же более высокого уровня.
Столь высокая прибыльность за истекший год отнюдь не является результатом того, что фабриканты усовершенствовали свое производство, улучшили технику и организацию дела. Нет, можно смело утверждать обратное: вследствие того, что большая часть заводов завалены казенными заказами, а на частном рынке товар буквально хватают из рук, коммерческая организация дела во время войны даже ухудшилась. Тем не менее военные обстоятельства создали крайне благоприятную почву для роста прибылей.
На каждой крупной фабрике всегда имеются большие запасы материалов и товаров, поступающих в переработку и в продажу довольно медленно; во время войны, вследствие падения ценности денег, стоимость этих материалов с каждым месяцем возрастает, и пока материалы превращаются на фабрике в готовый товар и поступают к потребителю, ценность их настолько поднимается, что при самом добросовестном исполнении всех «нормировок» и «твердых цен» фабрикантам очищаются громадные прибыли. Нечего и говорить о том, какие прибыли дает продажа по вольным ценам или выше предельных цен, которые, как известно, до сих пор и после падения старого порядка сплошь и рядом не соблюдаются.
И нет оснований предполагать, что это положение при революции само собою прекратится; пока печатаются бумажные деньги, рост цен неизбежен. Что же касается роста издержек по повышению заработной платы, то этот рост падает всей своей тяжестью не на фабрикантов, а на государство, так как всякое повышение платы рабочим тотчас же вызывает соответствующее повышение цен на казенные заказы.
Экономическая наука знает понятие «незаслуженного прироста ценности» имущества, главным образом земли, которая, как известно, повышается в цене вместе с ростом населения совершенно независимо от усилий и забот ее владельцев. Таким же незаслуженным надо назвать тот прирост прибыли, который получают владельцы промышленных предприятий вследствие военной конъюнктуры. И если демократия во всех странах настаивает на обложении незаслуженного прироста ценности земель в мирное время, то тем более необходимо обложить исключительно высокие военные прибыли в настоящее время, когда государству требуются такие громадные суммы.
Год тому назад у нас был опубликован закон об обложении разницы между прибылью военного времени и прибылью довоенного времени: однако обложение это выражается в крайне незначительных размерах: одной пятой прироста прибыли. В то же время в Англии все предприятия, которые работают для нужд государства и пользуются услугами его в деле получения материалов и урегулирования отношений между администрацией и рабочими, уплачивают казне четыре пятых той прибавочной прибыли, которую они получили во время войны.
Финансовая сторона этого английского закона о «контролируемых» государством предприятиях (Munitions of war Act 1915 г.) могла бы послужить основой и для нашего министерства финансов в деле проведения необходимого законопроекта об ограничении военных прибылей.
Существующее обложение прибавочной прибыли необходимо повысить, введя прогрессию, доходящую до того же предела, как и в Англии, т. е. до 80 %. Кроме того, необходимо распространить действие этого закона, который в настоящее время ограничивается только подотчетными предприятиями, т. е. предприятиями акционерными, и на те предприятия, которые не обязаны публиковать свои отчеты. Хотя установление действительных прибылей этой последней категории предприятий в настоящее время и представляет значительные трудности, тем не менее данные, относящиеся к окладам промыслового налога, могут дать некоторый материал для обложения прироста прибыли.
Наконец, совершенно необходимо на время переживаемого нами исключительного момента, когда все население несет тяжелые жертвы, ограничить прибыль известным пределом, выше которого весь излишек должен поступать в казну. Такое ограничение вызывает в некоторых кругах самые энергичные возражения. В заседании одной из комиссий при министерстве финансов, где обсуждался доклад автора этих строк об ограничении прибылей, противники этой меры указывали на то, что ограничение прибылей повредит развитию нашей промышленности, так как сократит приток капиталов в промышленность и вызовет крайнее падение цен акций на бирже.
Однако эти соображения, которые могли бы послужить поводом против ограничения прибылей в мирное время, не выдерживают критики. Подъем цен дивидендных бумаг обусловлен главным образом понижением курса русского рубля и обилием бумажных денег в стране. При таких условиях отсутствие ограничения прибыли вызывает такой стремительный рост цен акций и такую крайнюю биржевую игру, которая только приносит вред стране.
Последний год старого порядка был отмечен между прочим необычайным развитием биржевой спекуляции, которая обогатила массу спекулянтов и только отвлекла свободные капиталы страны от государственных займов.
Революция положила предел этой биржевой вакханалии, но только временно.
Относительное успокоение, наступившее после образования коалиционного министерства, уже привело к некоторому росту цен биржевых бумаг, и есть все основания полагать, что новые выпуски бумажных денег опять создадут почву для биржевой спекуляции. С этой точки зрения ограничение прибылей явится сдерживающим элементом, который отвлечет сбережения населения от биржевой игры и направит их на те государственные займы, от успеха которых зависит судьба нашей страны.
Точно так же нельзя опасаться сокращения притока капитала в промышленность. Дело в том, что реальный приток капиталов в промышленность в настоящее время вообще крайне затруднен вследствие трудности получения материалов, машин и приостановки строительной деятельности. Поэтому в настоящее время приходится говорить не столько о росте промышленной производительности, сколько о поддержании ее на прежнем уровне. В то же время нормальной жизни промышленности в значительной мере мешают те конфликты между рабочими и предпринимателями, острота которых питается высокими прибылями, реализованными частью наших торгово-промышленных предприятий.
При таких условиях ограничение военных прибылей известным «законным» пределом только улучшит положение промышленности, так как исключит возможность значительной части конфликтов.
Власть народа. 1917, 18 мая. № 17.
Чаянов А.В. ЗЕМЕЛЬНЫЙ ВОПРОС ИЛИ ВОПРОС АГРАРНЫЙ?
Через несколько дней после образования Временного правительства у входа ведомства земледелия в Петрограде был вывешен большой красный плакат «Земля и Воля. Министерство земледелия».
Старое народническое знамя, десятилетия бывшее знаменем революционных демонстраций, становится знаменем государственного строительства.
Какое же содержание будет иметь государственная работа, ведущаяся под этим знаменем? Что такое — «Воля»? Что такое — «Земля»?
Воля для нас, строителей новой России, является не только освобождением от произвола старой власти и от полицейского участка, но также и свободным строительством демократического государства и демократического земства, дружной работой всех живых культурных сил нашей родины в деле народного просвещения, народного здравия и устроения духовной и хозяйственной жизни нашего народа.
Точно так же, когда мы говорим о земле, то мы думаем не только о десятинах пашни, луга и леса.
Говоря о земле, мы говорим о труде человека, приглашаем к земле. Труд земледельца, эта хозяйственная основа жизни нашего государства, должен быть защищен и устроен демократической Россией.
Мы должны облегчить этот труд, умножить его мощь, улучшить все условия его приложения к земле, удвоить и утроить его производительность.
Первым условием труда земледельца является, конечно, земля. Поэтому первым шагом нашего аграрного устройства должна явиться земельная реформа. Все земли нашей родины должны быть представлены свободному труду. Мы не скрываем от себя, конечно, что земельная реформа сама по себе не может дать многого нашей деревне.
За полстолетия, протекшее со времени освобождения крестьян, крестьянское хозяйство приобрело путем покупки у частных владельцев около 27 миллионов десятин земли, по преимуществу пахотной.
Полная национализация крестьянских частновладельческих земель будет означать, что арендная плата за 20 миллионов десятин земли, постоянно арендуемых крестьянами у владельцев, будет понижена и будет выплачиваться не владельцам, а государству. А около 10 миллионов десятин владельческой запашки, часть доходов с которой в виде заработной платы крестьяне получали и ранее, расширят собою площадь крестьянского хозяйства.
Если наше трудовое крестьянское хозяйство поглотит все капиталистические запашки и все его средства производства, то его расширение будет незначительным, так как и до революции наше сельское хозяйство было по преимуществу крестьянским. Сельскохозяйственная перепись 1916 года указывает нам, что в 44 губерниях Европейской России из каждых 100 десятин посева 89 десятин было крестьянских и только 11- помещичьих, а из каждых 100 лошадей, работавших в сельском хозяйстве, 93 было крестьянских, и только 7 — помещичьих. Несмотря на это, мы все-таки считаем земельную реформу первым и важнейшим шагом нашей аграрной реформы, ибо если количественное значение владельческих земель, передаваемых крестьянам, ничтожно, то их значение моральное — огромно.
В глазах крестьянства с частновладельческими землями связано так много воспоминаний крепостного права, что моральное значение каждой барской десятины во много раз превосходит ее хозяйственное значение.
Поэтому вопрос о земле есть вопрос неотложный и производство земельной реформы есть наша первая государственная обязанность.
Однако, начиная земельной реформой, мы должны отчетливо помнить, что она является только предисловием к трудным и многолетним работам по устроению сельского хозяйства. Земельная реформа является только частью аграрной реформы и частью, быть может, наиболее легкой. Прежде всего мы должны не только передать землю трудовому крестьянству, но передать ее в организованной форме и в равной мере организовать земли самого крестьянства.