Разве — далее пролетариат интеллигентный — служащие в государственных, общественных и частных учреждениях и предприятиях, — и пролетариат собственно рабочий, занятый в областях материально-производительного труда, — разве эти два вида пролетариата действительно однородны и действительно солидарны в своих «классовых», вернее, групповых интересах? И разве в среде даже этого «пролетариата» нет людей, обладающих капиталом — землей, домами и проч.? Где же граница между «чистым» пролетариатом и пролетариатом, левой ногой идущим за социализмом, а правой — за буржуазией? А ведь пока мы — в действительности, реально — не можем провести точной границы между пролетарием и буржуа, мы не имеем научной, истинной почвы для «классового» разделения демократии на пролетариат и буржуазию.
Еще пестрее и разноречивее «класс» буржуазии. Неужели однородны такие буржуазные, капиталистические группы, как группы промышленников, купцов, банкиров и землевладельцев? Даже младенцам, не только буржуазным, но и социалистическим, понятно все «классовое» различие этих буржуазных групп. А если мы вслед за социал-демократами зачислим в мелкую буржуазию и земледельческое, самостоятельно хозяйствующее крестьянство, то неужели и эту многомиллионную в России «буржуазию» мы будем отождествлять или хотя бы объединять — в социальном и политическом отношении — с банкирами, купцами, промышленниками и крупными земельными магнатами? Конечно, внутриклассовая противоположность и борьба в среде этих буржуазных групп еще более неизбежна, чем в среде групп пролетарских. И только общность «хозяйской» психологии, общность некоторых социальных черт, навыков и приемов хозяйственно-самостоятельного труда, общность профессиональных интересов — дает почву даже и для «классового» объединения не только различных групп буржуазии между собою, но сплошь и рядом — даже буржуазных групп с пролетарскими, и обратно.
О политическом объединении, особенно в момент, когда ставятся на разрешение вопросы общегосударственные, вопросы бытия, строительства и переустройства государства, и говорить нечего: всякий жизнеспособный народ, достойный самостоятельного государственного, а тем более исторического существования, в такие моменты не только забывает о материальной классовой и групповой борьбе, но и отвергает ее всею силою своею государственного чутья, сознания и совести! Проповедь социальной борьбы и революции в такие моменты — это сознательное заглушение в народных массах этого государственного чутья, сознания и совести! Проповедь, а тем более фактическое утверждение «диктатуры пролетариата», как и диктатура вообще какого бы то ни было класса, грозит уже не только заглушением, но и полным равнодушием этого чутья, сознания и совести. Диктатура класса — это источник анархии, разрушение и опасность для государства!
Киевлянин. 1917, 21 мая. № 123. С. 3.
Вышеславцев Б.П. ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО БОЛЬШИНСТВА
Демократия покоится на некоторой основной предпосылке: на признании права большинства. Всякое собрание людей вотирует свои решения и избирает своих представителей большинством голосов. Вот принцип, который всеми предполагается молчаливо, как нечто само собою разумеющееся, и только учеными политиками и философами порою обсуждается и подвергается сомнению.
Демократия означает «власть народа», а власть народа означает власть большинства. Такова была античная демократия, таковою же остается и демократия современная.
Перикл в своей речи о величии Афин, сохраненной для нас Фукидидом, говорит о государственном устройстве своего Отечества: «Оно называется демократией, потому что зиждется не на меньшинстве, а на большинстве». И эта мысль остается незыблемой и теперь. Иеллинек говорит: «Тенденция каждой демократии — поднять большинство до значения исключительно решающего фактора».
А как же меньшинство? Неужели оно должно оставаться безгласным рабом большинства? Неужели оно должно подчиниться тому решению, которое ему кажется неправильным, против которого оно вотировало?
Руссо доказал, что свобода и автономия осуществлены вполне в той ассоциации, которая вотирует свои решения единогласно. Здесь никто не подчиняется другому, все властвуют над всеми, каждый подчиняется закону, самому себе данному, каждый автономен и свободен.
Но ведь ясно, что такой случай есть редкое исключение, что практически невозможно достигнуть единогласия, а потому приходится решать большинством голосов. В этом случае меньшинство как бы претерпевает некоторую несправедливость, чувствует недовольство, которое должно быть тем более принято во внимание, чем значительнее по своему количеству это меньшинство.
Высшим пределом меньшинства будет половина всех членов собрания минус один. Если к такому меньшинству прибавится только один голос, оно перестанет быть меньшинством. И вот такое меньшинство, которое почти равно большинству, все же при голосовании совсем не в состоянии осуществить свою волю и принуждено подчиниться чужой воле.
Это несовершенство организации особенно ясно выступает при избирательном голосовании, при выборах представителя от большого собрания. Представим себе, что вся страна поделит свои голоса между двумя партиями, почти равными по числу своих сторонников. Тогда может оказаться избранным такой парламент, который будет представителем половины всего числа избирателей плюс один, а другая половина всех избирателей минус один не будет представлена ни единым депутатом.
Может ли такой парламент считаться истинным воплощением воли народа?
И этот случай вовсе еще не является образцом, раскрывающим наибольшее из возможных несовершенств мажоритарной системы избирательного права. Шарль Бенуа говорил в своем докладе, представленном в французский парламент при обсуждении законодательных предложений о введении пропорционального представительства: «Заметьте, что при этой мнимой системе истого и простого большинства наименьшим злом является, если представлена только половина плюс один избирателей. Зло может быть более значительным, и большинство в выборных учреждениях может быть лишь мнимым большинством, не соответствующим действительному большинству избирательного корпуса».
Может показаться странным, что представители, избранные большинством голосов, оказываются представителями «мнимого большинства», т. е. на самом деле представителями меньшинства; и тем не менее Шарль Бенуа прав: такой случай возможен, и притом в безупречно правильных условиях выборов, без всякой подтасовки голосов.
Георг Мейер в своей известной монографии, посвященной избирательному праву, приводит такой пример:
Положим, мы имеем всего 100 000 избирателей, которые разделены на 100 избирательных округов, по 1000 избирателей в каждом, и каждый округ должен выбрать одного депутата, т. е. всего должно быть выбрано 100 депутатов. Допустим, что борются только две партии: либеральная и консервативная. Положим, что партия либералов побеждает в 40 округах, имея в них по 900 голосов за себя и по 100 голосов против себя. А партия консерваторов побеждает в 60 округах, имея в них по 600 консервативных голосов за себя и по 400 либеральных — против себя. Результаты выборов будут таковы: 40 либеральных депутатов и 60 консервативных. Победили консерваторы; и тем не менее число либеральных голосов в стране гораздо больше, чем консервативных. В самом деле, либералы имеют за себя (40 х 900) + (60 х 400), итого 60 000 голосов, тогда как консерваторы, победившие на выборах, только (40 х 100) + (60 х 600), итого 40 000 голосов.
Другой замечательный пример мы находим в знаменитом исследовании Сариполоса, посвященном критике мажоритарной системы выборов и горячей защите системы пропорциональной. Этот пример можно изобразить в виде следующей таблицы:
| Округа | Избиратели: | Депутаты: | ||
| либ. | кон. | либ. | кон. | |
| А… | 2378 | 2622 | 0 | 1 |
| В… | 2352 | 2648 | 0 | 1 |
| С… | 2428 | 2578 | 0 | 1 |
| [)… | 2271 | 2729 | 0 | 1 |
| Е… | 4571 | 428 | 1 | 0 |
| Итого | 14 000 | 11 000 | 1 | 4 |
В результате мы получаем, что 4 консерватора избраны 11 000 голосов, а 14 000 либеральных голосов провели только одного депутата!
Вот еще один пример Георга Мейера. Положим, мы опять имеем в стране 100 000 избирателей, распределенных между 100 избирательными округами по 1000 избирателей в каждом, и от каждого округа избирается один депутат. В выборах участвуют три партии: социалисты, либералы и консерваторы. У социалистов в каждом из 100 округов будет, положим, по 400 голосов; у либералов в 50 округах по 550 голосов и в других 50 по 50 голосов; обратно у консерваторов: у них в первых 50 округах по 50 голосов, а в следующих 50 округах по 550 голосов. На выборах 50 депутатов проведут либералы и 50 консерваторы. Социалисты же останутся совсем не представленными. И однако они имеют за себя 400 х 100, т. е. всего 40 000 голосов, тогда как две другие победившие партии, только по 50 х 50 + 550 х 50, т. е. по 30 000 голосов.
Эти примеры, конечно, вымышленные, школьные, они доказывают лишь возможность искажений; действительные факты подтверждают реальность этих последних.
Так, в Бельгии в 1870 г. за либералов было подано 43 000 голосов, а за клерикалов 35 000, и однако либералы получили 52 мандата, а клерикалы -72 мандата. Еще более удивительный результат получился в той же Бельгии в 1884 год: 36 080 клерикальных голосов избрали 67 депутатов, а 22 117 либеральных голосов были представлены только двумя депутатами!
А вот статистика выборов в рейхстаг в Бадене в 1890 году:
| Партии |