и с лозунгом нескольких анархо-коммунистических групп в Москве и Одессе — «Смерть буржуазии есть жизнь рабочих» — каждый не являющийся неимущим пролетарием заслуживал смерти[57].
Невозможно подсчитать все террористические акты, совершенные анархистами против представителей имущих классов, но известно, что жертвами становились и банкиры, и фабриканты, и владельцы маленьких усадеб и хозяйств, и хозяева обувных лавок, и многие другие, в частности те, кто отказывался идти на уступки бастующим служащим, звал на помощь полицию во время рабочих беспорядков, считал оправданными штрафы и увольнения забастовщиков или просто пользовался репутацией человека, не заботящегося о нуждах трудящихся. Анархисты часто направляли свои действия не только против владельцев и администрации промышленных или иных предприятий, но и против их управляющих, инженеров, техников и других специалистов, которые в глазах невежественных, но распропагандированных рабочих принадлежали к классу угнетателей просто в силу своего образования, положения или даже внешнего вида[58]. В одном случае безмотивники убили трех сыновей владельца фабрики[59]. Иногда они бросали бомбы в мелкие лавки просто в знак протеста против частной собственности[60].
Наряду с индивидуальными нападениями анархисты планировали и совершали массовые террористические акты против буржуазии. В январе 1906 года на конференции сторонников безмотивного террора экстремисты решили устроить сенсационный взрыв во время Всероссийского конгресса горнопромышленников. Анархисты на местах принимали подобные же резолюции. В Белостоке, например, они разработали план размещения взрывных устройств («адских машин») вдоль самой большой улицы города, чтобы «все главные буржуи взлетели на воздух»[61].
Планы анархистов часто приводились в действие. И в отличие от террористов из других революционных организаций, эти экстремисты включали в число своих жертв лиц, которые просто казались более обеспеченными материально, чем пролетарии, даже когда их никак нельзя было обвинить в эксплуатации неимущих классов. Нередки были случаи нападения на представителей буржуазии только потому, что те были сравнительно хорошо одеты. Например, один анархист из Екатеринослава под влиянием азарта классовой мести швырнул бомбу в купе вагона первого класса, полное преуспевающих на вид пассажиров[62]. Один из наиболее известных подобных случаев произошел 17 декабря 1905 года в Одессе, когда анархистами было разбомблено кафе Либмана. Если экстремисты и хотели выдать этот теракт за активный протест против представителей ненавистного социально-экономического режима, то это им удалось лишь отчасти: от взрыва погибло около десятка людей, был причинен огромный ущерб зданию и сама эта история описывалась на передовых страницах газет; однако оказалось, что кафе Либмана не было местом сбора богачей, а наоборот — второстепенным ресторанчиком, где собирались не слишком обеспеченные интеллигенты[63].
Вместе с характерным выбором мишеней терроризм нового типа, проводимый анархистами, отличался и особой мотивацией действий. Анархисты презирали организованные политические объединения и на первое место ставили свободное «развитие личности», и поэтому, в частности, они чаще, чем приверженцы других революционных направлений, совершали теракты по личной инициативе, спонтанно, иногда просто по прихоти, используя подходящий случай, не советуясь и не отчитываясь перед какими-либо местными анархистскими лидерами. Это подтверждается многими примерами. В одном случае, в конце 1906 года, анархист-коммунист Веньямин Фридман сидел в засаде, ожидая проезда начальника гродненской тюрьмы, чтобы его убить, и вдруг заметил приближающегося местного тюремного надзирателя. Фридман был наслышан о дурной репутации последнего, немедленно «решил, что и эта собака вполне заслуживает пули», и несколько раз в него выстрелил[64]. Другой эпизод свидетельствует о том, что анархисты часто выбирали свои жертвы, руководствуясь слухами и охотно веря самым неправдоподобным рассказам о зверствах защитников правительства. Александр Колосов, член анархистской группы в Тамбове, услышал, что молодая революционерка была якобы изнасилована в тюрьме надзирателем. Он немедленно схватил револьвер и помчался убивать начальника тюрьмы, но по дороге встретил жениха этой самой революционерки, который сказал ему, что слух об изнасиловании абсолютно неверен[65].
В отличие от радикалов XIX столетия с их склонностью к абстрактному мышлению и теоретизированию, анархисты в своем большинстве были равнодушны к интеллектуальной деятельности. Более того, образовательный уровень этих террористов нового типа был очень низок. Многие из них были выходцами из бедных еврейских семей в черте оседлости, плохо говорили по-русски, а некоторые (как, например, Нисан Фарбер) не знали по-русски ни слова[66]. Большинство русских по происхождению анархистов вышли из рабочей среды и получили лишь минимальное образование. Анархисты, однако, не видели в этом препятствия для революционной деятельности, и один из боевиков с гордостью повторял: «Я не прочитал ни одной книги, но в душе я анархист»[67].
Того, что радикалы называли «революционным сознанием», тоже явно не хватало многим террористам нового типа, которые не обращали внимания на теоретические рассуждения, будь то споры о социалистической идеологии или об анархизме. Не было ничего странного в том, что член анархо-коммунистической группы в Одессе в разговоре с другим революционером не мог объяснить ни своих собственных взглядов, ни различий между программами существующих политических партий; он даже считал ненужным для себя знакомство с различными идеологиями, потому что, по его мнению, во время революции самое важное — просто действовать[68]. Прекрасно понимая, что большинство их товарищей идеологически и политически не развиты, анархисты утверждали, что для них главной чертой хорошего революционера является «боевая жилка»[69].
Некоторые теракты, совершенные различными анархистскими группами и отдельными анархистами после 1905 года, могут рассматриваться как часть продолжавшейся экономической борьбы пролетариата против капиталистов. Фарбер, например, напал с ножом на Авраама Когана, директора крупной текстильной фабрики, серьезно его ранив, за то, что тот нанял штрейкбрехеров во время забастовки. Это произошло в еврейский День искупления, Йом Киппур, на ступенях синагоги[70]. Этот акт не был единственным в своем роде.
Анархисты, особенно анархисты-синдикалисты, часто прибегали к кровавым индивидуальным терактам, чтобы помочь массовому рабочему движению, и активно участвовали в экономическом терроре, захватывая булочные и казенные — винные лавки, бросая бомбы в трамваи и поезда, которые продолжали работать во время забастовок. Они убили директора типографии, отказавшегося выполнить требования бастующих рабочих[71]. Одесский порт стал ареной непрекращавшегося террора в 1906–1907 годах, когда анархисты-синдикалисты взорвали несколько торговых пароходов и убили двух капитанов, которые не нравились матросам[72]. Однако в большинстве случаев анархисты, как и эсеры и эсдеки, даже не пытались связать свои индивидуальные теракты с антиправительственным движением трудящихся масс[73].
Для многих экстремистов, которые, в отличие от своих предшественников, не были озабочены сохранением чистоты революционного движения, равно как и своего собственного морального облика, решение о применении насилия не было основано на убеждении, что террор является разумным средством освободительной борьбы. Хотя они обычно и оправдывали свои действия громкими фразами об освобождении угнетенных, настоящие мотивы их были не столь возвышенны, поскольку, как отмечает Аврич, легкомысленные и ничего в жизни не добившиеся юноши, среди которых встречались «самозваные ницшеанские сверхчеловеки», часто «удовлетворяли жажду деятельности и самоутверждения метанием бомб в здания, заводские конторы, театры и рестораны»[74]. Многие анархисты, и первым среди них известный уже Бид-бей, восхищались Сергеем Нечаевым, persona non grata русского революционного движения XIX века, за его приверженность идее использования насилия в личных целях и за его настоятельные рекомендации радикалам сотрудничать с разбойниками — «единственными подлинными революционерами в России»[75].
И действительно, обычный бандитизм был очень распространен в рядах анархистов. Бывшие бродяги, профессиональные воры и другие представители преступного мира охотно вступали в анархистские группы. В частности, это объясняется тем, что анархизм давал удобное оправдание их поведению не только утверждениями, что современное общество несет ответственность за уголовные деяния своих обедневших, заброшенных и отчаявшихся членов, но и предоставлением возвышенных объяснений их преступлениям, как прогрессивным шагам, способствующим дестабилизации социально-политического строя[76]. Таким образом, любая уголовщина могла стать частью общей революционной борьбы, и, как отмечает Лакер, «разделительная черта между политикой и преступлением далеко не всегда была определенной и всем видной»