Невероятная дороговизна, страшное «бестоварье», естественно, побуждают рабочих стремиться к возвышению платы. Опять-таки это законное стремление имеет и должно иметь естественные пределы: за ними борьба становится вредной для всего народного хозяйства и бесполезной для самих рабочих. Допустим, что денежная оценка труда учетверится, но разве за новые средства рабочие получат больше продуктов, предложение которых сокращается с каждым днем? И справедливо ли будет при таких условиях отнимать у крестьян по прежним ценам хлеб и отдавать городским жителям? Бешеная погоня за чрезвычайно высокими заработками приведет к одному несомненному результату — падению стоимости бумажного рубля. Да скоро и станков не хватит, чтобы покрыть бумажками все претензии! Конечно, мы считаем безусловно необходимым положить пределы и торгово-промышленным прибылям, ибо их возрастание также, по существу, есть девальвирование рубля. Нельзя благородное желание «мира народов» делать опорой для нападок на наших союзников, без которых мы давно лежали бы во прахе перед таким «апостолом мира», как Вильгельм! Больно и стыдно слышать и читать «грозные» выпады против английского и американского империализма, обходящие деликатно вопрос о гнуснейшем из империализмов — германском…
Пора одуматься! Наступило время, когда решается вопрос, достойны ли мы свободы и самостоятельного государственного бытия, или мы — «тесто», из которого всякий проходимец может лепить, что ему угодно.
Русское слово. 1917,3 мая. № 98.
Канторович Я.А. ИСТОРИЯ ПОВТОРЯЕТСЯ
Каждый день приносит нам факты, речи, лозунги, которые имеют захватывающий интерес не только по своему политическому значению и содержанию, но и в чисто психологическом отношении. Когда-нибудь, через много лет, люди будут читать последние речи Керенского, Гучкова и других с душевным трепетом, и лица, произносившие эти речи, и их переживания, которые отразились в этих речах, и события, которыми вызваны эти речи, — все это будет окружаться ореолом творимой легенды. Исчезнут мелочи и частности текущего момента, отпадет все малозначительное в смене фактов, в кипении страстей и в борьбе партий и лозунгов, и останется общая картина великой исторической драмы, переживаемой теперь Россией. В исторической перспективе эта картина выступит в совершенно других очертаниях и в совершенно другом освещении, чем те очертания и то освещение, которые могут быть доступны нам, современникам, близко стоящим к событиям и лицам и воспринимающим все под углом зрения текущего дня.
Две силы борются между собою в настоящее время в России. Эти силы на жаргонном языке партийной литературы называются: демократия и буржуазия, пролетариат и имущие классы, социализм и капитализм, революция и реакция и т. д. Эти понятия только приблизительно и весьма неточно определяют то содержание, которое им дается партийно-политическою терминологиею, и противопоставление их вовсе не соответствует действительному соотношению борющихся между собою политических лозунгов и тенденций. Достаточно указать на то, что, как известно, в составе всех социалистических партий и даже в качестве наиболее руководящих элементов их имеется немало лиц, которые живут материально от капитализма, служат ему своею профессиональною деятельностью, связаны с ним всею обстановкой своей личной и семейной жизни, вполне «буржуазной» по привычкам, вкусам и повседневным интересам и вообще не имеют решительно ничего общего, кроме исповедуемой ими доктрины социализма, с пролетариатом, от имени которого они говорят и выступают. И наоборот, — к «буржуазии», по партийной терминологии, должны быть относимы многие элементы населения, как, например, представители свободных профессий и вообще интеллигентского труда, которые живут исключительно от труда и зависят от работодателей в такой же мере и по тому же закону спроса и предложения, как и пролетарии из фабричных мастеров и рабочих, и даже часто менее обеспечены, чем последние.
В действительности, борьба сил, которая выдвинута нашей революцией после ее возникновения и после первых ее счастливых успехов, заключается не только и не столько в классовых противоречиях, сколько в чисто психологическом моменте революционного настроения. В сущности, борются между собою два течения, имеющие под собою не социально-экономическую, а исторически-психологическую основу, — течение революционное и течение эволюционное. Революция, по природе своей, имеет тенденцию и стремление к беспрерывному нарастанию, к безостановочному движению, к немедленному и совершенному достижению конечных идеалов, которые выставляются на знамени социально-политической доктрины. Эволюция имеет тенденцию к остановкам в поступательном движении, к последовательным переходам к постепенному закреплению позиций. Это различное отношение к исторической перспективе определяется исключительно индивидуальными особенностями каждого из нас — складом ума и характера, темпераментом, возрастом, степенью интеллекта, от которой зависит перевес рефлекса или воли, условиями воспитания и жизненного опыта и вообще многими личными и общественными элементами, которые так или иначе влияют на образование миросозерцания. Совершенно неверно обычно принятое в партийной литературе сведение происходящей у нас теперь политической борьбы исключительно к борьбе классов и классовых интересов. Этот набивший оскомину изо дня в день повторяемый трафарет является или демагогическим приемом агитации, рассчитанным на поддержание революционного кипения, или односторонним, узким выводом слепого доктринерства. Замечательно, что представителями наиболее крайних тенденций большевизма являются у нас эмигранты-доктринеры, которые в течение долгих лет своего эмигрантского существования в каком-нибудь швейцарском уголке, были оторваны от действенной жизни и в тесном эмигрантском кругу варились в соку партийных кружковых споров и доктринерских дискуссий. Годами изо дня в день, в теоретических спорах и дискуссиях, в беспрерывной полемике в партийных органах, во взаимных уличениях и выпадах раздражения и озлобления, в постоянном болезненно самолюбивом напряжении мысли, направленной к вящему посрамлению своего партийного противника, — во всей этой затхлой кружковщине вырабатывается у эмигранта особая психология, особое болезненное одностороннее отношение к непогрешимости своего политического credo. В результате исповедуемая им доктрина, вместо живого комплекса идей и мыслей, питающихся соками жизни, имеющих своими истоками реальные жизненные явления, оплодотворяемые и оживляемые текучими жизненными процессами, превращается в сухую схему, в неподвижную, безжизненную формулу, которая, как математическая аксиома, находится вне времени и пространства.
Такова доктрина, привезенная к нам в запломбированном вагоне из Цюриха эмигрантами типа Ленина и его товарищей. Их схема очень простая: мир состоит из двух классов — буржуазии и демократии.
Буржуазия — это кучка капиталистов-империалистов, которые захватили и держат в своих руках земли, орудия производства, власть и все блага жизни. Демократия — это все остальное население, все рабочие, крестьяне, батраки. Революция вырвала власть из рук буржуазии, но она остановилась в самом начале своего пути: она оставила у власти буржуазию в лице членов Временного Правительства, которые по своим классовым интересам не желают осуществлять социалистический строй. Ясно, как день, и верно, как дважды два, что для торжества социализма необходимо устранить буржуазию от правительственной власти и немедленно декретировать социалистический строй — передачей земель, фабрик, заводов и всех орудий производства в руки крестьян, рабочих и батраков. Вот все, что требуется от революции. После этого на следующий день над русской землей засияет солнце социалистического братства, равенства и свободы. Это солнце своими сверкающими лучами осветит и земли других народов, в их числе германского народа. Это до очевидности ясно и несомненно, — потому что демократы всего мира жаждут братства, равенства и свободы, и им мешают только кучки капиталистов-империалистов, которые держат мир в состоянии войны, выгодном для их интересов, и заставляют демократию проливать свою кровь. Но ведь так просто и легко демократиям стряхнуть с себя это иго капиталистов-империалистов. Русская демократия сделает это первая, а за нею радостно и легко сделают то же самое другие демократии. Все это очевидно и ясно, как на ладони, и только изменники из социалистов (как Плеханов) не желают этого видеть и идут в ногу с представителями буржуазии.
Отсюда все лозунги эмигрантов — выходцев из Швейцарии, возвещаемые у дворца Кшесинской. Отсюда это глухое и слепое упрямство революционеров-доктринеров, которые были бы прямо трогательны в своей святой наивности и простоте, если бы их лозунги оставались только кружковым учением на швейцарской почве и не бросались в пожарище русской революции, в массы темных отуманенных умов, в которых эти лозунги претворяются в анархические эмоции и в антигосударственную действенность.
Роковым образом судьба русской революции сковала одною цепью идейного доктринера-эмигранта, долгие года вдали от родины шлифовавшего свою доктрину и доведшего ее построения до последних пределов непререкаемости, и вчерашнего раба романовской России, в темном уме и взбунтовавшейся душе которого лозунги этой прямолинейной доктрины откликаются, как знакомые погромные призывы доброго старого времени — времени царского правительства и его прислужников из союза русского народа. Эта цепь разорвется, и на развалинах русской революции, и на обломках русской свободы нашим революционерам-доктринерам придется вновь шлифовать свою доктрину в ожидании новой революции в России…
История повторяется. Она повторяется с таким однообразием, с таким почти стереотипным воспроизведением отдельных мелочей и подробностей, что становится обидно за человечество, за бессилие его исторического творчества. История учит нас, что путь человечества к прогрессу идет зигзагами и поворотами; он часто идет от радостной революции чрез мрачную анархию к жалкой реакции и вновь возвра