Если читатель серьезно вдумается в основное положение резолюции, то у него неизбежно возникнет вопрос: не принадлежит ли и русский народ к числу тех народов, на которые стремятся наложить иго эксплуатации империалисты «всех стран»? Это очень серьезный вопрос. Ибо если империалисты «всех стран» стремятся эксплуатировать русский народ, хотя бы только в экономическом отношении, то совершенно ясно, что ему надо защищаться. И если даже невозможно ему совершенно оградить себя от эксплуатации со стороны империалистов «всех стран», то все-таки ему очень важно выяснить себе, какие именно империалисты опаснее для него в настоящее время: те, которые идут на него с дубьем (германско-австрийские), или которые собираются действовать пока что лишь рублем (скажем: английские или американские)? Однако на этот вопрос резолюция не дает никакого ответа. Ее основное положение выступает перед нами в том теоретическом полумраке, в котором все кошки серы, а «все страны» одинаково виноваты в нынешней войне.
Зачем понадобился этот полумрак? Неужели авторы резолюции до сих пор держатся того убеждения, что в империалистических войнах сам квартальный не разберет, кто кого задрал? Как видно - держатся. Это большая беда для нас. Но этой беде легко могло бы помочь знакомство с тем, что говорили об ответственности за нынешнюю войну, например, немецкие и австрийские социал-демократы не далее как за несколько дней до ее начала. Лицам, серьезно интересующимся этим вопросом, я рекомендую поучительную работу Эд. Бернштейна «Die International der Arbeiterklasse und der Europeäische Krieg». Из нее они увидят, что еще накануне войны социал-демократические партии центральных империй прямо и решительно называли свои правительства главными виновниками надвигающейся на цивилизованный мир катастрофы. Русский пролетариат должен быть осведомленным об этом.
Не мешало бы осведомить его и о том, что, когда катастрофа разразилась, тогда оппортунистическое большинство германской социал-демократической партии решило использовать ее для получения пролетариатом некоторых уступок от правительства и высших классов.
С этой целью оно стало поддерживать политику своих империалистов. И за ним пошло в том же направлении, по крайней мере, большинство германских профессиональных союзов. Это - факт. Умалчивать о нем, отворачиваться от него - значит предпочитать горькой истине нас возвышающий обман. Но на самом деле «обман» никогда не возвышал никого, и мы, социалисты, мы, руководители трудящейся массы должны избегать его, как величайшего зла.
Ввиду того неоспоримого факта, что германское социал-демократическое большинство перешло на сторону империалистов, мы не имеем права утверждать, что ответственность за нынешнюю войну падает только на «господствующие классы всех стран». Нет, в известной мере она падает также и на указанные мною выше элементы рабочего населения Германии. Зачем умалчивать об этом перед русским пролетариатом? Зачем скрывать от него истину, хотя бы и весьма горькую?
Далее. Совершенно справедливо, что война истощает все страны и народы. Но чем беднее данная страна, тем более она истощается войною. Россия принадлежит к числу очень бедных стран. Ей гораздо труднее будет вынести экономические последствия нынешней войны, чем Англии, Франции, Германии и Соединенным Штатам Северной Америки. Поэтому сознательные представители ее рабочего класса должны прежде и больше всего думать о том, как бы поскорее прекратить войну, совершенно ее изнуряющую в экономическом смысле и к тому же не ею начатую (в доказательство я опять сошлюсь на указанную выше работу Эд. Бернштейна). А между тем резолюция озабочена преимущественно вопросом о том, как бы перевести демократию всего мира на точку зрения Циммервальдской секты. Если бы русский пролетариат проникся духом этой резолюции в своей международной политике, то он рисковал бы наделать много ошибок и поставить непреодолимые препятствия на пути дальнейшего экономического развития своей страны. А ведь экономическое развитие - главная пружина всего общественного движения: не сознание определяет собою бытие, а бытие определяет собою сознание. Стало быть, ошибочная иностранная политика русского пролетариата и крестьянства принесла бы непоправимый вред всему нашему культурному будущему, т. е., между прочим, и будущему нашей революции.
Не может быть такой войны, целью которой не был бы мир. Весьма естественно, поэтому, что резолюция занимается вопросом об условиях мира. Тут мы имеем дело со старыми формулами: «мир без аннексий» и проч. Но страна, вынужденная вести войну, не может ограничиться мечтою о желательных для нее условиях мира. Ей следует ясно начертать тот, который ведет к осуществлению ее мечты. А по этой части резолюция отличается молчаливостью. Правда, она указывает, напр., на необходимость обновления личного состава министерства иностранных дел. Но что касается наступления, мы находим лишь следующие краткие строки:
«В частности, съезд полагает, что вопрос о наступлении должен быть решаем исключительно с точки зрения военных и стратегических соображений».
Это просто-напросто неправильно, потому что вопрос о наступлении имеет также и политическое значение. Ведь мы не одни ведем войну; ведь у нас есть союзники, которых затрудняет бездействие нашей армии. Это всем известно.
Впрочем, если каждый закон можно толковать расширительно, то каждую резолюцию можно толковать исправительно. Будем надеяться, что так и станут толковать ее сознательные представители нашей революционной демократии.
P.S. Статья эта была уже написана, когда вечерние газеты принесли мне известие о том, что за исправительное толкование резолюции взялась сама жизнь, правда, не русская, а немецкая. Немцы начали наступление на наш фронт.
Единство. 1917, 14 июня. № 64.
Изгоев А.С. ПИСЬМА О СВОБОДЕ
Письмо первое
Когда говоришь или пишешь о свободе, нельзя не вспомнить тех слов, с которыми в 1793 году взошла на эшафот знаменитая французская революционерка г-жа Ролан: «Свобода, сколько преступлений совершается во имя твое!»
Но кроме преступлений, т. е. действий сознательных, сколько происходит еще страшных и неотвратимых несчастий оттого, что люди не понимают свободы, не могут отличить ее от анархии и в бессознательности своей несут гибель себе и своим ближним.
Свобода, говорит иной рабочий, теперь никто не может командовать мною, никто не может запретить мне курить, когда я хочу. И когда по озорству или глупости закуривает папироску возле гремучей ртути или пороха, собственной гибелью, гибелью десятков и сотен своих товарищей платит за такое понимание свободы.
Нынче свобода, говорит солдат, хочу - пойду в окопы, хочу - нет. От такой «свободы» расстраивается армия, слабеет караульная служба. Несколько дней проходит как будто в полном спокойствии: враг ничего не предпринимает. Но он высмотрел все, что ему надо, и когда опьяненные неправильно понятой свободой люди совсем забыли о враге, он тогда-то и появится и одним ударом уничтожит всю русскую силу, сокрушит все наше сопротивление.
Но из окопов вернемся в мирную обстановку большого города, хотя бы Петрограда. Свобода понята тут как возможность гадить улицы плевками, окурками, семечками и не чистить улиц. Начальства нет. Никто не запрещает плевать на тротуары, как, например, в немецких городах, где за это людей штрафуют. Никто не заставляет поливать улицы, счищать навоз, вывозить его в указанные места на свалки. Захочет дворник - побрызгает из кишки, а нет - кто ему прикажет, милиционеры - не начальство. В результате такой «свободы» станет умирать людей двумя-тремя десятками больше на тысячу, разовьются заразные болезни, и у того же самого дворника или рабочего, заплевывающего семечками тротуары, умрут горячо любимые дети.
И если хоть тогда он задумается над вопросом, почему в нашей столице и теперь, когда наши рабочие получают жалованья больше, чем французские и немецкие генералы, а работают и производят вдвое и втрое меньше, чем иностранные рабочие, смертность куда больше, чем в Париже или Берлине, он, может быть, сообразит, что отчасти это происходит и от неправильного понимания свободы.
Свобода - величайшее благо. Без свободы не может развиваться государство. Но свобода вовсе не означает того, что каждый имеет право делать все, что ему взбредет в голову, хотя бы это грозило гибелью множеству людей.
Такой свободы нет и не может быть.
Свобода требует самого строгого подчинения закону, подчинения за совесть, по убеждению. Но так как не все люди еще настолько развиты, чтобы понять необходимость такого подчинения, то общество может и должно заставить непонимающих подчиниться закону. Свобода не означает отсутствия законов. Свобода подразумевает существование хороших законов, таких законов, которые изданы с согласия большинства населения. В каждом обществе есть люди, по-разному думающие. Одни находят, что так будет лучше, другие, что иначе. Но пока эти люди живут вместе, и меньшинство и большинство обязательно должны подчиняться закону, который выражает волю большинства.
Меньшинство имеет полное право проповедовать, что этот закон плох, неудачен, его надо заменить другим, но пока закон определенным, заранее указанным порядком не отменен, все, в том числе и это меньшинство, обязаны неотмененному закону подчиняться. А правительство, исполняющее волю большинства, должно заставить меньшинство исполнять неотмененные законы. Это не будет нарушением свободы. Вот если правительство запретит кому-нибудь доказывать и говорить, что такой-то закон плох и его надо в законном порядке изменить, если правительство запретит высказывать такие мысли, то оно поступит неправильно и нарушит свободу.
Возьмем, например, пропаганду большевиков и посмотрим, что в ней подходит под понятие свободы, а что ей противоречит.