Утро России. 1917,21 мая. № 125.
Арсеньев К.К. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПАРАЛЛЕЛИ
I
Во Франции между февральской революцией 1848 г. и открытием Учредительного собрания прошло десять недель. У нас приблизительно такой же промежуток времени принес с собою не созыв Учредительного собрания, а только обновление состава временного правительства. Ненормального в этом ничего нет. Задачи, поставленные февральскими днями 1848 года, были гораздо менее сложны, чем те, которые предстояло и предстоит решить нашему временному правительству. Всеобщая подача голосов во Франции, — если не считать давно забытых и весьма несовершенных опытов конца XVIII и начала XIX века, — вводилась впервые, как и в России, но осуществление ее было несравненно проще и легче. Сравнительно небольшое пространство страны, сравнительная немногочисленность, однородность и культурность ее населения, значительное число территориальных единиц, гораздо более, чем наши губернии, приспособленных к обращению в избирательные единицы, повсеместное и давнее распространение более или менее независимых органов печати, более или менее организованные партийные кадры, многолетняя привычка к политической жизни, далеко не вполне свободной, но все же не сдавленной безграничным произволом, — все это облегчало введение новой избирательной системы, упрощало возбуждаемые ею вопросы. О пропорциональных выборах тогда не было еще и речи; других форм избрания, кроме мажоритарной, никто не предлагал; недостатки выборов по округам, ярко освещенные практикой июльской монархии, предрешали установление выборов по спискам. Совсем иным представляется положение России, раскинувшейся на громадное пространство, вчетверо более населенной, разношерстной по национальному составу, далеко не достигшей всеобщей грамотности, одинаково бедной путями сообщения и очагами культуры, до самого последнего времени остававшейся фактически на уровне полицейского государства. Франция вдобавок целые десятилетия до 1848 г. пользовалась благами мира, едва нарушавшегося экспедициями в Марею, в Бельгию и небольшими походами в Алжирии. Россия почти три года страдает от войны, беспримерной по своей жестокости и изнурительности, отвлекающей от мирного дела массу взрослого мужского населения. Понятно, что приготовления к выборам, во Франции законченные в два месяца, потребуют у нас гораздо более продолжительного времени. В кабинетах государственных и научных деятелей работа, связанная с этими приготовлениями, идет с самых первых дней после переворота: на будущей неделе она вступит в новый, официальный фазис. Ценным для нее материалом послужит опыт предстоящих в близком будущем муниципальных и земских выборов, к которым имеется в виду применить пропорциональный метод.
В 1848 г. за ускорение выборов в Учредительное собрание стояли в особенности умеренные элементы временного правительства и всего французского общества. Отсрочки выборов требовали крайние левые партии, устроившие даже с этою целью манифестацию 16-го апреля, чуть было не повлекшую за собою возобновление революционной борьбы. У нас можно было бы ожидать аналогичных явлений; переход к правильному, твердому порядку всего менее желателен для тех, кто проповедует «захват власти», «массовое насилие», перманентность или неопределенную продолжительность революции. Один из представителей этого настроения выступил, однако, с обвинением временного правительства в намеренном, ради «своекорыстных интересов», замедлении созыва Учредительного собрания, — созыва, который, по мнению обвинителя, мог бы быть произведен в течение двух недель. На самом деле временное правительство и в первоначальном, и в обновленном своем составе не могло не сознавать всю важность скорейшего открытия Учредительного собрания, — всю важность его как для страны, так и в особенности для тех, на ком лежит ближайшая ответственность за ее настоящее и будущее. Эта ответственность тем тяжелее, чем призрачнее власть, чем больше она встречает на каждом шагу препятствий, трудностей и подозрений. Но поспешный созыв первого всероссийского парламента — парламента, созданного революцией и призванного упрочить лучшие ее результаты, парламента, который должен быть свободным, чтобы положить основание свободе, был бы великой и трудно поправимой ошибкой. Работа собрания должна совершаться в сравнительно успокоившейся стране, не встречая ни угроз, ни искусственных задержек, ни упорного непонимания. Ошибкой или даже преступлением были бы, конечно, и ничем не вызванные отсрочки; но ни о чем подобном, ввиду указанных выше условий, не может пока быть и речи. Временное правительство не отдыхает, не теряет дорогих минут: меньше чем в три месяца им исполнено громоздкое дело, для которого в другое время, при другой обстановке понадобились бы долгие годы. В этом заключается существенное различие между ним и французским временным правительством 1848 года. В активе последнего значатся только два крупных шага вперед: введение всеобщей подачи голосов и отмена смертной казни за политические преступления. Признание права на труд было только пустым словом, образование люксембургской комиссии — декорацией, за которой не было никакого серьезного содержания, устройство национальных мастерских — паллиативной мерой, ошибкой, быстро обратившейся в обман. Нужно ли напоминать, что сделало наше временное правительство среди бурь и волнений, среди завещанной старым режимом разрухи, под ударами с разных сторон, без уверенности в завтрашнем дне? Конечно, оно находило поддержку в других организациях, выдвинутых революциею; но немало усилий приходилось тратить на приобретение, на закрепление этой поддержки, не исключавшей, по временам, ни соперничества, ни противодействия. Не знаю, чем закончится деятельность временного правительства; но до сих пор о нем с гораздо большим правом можно повторить сказанное французским учредительным собранием 1848 года: «Le gouvernement provisoire a bien mérité de la patrie».
Русские ведомости. 1917,21 мая. № 113.
II
Широко и глубоко идущая созидательная работа — не единственное отличие нашего временного правительства от своего французского прототипа16. Хотя в состав временного правительства 1848 года вошел один из главных доктринеров социализма, Луи Блан, приведший с собою рабочего Альбера, но это не оказало никакого влияния на общее направление дел. Люксембургская комиссия обратилась в «парламент мнений»; национальные мастерские, представлявшие собою если не силу, то возможность силы, очутились в руках министра общественных работ Мари, одного из самых консервативных членов правительства. Социалистические учения имели в тогдашней Франции, особенно в больших городах, немало приверженцев; но социалистические партии существовали только в зародыше. Барбес, Бланки, Кабэ, Распайль, Прудон, Консидеран были, как и Луи Блан, вождями без войска; их окружали более или менее многочисленные, но не дисциплинированные партизаны. В стороне от них, иногда как случайные сотрудники, иногда как решительный враг, стояли республиканцы старого типа, хранители якобинских традиций, руководимые слабовольным Ледрю-Ролленом. Достаточно сильные для агитации, даже для гражданской войны, все эти группы не были достаточно сильны для творчества. В два месяца, истекшие между революцией и выборами в учредительное собрание, они не успели сплотиться, раздвинуть свои рамки, вступить в соглашение между собою. Понятны поэтому их усилия отдалить выборы, продлить переходное положение. Когда им это не удалось, когда выборы дали победу их противникам и привели в собрание, рядом с умеренными республиканцами, немалое число мнимо-обращенных членов «старых партий», когда в исполнительную комиссию прошли противники социалистов и передвинулся вправо сам Ледрю-Роллен, когда громадным большинством собрания было отклонено образование министерства труда или прогресса, в среде побежденных немедленно возникла мысль об обращении к открытой силе. Уже 15-го мая, через одиннадцать дней после открытия собрания, сделана была попытка разогнать депутатов и образовать новое временное правительство. Шесть недель спустя вспыхнуло июньское восстание. Пролились потоки крови, в которых потонули мечты о лучшем будущем, потонула и свобода. Исходом уличной борьбы были предрешены все последующие события, вплоть до декабрьского переворота и торжества деспотизма.
При существенно иной обстановке совершилась и продолжалась русская революция. В феврале 1848 года падение монархии было неожиданным для самих сражавшихся на баррикадах; ее корни никогда не уходили глубоко в землю, но безнадежно прогнившими они не были и в самую последнюю минуту. У нас монархический строй, дошедший до крайней степени разложения, держался только силою инерции и рухнул при первом серьезном напоре. Его крушение было предусмотрено целым рядом партий, которые с первых же дней переворота приняли прямое или косвенное участие в управлении государством и в подготовке новых основ для политической и социальной жизни. В среду временного правительства вступил сначала только один социалист, А.Ф. Керенский; но его роль сразу стала высоко активной, как благодаря поддержке, которую он находил в революционных организациях, так и благодаря его личным качествам. Когда почва под ногами временного правительства стала колебаться, оно возбудило вопрос о пополнении его другими представителями социалистических партий. Образовалось коалиционное министерство, в состав которого вошли социал-демократы, социалисты-революционеры и народные социалисты. Работа, и раньше, в значительной своей части, направлявшаяся по социалистическому руслу, приняла еще более определенный характер. Отчасти произведены, отчасти приготовлены или намечены крупные шаги в сторону осуществления социалистических идеалов. Явилась возможность ожидать, что общими усилиями далеко не во всем согласных между собою групп будет достигнуто многое, еще недавно видневшееся только в туманной дали. Отпали, по-видимому, поводы к столкновениям, вроде тех, которые погубили Вторую французскую республику. Опыт 1906 и 1907 гг. давал полное основание думать, что непохожим на робкую, быстро поддавшуюся испугу, тесно связанную с прошлым Assemblée Constituante 1848 года будет первое русское учредительное собирание. Если припомнить, как далеко вперед готово было идти большинство двух первых Государственных дум, выбранных на основе крайне несовершенного закона, при сомнительно нейтральном кабинете Витте-Дурново и явно враждебном кабинете Столыпина, после неудачи призывов к вооруженному восстанию и к пассивному сопротивлению, то нетрудно угадать, каким будет настроение учредительного собрания, свободно избранного всеобщей подачей голосов. Созванное не внезапно, при полном свете дня, при одинаково огражденной от насилия деятельности всех партий, оно должно и может выразить волю русского народа. Для так называемого «непосредственного действия» (action directe) нет ни повода, ни оправдания, когда ничто не препятствует мирному движению, в какую бы сторону оно ни направлялось.