ние отмечал: «Все признают, что выпуск бумажных денег является худшим видом принудительного займа, что он ухудшает положение сильнее всего именно рабочих, беднейшей части населения, что он является главным злом финансовой неурядицы. И именно к этой мере прибегает поддерживаемое эсерами и меньшевиками правительство Керенского»[170]. Это утверждение можно принять за происки коммунистической пропаганды. Но классик рыночной экономики Дж. Кейнс по сути говорил то же самое.
В 1939 г. когда Англия вступала во Вторую мировую войну Дж. Кейнс писал: «Если военные расходы не будут полностью покрываться за счет сбора налогов (что невозможно практически), они частично могут быть покрыты за счет заимствований, которые являются формой отсрочки траты чьих-то денег. Этого не избежать в случае роста цен, который, по сути, означает передачу заработка потребителей в руки класса капиталистов… только капиталисты, а не общество в целом, станут основными владельцами выросшего государственного долга — то есть, по сути, владельцами права тратить деньги по окончании войны»[171]. Инфляция в отличие от долга позволяет, не дожидаясь конца войны, осуществить это перераспределение сразу и непосредственно.
«Рост заработной платы и объема бумажных денег привел к стремительной инфляции. Это было неизбежно в стране с примитивным казначейством и банковской системой, — отмечал английский историк Д. Киган, — Особенно разрушительно инфляция повлияла на сельскохозяйственное производство. Крупные землевладельцы продавали землю в обмен на производственные мощности, поскольку не могли позволить себе тройное увеличение заработной платы. В свою очередь, крестьяне, которые не желали или были не в состоянии платить высокую цену за промышленные товары, уходили с рынка зерна и возвращались к самообеспечению…»[172].
Деникин обращал внимание еще на одну специфическую причину предопределившую кризис российской финансовой системы во время войны: «Главными недостатками нашего довоенного бюджета считаются базирование его на доходах от винной монополии (27 % доходов Госбюджета в 1912 г.) и почти полное отсутствие прямого обложения… Война и запрещение во время ее продажи спиртных напитков вывели совершенно наш бюджет из равновесия»[173].
Обыкновенные доходы покрывали в 1915 г. только — 24 %, в 1916 г. — 22 %, а в 1917 г. -17 % расходов казны, дефицит покрывался за счет внутренних и внешних займов, а так же за счет краткосрочных 5-ти% обязательств казначейства покупаемых Госбанком[174]. Эти обязательства, по сути, являлись инструментом эмиссионного финансирования экономики. С начала Мировой войны по 1 июля 1917 г. поступило от выпуска займов внутренних — 11 млрд руб., внешних — 7,6 млрд, краткосрочных обязательств -14,3 млрд и т. п., всего 35 млрд руб.[175] к Октябрю сумма долга в текущих ценах выросла до 41,6 млрд, в т. ч. внешнего до — 8,5 млрд[176].
Отношение Временного правительства к государственным кредитам наглядно демонстрировали примеры из ежедневной практики русского агента во Франции А. Игнатьева: «Французский кредит открывал для наших новых правителей широкое поле деятельности. За те задачи, разрешение которых оказывалось не под силу генералам и министрам, взялась та широкая общественность, под которой… Временное правительство подразумевало не только земгусаров, но и таких поистине замечательных охотников до тощего русского кошелька, как братья Рябушинские и все иже с ними. Метод обращения…, был выработан простой: скрывая фирму и поставщика, предписывать мне переводить из Банк де Франс на частные банки…, круглые суммы под не существовавшие заказы… было даже трудно предвидеть, чем может окончиться эта финансовая вакханалия. Если в царское время государственная власть смотрела сквозь пальцы на мошеннические проделки дельцов типа пресловутого Митьки Рубинштейна, то теперь она в лице буржуазного Временного правительства попросту покорно исполняла приказы русских частных банков»[177].
В России тем временем, как отмечал Вестник финансов: «Тревожная неустойчивость внутреннего и внешнего политического положения обусловила сокрытие капиталов, некоторый перевод их за границу, помещение в движимости и недвижимости и сдержанности в подписке на военные займы»[178]. Из обращения исчезли 100 и 1000 рублевые купюры, сумма вкладов в банках упала почти на 3/4[179]. Бегство капиталов за границу приняло массовый характер. 5 июня Министерство финансов было вынуждено запретить денежные переводы за границу без своего разрешения. В августе 1917 г. Керенский, не смотря на получение крупного американского займа, был вынужден обнародовать программу изоляции от мировой экономики, включавшую, прекращение конвертации рубля, запрет на вывоз иностранной валюты, отмену коммерческой и банковской тайны. Однако все эти меры проводились недостаточно решительно и запреты легко обходились, в частности через Харбин, и Финляндию… или за счет вывоза золота. Министерство финансов в октябре отмечало недостаточность обычных таможенных мер для борьбы с этим злом[180].
Английский посол летом 1917 г. с тревогой докладывал в Лондон: «Я все еще надеюсь, что Россия выдержит, хотя препятствия на ее пути, как военного, так и промышленного и финансового характера внушают сильнейшие опасения. Вопрос о том, откуда она возьмет денег для продолжения войны и для уплаты процентов по государственным долгам, меня очень заботит, и нам вместе с американцами придется вскоре столкнуться с тем обстоятельством, что мы должны будем в весьма значительной степени финансировать ее, если мы желаем, чтобы она выдержала зимнюю кампанию»[181].
Союзники предоставили Временному правительству в 1917 г. 2,7 млрд. руб. кредитов. В частности по акту конгресса САСШ от 24 апреля 1917 г. — 450 млн. долл, или примерно 3 млрд руб.[182], что покрывало ~ 12 % всех расходов правительства[183]. Фактический отпуск американских кредитов шел с 6 июля — по 20 ноября 1917 г. выбранная сумма кредита, составила 188 млн. долл. Кроме этого, во-первых, эти кредиты были даны России лишь под закупку американских товаров, а во-вторых к Октябрю 1917 г. из этих товаров в Россию еще «не попало абсолютно ничего»[184].
В августе 1917 г. Министерство иностранных дел сообщало: «На покрытие ожидаемого к концу этого года перерасхода у казначейства пока средств не имеется».
О какой сумме шла речь? — «Принимая во внимание, что реализация различных займов и другие финансовые комбинации дали за 3 года войны 15 млрд руб., получение ныне этой же суммы в остающиеся 6 месяцев является задачей исключительной трудности». Министерство требовало у своих зарубежных представителей усилить поиск иностранных кредитов «не для одного лишь покрытия наших расходов по заграничным заказам, но и для удовлетворения потребностей внутри страны»[185].
Не смотря на все полученные займы, покрыть такой дефицит Временному правительству не удалось, оставалось одно — эмиссионное финансирование. За три выпуска краткосрочных обязательств Временное правительство заняло 8,2 млрд руб. — в текущих ценах больше, чем за все 3 предыдущих года войны[186]. В результате если сумма военных расходов за 8 месяцев 3-11.1917 по отношению к 3-11. 1916 гг. выросла в 1,4 раза, то эмиссия — 4,3! Уже к сентябрю все военные расходы полностью покрывались за счет эмиссии, и это был конец — эффективность эмиссионного финансирования стала отрицательной. Больше денег на продолжение войны, затраты на которую составляли почти 80 % всех расходов правительства, не было.
Диаграмма № 6. Эффективность эмиссионного покрытия военных расходов в 1917 г., в %[187]
Это было не просто банкротство правительства, это было банкротство всей экономики, всего государства, всей системы рационального рыночного хозяйства. Прекращение притока реальных денег вырывало из под него основу, на которой держится весь капитализм — капитал, в то же время галопирующая инфляция уничтожала все стимулы ведения рационального рыночного хозяйства, перекрывая уже не только прибыль, но и доходы предпринимателей.
Движущие силы 1917 г. отражали не только устремления крестьян, рабочих или достаточность капитала, но так же и армия в лице солдат, вчерашних крестьян, одевших солдатские шинели и грозных царских генералов. За кем пойдут эти движущие силы, определяли в своей бескомпромиссной борьбе политические партии. А за всем этим стояли вековые полуфеодальные традиции русской истории, которые вступали в непримиримый конфликт с эпохой наступавшего капитализма. Именно эти силы определяли причины и исход Русской революции и именно их анализу посвящена книга В. Галина «1917 г. Движущие силы истории», вышедшей в серии к «100-летию Русской революции», одна из глав которой легла в основу настоящей статьи.