[117]. После 1911 года другие, менее известные социал-демократы и члены малоизвестных экстремистских групп также совершали отдельные теракты. Во Франции одна такая группа, члены которой называли себя вольными социалистами, обратилась к лидерам ПСР за границей за финансовой поддержкой террористических актов против нескольких российских министров[118]. В Российской Империи рядовые граждане время от времени продолжали получать письма с угрозами от лиц, якобы представлявших революционные группы за границей.
Анархисты в России и за рубежом так никогда и не отказались от практики уничтожения всех, кого обвиняли в связях с полицией. Более того, некоторые анархисты и независимые экстремисты иногда предлагали ПСР свои услуги в качестве убийц, хотя партия обычно отказывалась от таких предложений из боязни скомпрометировать себя[119]. В 1912 году, однако, несколько анархистов объединились с эсерами в Петербурге для совместных террористических операций против представителей центральной администрации, в том числе министра образования Кассо и самого царя[120]. В следующем году члены по крайней мере одной группы анархистов в Париже выехали в Россию для совершения терактов в Петербурге[121]. В отдаленных районах страны, таких как центральная и восточная Сибирь, Забайкалье и Дальний Восток, анархисты и другие политические ссыльные продолжали сотрудничать с беглыми уголовниками. Они объединялись в банды и грабили деревни и села, называя себя очень откровенно — например, «Партия грабителей». Деятельность таких банд в этих районах была особенно заметной в 1912–1913 годах[122].
Радикальные националистические организации также пытались возродить терроризм. Польские социалисты уверяли, что они стараются ради престижа и для демонстрации пролетариату силы и мощи партии. Эти заявления подкреплялись отдельными актами мести и экспроприациями государственного имущества, в том числе нападениями на почтовые поезда (иногда успешными). К тому же ППС сохранила боевую школу во Львове, где готовились кадры для борьбы с российским владычеством. В мае 1912 года школу окончили 12 новых боевиков[123]. В том же месяце во Львове состоялась объединенная конференция РСДРП, левой и правой фракций ППС и двух менее известных польских организаций — Группы революционеров-мстителей и Союза активной борьбы (в которую входили и эсеры, и анархисты). На конференции была принята секретная резолюция о проведении серии крупных экспроприации, доходы от которых должны были быть поделены между участвовавшими организациями. Группа революционеров-мстителей отнеслась к этой резолюции особенно серьезно, решив экспроприировать как государственную, так и частную собственность[124].
В годы, предшествовавшие первой мировой войне, латышские революционеры также вынашивали планы террористических операций против участников прежних карательных военных действий царского правительства в Прибалтике. Они планировали покушение на жизнь императрицы во время ее поездки в Англию в 1913 году. В Финляндии представители Партии активного сопротивления в 1912 году решили любым способом убрать высших чиновников, лояльных к России. И наконец, в 1914 году армянский Дашнакцутюн, в это время бросивший главные силы на борьбу с турками, продолжал видеть в терроре на территории России прекрасный способ добывания денег[125].
Хотя начало первой мировой войны вызвало рост патриотических настроений даже в среде российских революционеров, некоторые из которых зашли так далеко, что временно стали на сторону правительства, многие радикалы приветствовали войну, считая, что она приведет к ослаблению царской власти, и поэтому они не отказались от террористической тактики. Отдельные экстремисты-эсеры продолжали свои эксперименты с новыми бомбами и взрывчатыми веществами и строили планы использования авиации в террористических действиях[126]. Эсеры думали о будущем и готовили боевиков для индивидуальных и маcсовых террористических акций после окончания войны[127].
Анархисты также продолжали приготовления к насильственным действиям, быстро приспособившись к новым политическим и международным обстоятельствам, предоставлявшим новые возможности для радикальных действий[128]. Согласно полицейским источникам, в конце 1915 года русские анархисты-коммунисты в Америке тайно получили десять тысяч долларов от немецких официальных лиц с заданием взорвать центр российских военных представителей в США. Хотя некоторые из них были против этого акта, другие смогли завербовать американских и итальянских товарищей в международный террористический отряд. Этот замысел, однако, не был осуществлен, и дело ограничилось обсуждениями различных действий против российского военного ведомства и его представителей за границей[129].
В то же время в российской провинции вновь появились полууголовные экстремистские группы, одной из которых руководил бессарабский атаман Григорий Котовский. Эти отряды терроризировали помещиков и других богатых граждан[130]. На Кавказе, где традиционно в насилии участвовало много несовершеннолетних, в 1912 году действовал Революционный союз учащихся города Кутаиса; один из его членов Иона Лоркипанидзе ранил из пистолета директора классической гимназии[131]. В Армении терроризм также не прекратился. 8 июля 1916 года лица, объявившие себя членами несуществующего Ереванского террористического органа, расклеили в разных частях города написанные от руки объявления с угрозами владельцам магазинов, которые повышали цены на основные продукты питания[132]. Даже в Финляндии в сентября 1916 года арестовали несколько местных террористов по обвинению в том, что они собирались совершить покушение на жизнь губернатора Улеабор-га[133]. В том же году начальник штаба российской армии генерал М.В. Алексеев получил анонимное письмо, в котором Николаю II угрожали судьбой его дяди, великого князя Сергея Александровича, и обещали убить его сына, двенадцатилетнего царевича Алексея[134].
Таким образом, терроризм в России в это время отнюдь не умер. Подготовка к насильственным действиям продолжалась вплоть до революции февраля 1917 года; происходили отдельные, хотя и не частые, теракты, например, убийства тюремных служащих[135]. В Златоусте весной 1916 года был казнен провокатор, причем в этом были замешаны большевики[136]. Последнее совсем не удивительно, так как в это время фракция большевиков была особенно озабочена вопросом террора. В письме от 25 октября 1916 года Ленин писал, что большевики совсем не против политических убийств, только индивидуальный террор должен обязательно стоять в прямой связи с движением масс[137].
Ленин был готов в очередной раз изменить свои теоретические принципы, если этого требовали интересы дела, что он и сделал в декабре 1916 года, за два месяца до событий, положивших конец русской имперской истории. В ответ на запрос большевиков из Петрограда об официальной позиции партии в вопросе о терроре Ленин высказал свое: в данный исторический момент террористические действия допускаются. Единственным его условием было то, что в глазах общественности инициатива терактов должна исходить не от партии, а от отдельных ее членов или малых большевистских групп в России. Ленин прибавил, что он надеется убедить весь Центральный комитет в целесообразности своей позиции[138]. Однако само время сняло вопрос о терроризме с повестки дня. События февраля 1917 года ставили перед всеми российскими революционерами новые цели.
Эпилог
Анализ террористической деятельности за два последних десятилетия существования российского самодержавия позволяет сделать некоторые важные выводы о характере антиправительственного движения, о кризисе 1905–1907 годов, о способности царской власти защищаться от внутренних врагов, стремящихся к ее немедленному уничтожению, и о политической культуре дореволюционной России. Изучение террористов нового типа приводит к переоценке традиционных взглядов на это поколение российских экстремистов, согласно которым его представители принципиально не отличались от своих предшественников XIX века. Одной из главных задач нашей книги было показать, что в начале XX века на российской политической арене появилось совершенно новое поколение радикалов и что эти террористы нового типа, несмотря на свои национальные и местные черты, являлись предтечами современного политического экстремизма в Европе и во всем мире, экстремизма, который в последние десятилетия достиг размеров мировой эпидемии[1]. Для понимания данного явления необходимо рассмотрение российского терроризма начала века в мировом и историческом контексте, с учетом, конечно, нестабильной политической ситуации в России того времени.
Существующая статистика российского терроризма показывает, что, в противоречии с утверждениями марксистских и неомарксистских ученых, массовое насилие в среде рабочих, крестьян, солдат, матросов и студентов не являлось ни единственной, ни даже главной отличительной чертой русского революционного движения. Необходимо изучать и понимать явления массового насилия, но нельзя не обратить внимания на неожиданную эскалацию индивидуальной террористической активности, поскольку оба эти явления расшатывали политические и социопсихологические основы цар