А между тем отсюда получается — или во всяком случае может получиться — видимость, не только не соответствующая интересам как государственного целого, так и входящих в его состав народностей, но еще могущая существенно повредить и тем, и другим. В том сыром, предстроительном, предупредительном состоянии, в котором сейчас находится Россия, когда строить приходится все, и приходится строить спешно и решительно, когда дела месяцев и годов предопределять течение и судьбы десятилетий, — аберрация лозунгов может иметь особо опасное социально-государственное значение. Некоторую опасность они могут представить и психологическую, вызвав неправильную, но широко распространенную ассоциацию между свободой и сепаратизмом, и тем самым связав противодействие второму с противодействием первой. Наболевшие застарелые чувства, привычные предрассудки и формулы сохраняют и в революционные эпохи необычайную живучесть, и пробиться сквозь них к подлинному пониманию действительности столь же трудно, как необходимо. В предреволюционное же время так же упорно с одной стороны считали, что единство целого требует подавления свободного развития частей, как неясно с другой стороны оценивали, «что для обеспечения мирного сосуществования народов недостаточно одной автономии от целого, нужны и центростремительная сила зависимости от целого, единства множества наций в целом единого государства»5.
Для большей отчетливости развиваемого здесь взгляда я считаю нужным переместить обычную постановку национального вопроса. Обычно свободное государство предполагается, как само собою разумеющаяся предпосылка автономии живущих в нем национальностей, в настоящей статье я предполагаю, как нечто само собою разумеющееся, что в свободной России, многонародной и многопространственной, народам не может не быть дана свобода национальной жизни и самодеятельного творчества, как не может не быть дано широкое самоуправление различным ее составным областям, — и вопрос я ставлю о значении для этих задач общегосударственного единства.
При этом замечу, что суть вопроса заключается сейчас не в тех или иных формах, а только в устремлениях — к сепаратизму того или иного вида с одной стороны, или же с другой стороны — к единству. Форма сама по себе имеет второстепенное значение; и напр[имер] форма федерализма, которая считается обыкновенно воплощением наиболее далеко идущей автономии, на самом деле в истории бывала воплощением не сепаратистических, а объединительных тенденций. Из независимых ячеек путем федерации сложилось государство Соединенных Штатов Америки со все усиливающейся централизаторской тенденцией; из самостоятельных королевств, княжеств и вольных городов сложилась путем своеобразной федерации едино-централизованная Германская империя, неимоверно развившая после своего федеративного объединения не один только свой военный механизм — как нынче принято обыкновенно утверждать — но и научную культуру, материальную производительность и социальную организованность, в частности и сплоченность пролетарской организации. (Небезынтересно к тому же отметить сравнительную прогрессивность германского имперского представительства и законодательства по сравнению с представительством и законодательством ряда составных государств, при том как наиболее крупных, так и наиболее мелких.) Наконец, и в Англии федеративное устремление знаменует собою стремление к объединению; ибо в силу своеобразной структуры островного государства, некоторые из его колоний получили фактически полную независимость (под военным протекторатом метрополии); теперешнее империалистически-федеративное стремление ведет к тому, чтобы, сделав эти колонии участницами единой власти, возложить на них и бремя общих повинностей, и тем сплотить их в более тесное единство с метрополией; переход от автономии (колоний) к федерализму (Британской империи) знаменует здесь не ослабление единства, не увеличение сепаратизма, а наоборот, более тесное государственное объединение, рост централизации. Поэтому и представляется более правильным — не вдаваться в обманчивую привычность готовых форм и формул (а, пожалуй, нередко — простых слов), прикрывающих подчас весьма различное содержание, а остановиться лишь на самом содержании, — на противоположении основных тенденций, центробежной и центростремительной, сепаратистической и объединительной, тенденции к государственному расчленению и к государственному единству.
II
Задача удовлетворения национальных требований для нас может быть поставлена в плоскости общего вопроса разрешения требований всякой национальности, — а не в плоскости желаний одного какого-либо народа стать из угнетенного — угнетателем, из подчиненного — господствующим. Ибо добиваться для своего народа не только освобождения, самодеятельности, но и мощи, господства над другими — это дело силы, борьбы, ловкости, удачи; это не вопрос справедливости и правового обоснования. Но не о мощи какой-либо одной народности ставится здесь вопрос, а о совместном удовлетворении требований всякой народности. В этом отношении основным фактом, непосредственно бросающимся в глаза в области национальной проблемы всей восточной и юго-восточной Европы, является то обстоятельство, что национальности живут здесь не в территориальной раздельности, а в непрерывных переходах и смешениях. Конечно, имеются территории, более или менее сплошь населенные одною какою-либо народностью, но она же распространена и на соседних территориях вперемешку уже с народностями иными. Национальные смешения и чересполосица характерны для большинства местностей и народов России; причем разные национальности неравномерно сосредоточены и по различным социальным классам; так обстоит дело между армянами, грузинами и татарами; между литовцами, поляками и евреями; между литовцами, белорусами и русскими; между украинцами, поляками и евреями; между татарами и русскими — в соответственных частях России. Нация, в одних местах составляющая большинство населения, в других оказывается в меньшинстве, и обратно. Отсюда уже с первого взгляда ясно, что не только нельзя разделить территориально Россию так, чтобы соответственно распределились и нации, но ясно и другое: что в каждом из таких подразделений мы получим одну нацию, составляющую большинство, но, впрочем, не включенную в него целиком, и одну или даже две-три нации меньшинства. Я уже оставляю в стороне вопрос о совершенно неразрешимых взаимных претензиях, к какой автономной области отнести ту или иную территорию — к Польше или Литве, к Польше или Украйне, к Литве или Белоруссии и т. п.; но даже предполагая эту стадию взаимных притязаний, споров, борьбы, как-нибудь превзойденной, мы остаемся перед совершенно неотвратимым фактом сосуществования двух (или больше) неравносильных национальных групп на сравнительно ограниченной территории. Согласно ходячим представлениям о национальной автономии территория эта организуется по национальному признаку (господствующей национальности); но численно-господствующая в данной области национальность до сих пор не была государственно-господствующей, и, следовательно, не имея готового аппарата власти, социального руководительства и т. п., она еще только должна свое господство создать, утвердить. Претендуя не только на национальное преобладание, но и на всецело национальное построение своей области, но не владея таковым, а к тому же действуя в разбеге национальной победы, такая господствующая нация не может не вести с особой настойчивостью сугубо-националистической политики. И мы получим — вместо одной господствовавшей в России нации — множество господствующих (над соответствующими меньшинствами) наций по разным частям и углам России. Лет шесть назад при старом режиме всестороннего угнетения мне пришлось формулировать вопрос таким образом: «не появится ли на место единого зоологического национализма, господствовавшего на всю империю — по разным углам великой России, — целый зверинец маленьких национализмов, поедающих, кто что может»6. Конечно, свержение старого строя меняет условия и характер процесса; однако дело ведь здесь не в абсолютном масштабе, а в относительном, — в сопоставлении процессов национального освобождения в единой российской государственности и в самодовлеющих автономных ее частях. А в этом отношении необходимо отметить, что национальное освобождение именно при нынешних условиях естественно получает в целом России и в отдельных, ставших самодовлеющими ее частях, существенно различное, почти противоположное направление. Российская самодержавная империя, построенная на всевозможных угнетениях, а в частности — и на угнетении национальном, раскрепощенная переворотом, получила толчок к отрицанию и свержению всякого гнет, в частности же и гнета национального. Главная масса предстоящей работы в русле общегосударственном естественно будет направлена по линии общегосударственного же строительства, по линии залечивания ран и болячек прошлого, по линии разрешения общеполитических и социальных задач. Если только рассчитывать на сколько-нибудь благополучное разрешение предстоящих задач, то его нельзя ожидать иначе, как путем всеобщих усилий, всеобщей работы, напряжений всех слоев и народов. Принудительно гнить Россия могла в гнете над народами и классами; оправиться Россия может только в содружной и свободной работе всех. Ни у одного ее народа, хотя бы численно господствующего, не хватит сил на угнетение или ограничение других при одновременном осуществлении гигантской задачи воссоздания государства. И потому, поскольку России суждено в свободе воскреснуть к творческой государственной жизни, в ней обеспечены свободная жизнь и самодеятельное развитие и отдельным ее национальностям. Совершенно иначе обстоит дело применительно к ее отдельным самодовлеющим частям, выделенным по национальному признаку.
Так как такие области предположительно должны быть организованы по национальному принципу, то здесь все внимание, вся работа, все усилия неизбежно будут устремлены под этим знаком; и, следовательно, над социальной и политической задачей неизбежно будет обладать первенством задача чисто национальная. А первенство национального созидания в многонациональной области не может не приводить к националистическому угнетению.