Петроград, 21 марта 1917 года.
Русская свобода. 1917. № 1. С. 26–30.
22 МАРТА 1917 г. РЕДАКЦИОННАЯ СТАТЬЯ («РЕЧЬ»)
Вслед за амнистией и отменой смертной казни сегодня широко разнесется по лицу земли Русской благая весть о раскрепощении инородцев, об отмене унизительных, оскорбляющих человеческое достоинство национальных и вероисповедных ограничений.
Русская революция в полном смысле слова может быть названа великой: в тот момент, когда горят еще страсти, когда еще так наглядно живо воспоминание о ненавистном режиме, революция несет мир и забвение, и восстанавливает значение человеческой личности.
По отношению к инородцам, и в частности евреям, сегодняшнее постановление является актом элементарной справедливости, повелительным долгом чести. Сегодня, в этот торжественный день, не хочется возвращаться мыслью и чувством к тем поистине крестным мукам и страданиям, которые пришлось евреям претерпеть от старого режима. Пускались в ход самые разнообразные обвинения против евреев — то они эксплуатируют коренное население, то, напротив, они стоят во главе освободительного движения, то они паразиты и тунеядцы, то они слишком энергичны и деятельны. И сообразно этому одно ограничение громоздилось на другое. В течение долгих лет беспрерывно совершался пересмотр законов о евреях, сотни раз констатировалось, что все эти ограничения вредны, что все обвинения не имеют под собой никакой фактической подкладки. Но все было тщетно, ибо инородческий вопрос сделался для старого режима козлом отпущения, при помощи которого он оправдывал свое бессилие, свою гнилость и негодность. Именно поэтому царизм не щадил ничего, когда речь шла об ущемлении инородцев. Он не задумался, например, расстроить акционерное дело, лишь бы ограничить участие евреев; он не остановился перед охлаждением отношений к Америке, лишь бы не дозволить иностранным евреям свободно въезжать в Россию. Так как в гонении на евреев, в разжигании ненависти царизм видел средство к поддержанию своего существования, то нужно ли удивляться, что он все готов был принести этому в жертву, и что поэтому положение инородцев было безмерно тяжело.
Сегодня эта позорная страница нашей государственности закрыта, сегодня открывается новая эра. Какова бы ни была дальнейшая судьба этого благородного акта русской революции, день 21 марта не забудется никогда. Те чувства, которые радостно волнуют сегодня миллионы сердец у нас и за границей, не испарятся; они кристаллизуются и передадутся потомству в восторженных рассказах и трогательных легендах.
По отношению к инородцам сегодняшний акт является элементарной справедливостью. Но по отношению к России он является суровой и неотложной необходимостью. Бесправие тяжело отражалось на всем строе государственности. Такой гнет не только не угашал духа евреев, но напротив, возбуждал их к сознательности и борьбе. Вместо прежней покорной и трусливой массы явилась нация с высоко, болезненно развитым чувством собственного достоинства, с непреклонным стремлением к освобождению и культурному самоопределению. Напротив, как это всегда бывает, притеснители сами гораздо больше страдали от такого положения. Бесправие служило неиссякаемым источником произвола и продажности. Бесправие инородцев держало Россию в тисках произвола. Если бы не было даже никаких других препятствий, то такое положение евреев было непреодолимой препоной для водворения правового строя. Нельзя одной рукой осуществлять законность, а другой поддерживать произвол. Все области государственной жизни неразрывно и органически связаны между собою, и если одна из них заражена бесправием, оно быстро и неудержимо проникает всюду.
Вот почему на заре новой жизни, когда нужно покончить со всеми язвами старого режима, постановление об отмене национальных и вероисповедных ограничений являлось неотложной государственной необходимостью. Не нужно скрывать от себя, что одним росчерком пера нельзя искоренить тех традиций, которые успел накопить старый режим. Но тем более необходимо было сделать это сегодня, а не завтра. В ярком пламени революции, горящем в сердцах всех верных сынов своей родины, они скорее и легче испепелятся, и когда после объединенных мощных усилий нам удастся вернуть страну к нормальной жизни, когда вся энергия должна будет быть использована, чтобы залечить сочащиеся раны, за этой дружной работой, одушевляемой горячим патриотизмом, навсегда пусть будут забыты рознь и взаимное недоверие, которые сеял старый режим.
Общественное мнение с нетерпением ждало объявления нового правительства по земельному вопросу. Оно появилось и, несомненно, своей ясностью и откровенностью поможет направить народную мысль по единственно верному законному пути. Временное правительство признает земельный вопрос «первейшим» и не выражает никаких сомнений, что он «станет на очередь в предстоящем Учредительном собрании».
Но в то же время правительство твердо заявляет, что «земельный вопрос не может быть проведен в жизнь путем какого-либо захвата». Насилие и грабежи — самое опасное средство в области экономических отношений, и только «враги народа могут толкать его на такой гибельный путь».
Всякий захват приведет к смуте и междоусобию, и даром захваченное будет стоить слишком дорого. Все сколько-нибудь разумные политические партии стоят на этой точке зрения. Самая крайняя из аграрных социалистических групп, социалисты-революционеры, высказались против захватов, и надо думать, они смогут противостать демагогической волне.
Временное Правительство постановило учредить ныне же при министре земледелия особый земельный комитет для предварительной разработки земельного вопроса. Это единственное, что теперь возможно сделать. По опыту первой и второй Гос. Дум русское общество должно знать, что одними речами земельного вопроса не решить. Сотни ораторов склоняли в разных падежах слово «земля», но дело от этих разговоров не двигалось вперед. Правительство чинило обструкцию, не давало думским комиссиям материалов, без которых немыслима какая-нибудь серьезная работа и которые могли быть только в распоряжении правительства.
Новое Временное правительство намерено ко времени созыва Учредительного собрания представить ему свежие и ценные материалы. Люди, которых интересует земельный вопрос, должны помочь правительству как поддержанием порядка на местах, так и участием в предварительном обсуждении этого «первейшего», но и сложнейшего вопроса, кровно связанного с особенностями каждой данной местности.
Речь. 1917,22 марта. № 69.
Петрищев А.Б. К ПОСТАНОВКЕ ЗЕМЕЛЬНОГО ВОПРОСА
Временное правительство постановило учредить особый земельный комитет. Две мысли положены в основу этого постановления. Правительство признает земельный вопрос «первейшим среди самых серьезных вопросов», «планомерное и целесообразное разрешение которых необходимо для благосостояния государства». Он должен быть решен согласно «заветной мечте многих поколений всего земледельческого населения страны». Конечно, он «не может быть проведен в жизнь путем какого-либо захвата», и «только враги народа могут толкать его на гибельный путь» насилий и грабежей. Решение вопроса о земле должно быть положительным, удовлетворяющим чаяния крестьян. Оно может быть и должно быть только государственным, основанным на законе, который будет установлен разумом и волей самого народа, его представителей в законодательном собрании.
Давно родилось в русском крестьянстве требование «земли». И особенное место в народных крестьянских представлениях занимает все то, что связывается с этим словом: «земля». В крестьянских приговорах 1905 г., вызванных Манифестом 17-го октября, ярко отражалось недоумение и недоверие, вызванное тем, что в Манифесте ни слова не говорилось о земле. Между тем, как указывалось, например, в одном из приговоров крестьянами Жиздринского уезда, «без земли» не может быть и свободы, при сохранении данных земельных отношений и при данной экономической зависимости малоземельного земледельца от землевладельца не могут быть обеспечены за крестьянством обещанные Манифестом права. «Земли не будет, ничего не будет» — ни прав у народа, ни порядка в государстве. Русская публицистика вскрыла смысл этих крестьянских заявлений. Она выяснила, что в основе крестьянских требований о земле лежит не только классовый интерес земледельца, но и государственная забота о том, чтобы необходимый для России свободный строй зиждился на твердом фундаменте. Так было в 1905 г. Многочисленные известия из деревень свидетельствуют, что в сущности то же самое наблюдается и теперь: первый вопрос, который возникает у крестьян, лишь только они узнают о перевороте: «А как же насчет земли?»
Та же сущность. Те же, без сомнения, мысли. Но сами крестьяне уже не совсем те, что были в 1905 году. Они несколько больше воспитаны политически и несколько богаче организующими силами. Не те и условия. Не секрет, что в 1905 г. деревня мало надеялась, чтобы тогдашнее правительство согласилось «дать землю». Можно думать, что при нынешних условиях у крестьян с самого начала взгляды на новое правительство не столь пессимистичны. В 1905 г. деревня принялась решать земельный вопрос «самосильем». Без отдельных вспышек не обошлось, к сожалению, и теперь. Но в общем крестьянство предпочло ждать ответа на свой вопрос от правительства. И ответ не замедлен: земля будет.
Ответ дан. И вместе с тем этот не только первейший среди самых серьезных вопросов, но, быть может, и самый трудный вопрос переносится на почву практических постановок и деловых построений. Одна из любопытных черт 1905 г.: не все губернии охвачены были тогда аграрными волнениями, и среди губерний, наименее захваченных этим страшным злом, видное место занимали как раз те, где крестьяне под влиянием Крестьянского союза еще до Манифеста 17-го октября и октябрьских забастовок сочли долгом совместно обсудить как можно и должно решить вопрос о земле. Обсуждение быстро показало крестьянам, какой это огромный вопрос, как он связан с самыми разнообразными отраслями государственной жизни, какой труд нужен, чтобы подойти к его решению. И сознание именно огромной сложности, важности и трудности удерживало от каких бы то ни было эксцессов. Тогда переход от лозунгов к практической постановке был спорадическим, вызванным усилиями отдельных организаций. Теперь стихийное стремление народа к земле ставится на государственные рельсы декретом власти.