Чересполосные наделы 1861 года, бесконечная дробимость земли при общинных переделах, бессистемные выделы хуторов и отрубов, столыпинское укрепление земли, все это создало в нашей деревне невероятный земельный хаос. Правильное размежевание, округление границ, уничтожение чересполосицы и мелкополосицы в общинах, говоря иначе — общая организация земельной площади даст нашему крестьянству не меньше, если не больше, чем передача в его руки владельческих земель. А в соединении с этим последним — создаст величайшую эпоху нашей аграрной истории.
Это земельное устройство будет, конечно, полным только тогда, когда соединится [с] широкими мелиоративными работами по осушению и орошению неудобных земель и с переселением населения из малоземельных районов в многоземельные. Этим будет заключена организация одного из условий приложения народного труда к земле — сама земельная площадь.
Однако для земледельческого труда нужна не только одна земля, необходимы и другие средства производства: постройки, машины, орудия, семена. Необходимо, чтобы дело снабжения земледельческого труда орудиями производства было прочно взято в руки демократического государства и общественных учреждений. Из земли и средств производства труд человеческий должен организовать хозяйства. И в этом деле, деле организации самого производства, мы должны прийти на помощь нашему крестьянству.
Несмотря на огромный сдвиг последнего десятилетия, наше крестьянское хозяйство является технически отсталым. Еще многие поля, скованные дедовским трехпольем, рыхлятся сохой, а в массе крестьянское скотоводство преследует как главную цель — изготовление навоза. А между тем все будущее нашей родины, вся прочность нашей демократической государственности зависит от энергичного и быстрого подъема нашего земледелия, от того, насколько удастся нам «вырастить два колоса там, где теперь растет один».
Наше Учредительное собрание может национализировать земли России, может передать в руки государства снабжение страны средствами производства, но ни оно, ни любая власть вообще не в силах путем приказа заставить калмыка вести травопольное хозяйство, а тульского крестьянина — вести интенсивное молочное хозяйство, используя обрат для выпойки свиней-бе[р]кширов.
Правда, в свое время императрица Екатерина, Фридрих Великий и другие деятели «просвещенного абсолютизма» вводили культуру картофеля с помощью пушек и экзекуций. Мы, однако, думаем, что такая задача не под силу общественному разуму, хотя бы и располагающему всей мощью государственной организации. Перед нами находятся миллионы хозяйствующих людей, имеющих свои навыки свои представления о сельском хозяйстве, людей, которым приказать ничего нельзя и которые предпринимают все по своей воле и сообразно со своим пониманием. Надо тем или иным способом обратить внимание хозяев на возможность изменения в их привычных методах работы и путем воздействия устного и письменного, путем примера и наглядного хозяйства убедить население в преимуществах нового земледелия, доказать его большую выгодность, а кроме того, — пробудить это население к активности, дать толчок его предприимчивости.
Работа эта выполняется работниками общественной агрономии.
Теперь, когда застывшие аграрные формы становятся гибкими и готовыми коваться в новый аграрный уклад, когда народная психология вышла из состояния векового окостенения, перед нами встает исключительно ответственная задача — внести агрономический разум в стихийный процесс созидания нового аграрного уклада и нового земледелия.
Не меньшую ответственность несет и наше молодое кооперативное движение — эта организованная хозяйственная самодеятельность нашего крестьянства.
Задачей государства является — оказать всемерную поддержку и той, и другой сознательной работе. Снабдив народный труд, прилагаемый к земле, средствами производства, организовав крестьянское хозяйство на новых началах и укрепив его мощь кооперативным объединением, мы должны облегчить связь крестьянского хозяйства с мировым рынком. Мы должны приблизить хозяина к рынку, проведя новые железные дороги; мы должны облегчить пользование средствами транспорта, пересмотрев в интересах сельского хозяйства наши тарифы, мы должны защитить продукты нашего земледелия на заграничных рынках. Мы должны также тяжелое после войны податное бремя строить, сообразуясь с мощностью земледельческих хозяйств.
Я мог бы продолжать этот перечень задач нашего аграрного строительства, но уже из сказанного видно, насколько далеко за пределы только земельной реформы выходит работа, лежащая перед нами.
Аграрный вопрос, стоящий перед нами, значительно шире вопроса земельного, хотя последний, благодаря присущей ему социальной остроте, может на долгое время вытеснить из общественного внимания все остальные вопросы, связанные с приложением народного труда к земле.
Власть народа. 1917, 19 мая. № 18.
Локоть Т.В. ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА
Это — не угроза будущего, не тот «крайний случай», о котором говорил Церетели, а несомненный факт настоящего, самая живая действительность. Россия переживает, — вместо политической революции, которая при успешном для страны ее ходе, могла бы встретит сочувствие и поддержку в широких кругах населения, — крайне болезненный период потуг на коренные социальные реформы — в духе социалистических учений, при явном, почти исключительном господстве социал-демократов. А ведь это, по теории социал-демократов, и есть так называемая диктатура пролетариата.
Конечно, и история, и современное культурное русское общество едва ли признают действительной, главной и политически ответственной силой в этой диктатуре настоящую пролетарскую массу, тот миллионный рабочий класс, который — несмотря на всю остроту социальных противоречий в России — с полной искренностью, истинно государственным чутьем, если не сознанием, стойко поддерживал до революции живое и решительное стремление России к победе в разразившейся мировой войне, а теперь, когда хлынула волна революции, и вождями пролетариата в его государственном служении оказались не представители государственной власти, а лишь партийные вожди, тот же самый русский пролетариат как будто заговорил уже не о победе России, а лишь о мире «без аннексий и контрибуций»!
Нет! Подлинный пролетариат, русские пролетарские массы, еле-еле еще лишь раскрывающие свои политические очи, еле-еле постигающие еще лишь азбуку политической мысли, по совести, не несут на себе ответственности ни за «диктатуру пролетариата», ни за все те реальные, фактические последствия, которые влечет эта диктатура для России! Еще менее ответственны многомиллионные крестьянские земледельческие массы, которые — согласно учению социал-демократов — даже и не причисляются к «пролетариату» и только из тактического удобства сейчас как будто тоже зачислены в «революционный пролетариат». Но кому же не известно, что не только крестьянство, обладающее землей и капиталом, хотя бы самым жалким, но все же дающим возможность вести хозяйственно-самостоятельное земледельческое производство, но даже и сама партия социалистов-революционеров и примыкающих к ним трудовиков, народных социалистов и т. п., причисляются социал-демократами к «мелкой буржуазии»!
И причисляются, должны сказать мы, совершенно правильно. И классовые интересы, и социальный уклад, и политическая психология у «настоящего» пролетариата и у земледельческой мелкой буржуазии — в весьма значительно степени различны, даже противоположны. Легче и больше сходятся, конечно, интеллигентные представители этих двух социалистических лагерей. Насколько в мирное время социал-демократическая и социал-революционная интеллигенция теоретически почти непримирима, настолько же в бурные времена она легко «объединяется», быстро изыскивает «общую платформу», и в народные массы дружно бросается тот грубо схематический, агитационный демагогический лозунг, который все человечество делит на два абсолютно непримиримых класса: класс буржуазных капиталистов, хозяев, эксплуататоров с одной стороны, и класс трудового пролетариата, класс эксплуатируемых — с другой стороны! При таком упрощенном делении человечества на два лагеря — на эксплуататоров и эксплуатируемых — трудовые массы, при общей бедности и малокультурности народа, особенно чувствительно относящиеся к социальным противоречиям капиталистического строя мирового хозяйства, особенно легко воспринимают боевые революционные лозунги социалистических партий, и истинная социальная революция, если только у нее находятся интеллигентные вожди, получает реальную почву! Эти вожди принимают на себя ответственность за реальные результаты социальной революции, и, конечно, формулируют свое руководительство ею как «диктатуру пролетариата».
Но, повторяем, нет и не может быть сколько-нибудь сознательных социалистов, которые — не по «тактике», а по совести, по убеждению — сами верили бы в то схематическое деление человечества на два лагеря — на эксплуататоров и эксплуатируемых, на буржуазию и пролетариат, — которое они бросают в народные массы в качестве боевого революционного лозунга, в качестве искры, которая должна зажечь социальный пожар! Для всякого, не только «буржуазно» мыслящего человека, но и для всякого мыслящего социалиста, конечно, совершенно очевиден факт крайней пестроты, крайней дифференциации, как тех слоев населения, которые революция для схемы — объединяет именем «пролетариата», так и тех слоев, которые окрещиваются именем «буржуазии».
Разве одно и то же — и в экономическом, и в культурном отношении — пролетариат английский и пролетариат русский, а тем более — пролетариат других стран, еще более экономически и культурно молодых или отсталых? Разве в среде того же английского пролетариата нет деления на группы экономически более сильные и более слабые, и разве эти группы — даже в среде такого высококультурного и богатого пролетариата, как английский, во всем экономически и политически солидарны? А в среде нашего, русского рабочего пролетариата разве однородны и действительно солидарны группы каких-нибудь поденщиков и группы квалифицированных рабочих — цеховых мастеров, старост, конторщиков и т. д.?