«замкнутые заговорщические кружки», далекие от масс и деморализованные бандитизмом[255], существовала не только у большевистских экспроприаторов, но и у боевиков других социал-демократических организаций.
Меньшевики прибегали к экспроприациям не так часто и не так систематически, организованно и эффективно, как большевики, но при этом революционер из Грузии сообщал, что местные меньшевистские боевые отряды «творят что хотят». В дополнение к этому, Охранное отделение в 1907 году получило сведения о том, что меньшевики имели в своем распоряжении пятьдесят тысяч рублей, захваченных незадолго до этого во время экспроприации в Тифлисе; один из убитых при этом боевиков был делегатом на стокгольмском съезде[256]. Меньшевистская деятельность также не ограничивалась одним Кавказом. Несколько меньшевиков экспроприировали семь или восемь тысяч рублей в почтовой конторе в Киеве в феврале 1906 года[257]. Несмотря на выговоры Областного комитета за «большевистскую» практику, меньшевики совершили неудавшуюся попытку экспроприировать сто тысяч рублей на железнодорожной линии Москва — Варшава[258]. Более доходным оказался налет на почтовый поезд из Севастополя, которым, как и многими другими актами, руководил Альбин (Артем), видный меньшевик, хорошо известный боевикам из-за его экспериментов со взрывчаткой[259]. Кроме того, в партии было общеизвестно, что контролировавшийся меньшевиками Центральный комитет, выбранный на IV съезде, «регулярно использовал деньги, полученные от экспроприаций»[260].
Члены объединенных (большевистско-меньшевистских) социал-демократических групп также часто прибегали к эспроприациям государственных и частных фондов[261]. Как и революционные убийства, такие действия чаще всего совершались на Кавказе, где в 1906 году центральная социал-демократическая организация завладела двумястами тысячами рублей в результате экспроприации в Квирильском казначействе[262]. В таких районах, как Гурия, местные комитеты РСДРП широко применяли силу с целью заставить людей платить установленный ими взнос в двадцать копеек в месяц с каждого жителя; они также облагали население специальными налогами для покупки оружия и финансирования своих операций[263]. В Баку буржуазия была так запугана социал-демократическими боевиками, что требуемые суммы немедленно выдавались[264]. В других местах, таких, как Кострома и Иваново-Вознесенск, социал-демократы совершали вооруженные нападения на винные лавки и занимались вымогательством. Не будучи в состоянии контролировать экспроприаторов, лидеры социал-демократов на периферии жаловались: «Некоторые члены боевых отрядов в сотрудничестве с посторонними лицами ведут себя как хулиганы и воруют все, до чего доходят их руки»[265]. В некоторых районах эти бесчинства становились невыносимыми для мирного населения. В грузинском районе Ахалгори банда из шестнадцати «Красных партизан» грабила жителей всей долины и заставляла крестьянские семьи покидать дома и искать убежище в других местах[266]. Многие члены местных социал-демократических групп, не согласившись с антипартизанскими резолюциями руководства РСДРП в Лондоне[267], продолжали террористическую деятельность и экспроприации еще на протяжении долгого времени после мая 1907 года.
И государственная, и частная собственность становились объектом внимания экспроприаторов из различных национальных социал-демократических групп. Бундовцы действовали в районах черты оседлости, открыто пренебрегая официальной партийной позицией и нападая на банки, почтовые конторы, фабрики, магазины и частные дома[268]. Их когда-то стойкий революционный идеализм после 1905 года зачастую превращался в цинизм, сопровождавшийся растущим презрением к ценности человеческой жизни и собственности. Член Бунда в городе Нижний Северск, например, согласился участвовать в экспроприации, которой руководил лидер местной банды анархистов, после того, как последний пообещал молодому борцу за свободу новое пальто, стоившее сто рублей[269]. Другие бундовские активисты вымогали пожертвования на революционные нужды у богатых граждан, причем требуемая сумма зависела в каждом отдельном случае от социального положения жертвы[270]. Когда Гродненский комитет Бунда распространял листовки, в которых утверждалось, что их организация «не имеет ничего общего с… хулиганами, врывающимися в дома с револьверами в руках», требуя денег от имени Бун-да[271], местные жители не были склонны поверить в искренность бундовцев.
В Латвии социал-демократы проводили экспроприации не только в сельских местностях, где они могли рассчитывать на поддержку «лесных братьев» [272], но и в городах и городских центрах. Их деятельность по добыванию средств часто сопровождалась странной особенностью — они выдавали жертвам расписки в получении денег[273]. Потерпевшие поражение и вынужденные бежать со своей родины, многие латышские социал-демократы занимались экспроприациями в других частях империи, напав, например, в С.-Петербурге на почтовую контору и на усадьбу князя Голицына в Новгородской губернии. Осенью 1906 года несколько латышских социал-демократов «потехи ради» безуспешно пытались захватить деньги в Сенате и планировали нападение на петербургский дворец великого князя Алексея Александровича[274]. Наиболее сенсационным из их актов было ограбление в Финляндии хельсинкского отделения Государственного банка, где боевики надеялись обзавестись средствами для финансирования побега за границу. 13 февраля 1906 года средь бела дня группа латышских социал-демократов, среди которых были несколько членов Центрального комитета, убили охранника, заперли банковских служащих и клиентов в задней комнате и скрылись с по меньшей мере 150 000 рублей, оставив пустую консервную банку, которую все приняли за бомбу[275].
Хотя представители Польско-литовской социал-демократии на лондонском съезде признали необходимость бороться с бандитизмом в своей среде[276], они не возражали против выгодных мероприятий, предпринимавшихся их лидером Лео Тышко вместе с Лениным[277]. И если принимать во внимание нападения на государственную и частную собственность, совершенные членами независимых социал-демократических групп, таких как литовские социал-демократы и армянские гнчакисты[278], можно заключить, что представители всех фракций РСДРП и национальных социал-демократических организаций в Российской Империи активно участвовали как в актах политического террора, так и в экспроприациях, не принимая во внимание теоретические принципы своих партийных руководителей. Внутри российского социал-демократического движения трудно возложить ответственность за террористическую деятельность одинаково на все фракции, группы и подгруппы. Российские меньшевики и бундовцы, как и польские и литовские социал-демократы, прибегали к боевым действиям с гораздо меньшим энтузиазмом, чем большевики и их соратники в Латвии и на Кавказе, В этих окраинных регионах национальные чувства смешивались с социалистическими принципами и понуждали боевиков к немедленному действию. В более широкой перспективе российского революционного движения в целом террор играл менее значительную роль в стратегии социал-демократов, чем в стратегии эсеров: в то время как он являлся главным средством борьбы для эсеров и анархистов и был внесен в их программы, политические убийства и революционные грабежи были второстепенным орудием экстремистов социал-демократии. Эсеры рассматривали терроризм как средство достижения общих целей революции, а социал-демократы использовали индивидуальный террор для решения неотложных задач текущего момента и в этом имели много схожего с анархистами.
Глава 4. Террористы нового типа. Анархисты и малоизвестные экстремистские группы
Только враги народа могут быть врагами террора!
Полностью уничтожить существующий порядок вещей, все законы и суды, религию и церковь, частную собственность и владельцев этой собственности, все традиции и обычаи и их сторонников — таковы были цели российских анархистов. Свою главную задачу они видели в полном освобождении человека от всех искусственных ограничений, до полной независимости и от Бога, и от дьявола. Средством достижения этого должна была быть социальная революция, понимаемая анархистами как любое революционное выступление — будь то террор, экспроприация или уничтожение государственных учреждений, – направленное на расшатывание самих основ современного общественного устройства. Эти выступления должны были предприниматься без компромиссов с буржуазией и без предъявления каких-либо требований и вести к окончательному разрушению и государства, и капиталистического строя как такового, на смену которым должно прийти эгалитарное общество, свободное от угнетения и даже от минимального контроля, неминуемо осуществляемого любым правительством