Таким образом, постепенно русская промышленность достигла совершеннолетия, могла освободиться от тех помочей, на которых ходила, могла вступить в борьбу с иностранной конкуренцией. Об этом признании ее зрелости, о снятии с нее опеки много подумывали в последние годы, прикидывали, в какой форме и последовательности это могло бы совершиться. Но не успели. Уже гремели пушки Вильгельма, уже немецкие каски блестели на русской территории. Пришлось отложить проект до другого, мирного времени.
Промышленность очутилась в еще более искусственной атмосфере, чем она была раньше. Мировой рынок исчез, вся страна стала походить как бы на осажденную крепость, ни привозить в которую извне, ни вывозить из которой ничего невозможно. Появились всякие «центры», «особые совещания», комитеты по распределению сырья и т. д. Инициативе промышленника не было места; он получал заказы от казны, казна снабжала его определенным количеством топлива и материала, тем количеством, которое при разверстке приходилось на его долю; он изготовлял положенное количество продукта, сбывал его по установленной цене. Регламентация давно минувших эпох с ее таксами, указанием того, что можно и должно производить и какими способами, возродилась вновь.
Вернулись и к прежним эпохам в области техники, технического оборудования фабрик и заводов. На «кладбищах» у старьевщиков стали приобретать старые, выброшенные ввиду несоответствия новым требованиям машины, извлекать из лома негодные, неоконченные двигатели. Словом, техника шла назад гигантскими шагами. А одновременно с этим сокращалось число технически образованных руководителей предприятий и опытных практиков, управляющих, механиков, мастеров.
Ясно стало, что дело так продолжаться не может. Нельзя поглощать одни лишь накопленные запасы, не создавая ничего нового, и запасы должны в конце концов иссякнуть. И тем более усиливалось желание нанести окончательный удар жадному врагу, очистить Россию от немцев и вернуться снова к мирной жизни, вступить действительно на путь успешного промышленного развития, не стесняемого никаким германским засилием, никакими оказавшимися столь выгодными для немцев, торговыми договорами.
Казалось, мечта эта вот-вот осуществится. Грянувшая революция и наступившая свобода устраняла последние сомнения, освобождала промышленность от той опеки, которою она была опутана сверху донизу при старом режиме. Учредить акционерное предприятие без особого дозволения нельзя было; полицию необходимо было содержать на смете предприятий, выдавая всем, от старшего до последнего городового, узаконенные обычаем поборы; на каждом шагу тем или иным действием можно было навлечь на себя подозрение в недостаточной благонадежности и подвергнуться преследованиям со стороны власть имущих.
Теперь все это исчезло, горизонт прояснился. Для русской промышленности настал, казалось бы, давно желанный час. Но и на этот раз мечтам ее, по-видимому, не суждено осуществиться, по крайней мере сильные сомнения закрадываются в душу, вызывают пессимизм.
Утро России. 1917, 23 мая. № 126.
II.
Не успели отзвучать первые радостные крики «да здравствует свобода, да здравствует демократическая республика», как поднялась какая-то новая смутная сила и двинулась волною на русскую промышленность, грозя ее затопить и уничтожить, зародились какие-то новые элементы, которые как будто поставили себе целью задушить промышленность, задавить ее, не оставить следа от нее. Работа их пошла быстро и успешно.
То тут, то там стали удалять инженеров и техников, руководивших в течение многих лет предприятиями, сумевших поставить заводы на прочную ногу; стали заменять их простыми мастерами, без профессиональной подготовки, подобно тому, как в какой-то больнице на место опытного и сведущего врача посадили полуграмотного фельдшера. Или попросту решили, что в инженерах нет надобности, можно обойтись без них. Как будто оркестр может существовать без дирижера, который своей палочкой, своими властными движениями руки только и в состоянии создать гармонию звуков, заставить отдельных музыкантов действовать дружно, идти в ногу. Без дирижера получается одна какофония, нет единства действий — кто в лес, кто по дрова. А инженер на заводе и есть тот дирижер, в котором так нуждаются отдельные музыканты-рабочие. Отсутствие его уже сказывается в их игре, в расстройстве работы на заводах.
Топливо — пища промышленности, без него наступает промышленный голод — но и тут темные силы действуют; Донецкий район сокращает производство каменного угля, а он единственный источник минерального топлива, Домбровские рудники в руках немцев, подвоз английского угля, прибывающего в большом количестве чрез балтийские порты, давно прекратился. А ведь это грозит остановкой всего; нет угля — нельзя топить ни паровозов, ни доменных печей, ни двигателей на фабриках.
Наконец, промышленность грозят сокрушить и новые требования, предъявляемые к предприятиям. Не то чтобы всякие требования об увеличении заработной платы были неосновательны. Нет, напротив, плата должна быть такова, чтобы рабочий не влачил жалкого существования, чтобы он мог вести жизнь культурного человека. Государству нужны граждане, а не полуголодные орудия производства. Но и промышленность только выигрывает от того, что ее рабочие хорошо питаются, живут в приличных помещениях, у голодного, не выспавшегося рабочего, и дело идет плохо, вяло, медленно.
Но есть требования, и требования. В одних случаях рабочие настаивали на 8-часовом рабочем дне и особом вознаграждении за сверхурочные часы в военное время, на увеличении заработка до такого уровня, при котором рабочий в состоянии существовать при современной чрезвычайной дороговизне. Сплошь и рядом это обозначало, что дополнительное вознаграждение поглотит всю прибыль предприятия за текущий год. Но предприниматели на это готовы идти, они понимают, что иначе невозможно, они согласны отказаться от своей прибыли.
В других случаях требования имеют иной характер. На первый взгляд, они ничем не отличаются от предыдущих, тоже сводятся к тому, чтобы гарантировать рабочему необходимый для жизни минимум заработной платы. Однако сходство между ними только кажущееся, внешнее. На самом деле исходная точка во втором случае совершенно иная. Цель состоит не в создании сносного материального положения для рабочих, считаясь с условиями дороговизны, а в чем-то ином. Нужно забрать у предпринимателя всю прибыль, и не только прибыль, но пойти еще дальше и заставить его отдать сверх того и часть капитала. Так что здесь лозунг — «Долой прибыль» и «Конфискация части капитала». То, что получится этим путем, распределяется между рабочими, совершенно независимо от того, насколько действительно велика нужда их в повышении заработка и насколько предприятие в состоянии выдержать такую кровопускательную операцию.
С последним не только не считаются, а напротив, как бы стараются нанести предприятию возможно больший ущерб. Какой же в этом расчет, какая польза рабочим от этого?
Утверждают, что чем более несуразны и чудовищны требования, тем скорее предприятия перейдут в руки самих рабочих, наступит царство социализма. Но ведь если предприятие даст нынешнему владельцу убыток, то убыток получится и при управлении, состоящем из рабочих, и притом еще гораздо больший, так как опытные люди будут заменены лицами, в этой области ничего не смыслящими. Можно быть хорошим мастером, механиком или монтером на заводе — но для ведения предприятия этого еще мало. Дело может кончиться убытками, при которых рабочие, взявшие его в свое управление, окажутся в худшем материальном положении, чем они были еще несколько месяцев тому назад, до того, как началось повышение заработной платы.
Есть и другое объяснение. Владельцы предприятий в течение трех лет войны нажили столько, что могут подлиться с рабочими. Недостаточно отнять у них полностью прибыль нынешнего года, надо еще захватить и часть прибылей прошлых лет. Что в последние годы прибыли достигали головокружительных размеров, мародерские цены давали в руки промышленников огромные богатства, и война, лишавшая одних кормильцев и разорявшая семьи, в то же время создавала чуть ли не ежедневно новых миллионеров — всего этого отрицать нельзя, «пир во время чумы» шел вовсю.
Вина за это падает в значительной мере на прежнее правительство. Оно не сумело ни своевременно приостановить расточительность и продажу предметов роскоши, ни ввести тех налогов, которые передали бы государству значительную часть нажитых войною богатств. Не сумело в особенности регулировать цены на казенные заказы так, чтобы получилась нормальная, а не безумная прибыль. Злоупотреблений было много, и они-то и дали возможность промышленникам определять цены по своему усмотрению — те, кому ведать надлежало, смотрели на их операции сквозь пальцы.
К сожалению, однако, далеко не все ошибки и злоупотребления прежнего режима возможно теперь исправить. Подоходный налог отчасти может захватить в пользу казны вырученную в прошлом году прибыль, но и то лишь отчасти. Рабочим же воспользоваться ею нет никакой возможности. Для них доходы предприятий за прошлый год безвозвратно пропали. Конечно, они могут требовать выдачи сверх всей прибыли текущего года еще дополнительной суммы. Но только это не будет прибыль предприятия за прошлый год; это будет попросту часть его капитала. Огромное большинство предприятий имеет акционерную форму, дивиденд распределен между акционерами и установить, кто его получил, нет никакой возможности в настоящее время.
Возьмите находящуюся у вас в кармане 5-рублевую бумажку и попытайтесь выяснить, кому она принадлежала неделю тому назад, месяц тому назад и т. д. Она, быть может, в течение одного дня переменила дюжину владельцев. То же самое с акцией. Имя владельца на ней не обозначено, и из того, что сегодня она принадлежит данному лицу, еще вовсе не следует, что и в прошлом году то же лицо получило по ней дивиденд. Это будет лишь случайное совпадение. Когда же биржа открыта, одна и та же акция делает, быть может, не меньшее число оборотов в течение краткого срока, чем кредитный билет.