
«Как член партии я действовал в ее интересах и лишь от нее да от суда потомства жду себе оправдания. В лице многих своих членов наша партия сумела доказать свою преданность идее, решимость и готовность принимать на себя ответственность за все свои поступки. Я надеюсь доказать это еще раз своею смертью».
Об этом же позже говорили А. Желябов, А. Михайлов, В. Фигнер… Народовольцы в своих речах на суде отстаивали единство идеалов партии и народа. М. Грачевский говорил:
«Он (русский крестьянин. – Л.Л.) со всеми его „потрохами“ для меня дороже самого себя; я живу его интересами, думаю и страдаю за него и вместе с ним, страдаю за него больше, чем он, потому что понимаю больше его».
На процессах народовольцы достаточно подробно изложили свою программу политического преобразования России. Более того, они объяснили обществу, что партия была вынуждена заняться террором, что он вытекал не из революционной теории, а из политики царизма по отношению к обществу, трудящимся массам. Да и не против человека – Александра II – вели они борьбу, а против императора как враждебной силы; война шла не с личностью, а с принципами абсолютизма.
Народовольцы бережно охраняли достоинство партии. На процессе «20-ти» А. Михайлов в ответ на выпады прокурора заявил, что «Народная воля» – это не «шайка убийц», а политическая партия, борющаяся за «вознесение интересов народа выше интересов единодержавия». Даже палач «первомартовцев» – прокурор Муравьев вынужден был признать идейность выступлений народовольцев. Он писал, что в последнюю минуту расчета с правосудием они думают не о своей личности, а об интересах сообщества, к которому принадлежат[54].
Главный источник силы революционеров заключался в их убежденности. Она помогала им выдерживать издевательства российских судов, не защищаться, а нападать, привлекая под знамена организации новых борцов. Именно осознанная идея революции не просто позволяла, а заставляла их в последние минуты думать не о себе, а об оставшихся на свободе товарищах.
Вчитайтесь сами в письмо из крепости А.Д. Михайлова и решите, что это: прощание с товарищами или план дальнейшей борьбы.
«Завещаю вам, братья, не расходовать силы для нас, но беречь их от всякой бесплодной гибели и употреблять их только в прямом стремлении к цели…
Завещаю вам, братья, не посылайте слишком молодых людей в борьбу на смерть. Давайте окрепнуть их характерам, давайте время развить им все духовные силы.
Завещаю вам, братья, установить единообразную форму дачи показаний до суда, причем рекомендую отказываться от всяких объяснений на дознании, как бы ясны оговоры или сыскные сведения не были. Это избавит вас от многих ошибок.
Завещаю вам, братья, еще на воле установить знакомства с родственниками один другого, чтобы в случае ареста и заключения вы могли поддержать хотя какие-либо сношения с оторванным товарищем. Этот прием в прямых ваших интересах. Он сохранит во многих случаях достоинство партии на суде…
Завещаю вам, братья, контролируйте один другого во всякой практической деятельности; во всех мелочах; в образе жизни. Это спасет вас от неизбежных для каждого отдельного человека, но гибельных для всей организации ошибок. Надо, чтобы контроль вошел в сознание и принцип, чтобы он перестал быть обидным, чтобы личное самолюбие замолкало перед требованиями разума…
Завещаю вам, братья, установите строжайшие сигнальные правила, которые спасли бы вас от повальных погромов.
Завещаю вам, братья, заботьтесь о нравственной удовлетворенности каждого члена организации. Это сохранит между вами мир и любовь. Это сделает каждого из вас счастливым, сделает навсегда памятными дни, проведенные в вашем обществе.
Затем целую вас всех, дорогие братья, милые сестры, целую всех по одному и крепко, крепко прижимаю к груди… Простите, не поминайте лихом. Если я сделал кому-либо неприятное, то верьте, не из личных побуждений, а единственно из сообразного понимания нашей общей пользы и из свойственной характеру настойчивости.
Итак, прощайте дорогие. Весь и до конца ваш
Борьба таких людей, суды над такой организацией, естественно, вызвали широкий отклик как в России, так и за рубежом. Либералы и консерваторы внутри страны с одинаковым пылом клеветали на народовольцев, с одинаковым злорадством писали о самосудах и расправах столичной толпы с людьми, внешне похожими на интеллигентов, студентов, революционеров. Такое действительно случалось. Но реакция петербургской толпы – вовсе не отклик трудящихся масс России на борьбу «Народной воли». Тем более что расправы в столице провоцировались полицией, да и начаты были именно ею. К 10 марта, по сообщению около-правительственной газеты «Новое время», только на Выборгской стороне Петербурга было арестовано 200 человек.
Представление о действительном отклике трудящихся масс России на борьбу революционеров можно получить при анализе числа и содержания важнейших дознаний по делам о государственных преступлениях. Число их по годам выглядит следующим образом:
| Число дознаний | Число привлеченных | |
|---|---|---|
| 1881 г. | 159 | 175 |
| 1882 г. | 239 | 252 |
| 1883 г. | 151 | 165 |
Что можно сказать об этих цифрах? Число дознаний находится в прямой зависимости от интенсивной борьбы «Народной воли» с правительством. Наибольшее число привлеченных падает на 1882 г., являясь, видимо, отражением акта 1 марта 1881 г. и судебных процессов над народовольцами, последовавших за ним. Не менее важно и то, что влияние борьбы народовольцев не исчезает, не прекращается в течение целого ряда лет. Причем социальный состав привлеченных к дознаниям с 1881 по 1891 г. остается почти неизменным: процент крестьян, мещан и низших военных чинов колеблется от 62 до 83.