- Бескровная революция. Разумная... Благообразная... Стройная... Парад, а не революция...
Восторги были легкомыслием, побуждающим к гражданскому бездействию. В недовольстве и тревоге способна родиться потребность действовать. Но в уподоблении развала нынешней революции «дикому бессмысленному бунту» все-таки не меньше легкомыслия, чем в прежних восторгах. Можно даже сказать, что и восторги, и поношения исходят из одной и той же логической ошибки.
В первое время многим казалось, что вот революция упразднила известные правовые нормы, лежавшие в основе самодержавного строя, заменила царя и его приспешников Временным правительством, - а затем все останется попрежнему, и Россия будет жить без помех... Но упразднение нормы не простые слова на бумаге. Не одни государственные учреждения действовали сообразно им. Эти нормы оформляли известное строение общества. Они, подобно цементу, скрепляли социальную постройку соответствующего им типа. От них во многом зависел удельный вес социальных групп и классов. Старые, отжившие законы влияли и на положение каждого отдельного человека. Разумеется, не одними правовыми нормами определяется социальная ткань государства, роль каждой группы клеток в этой ткани и место каждой отдельной клетки. Но в ряду других причин основные законы, составляющие правовую суть того или иного государственного строя, - большая величина. И, раз она исчезла, глубокие социальные пертурбации неизбежны. Поскольку упраздненный закон оформлял социальную ткань, постольку она должна прийти в более или менее бесформенное и хаотическое состояние. Поскольку закон связывал определенным образом социальную пирамиду, постольку она должна прийти в бессвязное и рассыпанное состояние. Поскольку закон насильственно, наперекор естественным данным, одни части целого держал вверху, другие внизу, постольку неминуемо перемещение и блуждание. Верхние части, лишившись опоры, на которой они держались, должны стремительно полететь вниз, нижние, освобожденные от давления, державшего их у основания общественной пирамиды, столь же стремительно должны подниматься кверху... Социальная пирамида рассыпается не так, как пирамиды каменные. Каменная пирамида рассыплется на груды обломков и только. Обломки социальной пирамиды -живые тела. Они не лежат, а движутся. Ищут себе места, соответственное своему удельному весу. Сталкиваются, ведут борьбу за существование...
В дни восторгов легкомысленные современники не подозревали, что крах старого строя является лишь политической искрой, от которой неминуемо должны вспыхнуть социальные пожары. И в значительной мере по неведению своему современник был беспечен и глядел вперед без боязни. И по тому же неведению тот же самый современник приходит в отчаяние, когда увидел социальные последствия февральского переворота. Он, легкомысленный современник, считает диким, бессмысленным трагически неустранимое последствие упразднения старого строя и трагически необходимую предпосылку какого-то нового строя будущего.
Если упразднить только «политическую надстройку» и оставить неприкосновенной социальную ткань, которую эта надстройка оформляла и скрепляла, то все попытки создать новый строй обречены на бесплодие. Чтобы создать новую политическую надстройку, необходима новая социальная база. Без распада старого фундамента, без перемещения составных частей его новый фундамент не возникнет.
Иной нетерпеливый современник может сказать: если отмена прежних правовых норм так значительна по своим социальным последствиям, то надо поскорее декретировать новые нормы, и тогда все сразу станет на свое место, примет очертания, определенные разумом законодателя...
Так порою и говорят. Но этот взгляд - конечно, недоразумение. И недоразумение уже по одному тому, что возможность декретировать то или иное строение социальных тканей крайне ограничена. От бывших революций остались целые библиотеки декретов, отвергнутых жизнью.
Отвергнутых не всегда потому, что замысел законодателя был плох. Сам по себе он, может быть, был и не плохим, но жизнь идет иными путями, пусть неразумными, пусть гораздо худшими, чем указывал законодатель, но, более соответствующими реальным условиям. Эти реальные условия становятся понятными в отдалении историку. И историк может относиться к ним абстрактно, «не ведая ни жалости, ни гнева». От законодателя революционной эпохи требовать такой абстрактности невозможно.
Поскольку реальные условия законодателю не известны, - он относится к ним как современник. Одному сочувствует, против другого сознательно борется. Вообще же, современнику не дано видеть и вполне точно взвешивать те условия, среди которых он живет и действует. Одни условия он склонен переоценивать, другие недооценивать, третьи ему просто незаметны и непонятны. Сверх того, разум революционного законодателя - лишь одна из многих сил, под влиянием которых происходит разрушение старого и создание нового. Как и всякая сила, действующая одновременно с другими, он способен отклонить равнодействующую в свою сторону, но не больше, чем позволяет мощность всех других сил. Разум революционного законодателя нервно и энергически пытается внести хоть какое-либо регулирующее начало в смятенную, не находящую своего равновесия стихию. Но лишь некоторые из этих попыток оказываются удачными, принимаются жизнью к руководству, становятся правовыми нормами, способными закреплять и оформлять то, что создается внеправовым порядком. Остальное наполняет архивы мертворожденных декретов...
Современнику надо запастись терпением и ждать не только того момента, когда накопятся удачные попытки законодателя регулировать стихию. Нужно ждать также, пока сложится, хотя бы в самых грубых чертах, некая социальная база, которая послужит опорой новому праву и даст ему силу обязательного закона. А пока удачные попытки не накопились, и социальная база не наметилась, приходится жить в условиях распада и при отсутствии правовых норм. Это ужасно. Но это нельзя назвать неожиданным. Задолго до революции вдумчивые люди, ожидая ее, надеясь на нее и даже работая над тем, чтобы она пришла возможно скорее, не скрывали, однако, что очень рады были бы избежать ее, если бы это было возможно. Бывают исторические условия, при которых революция неизбежна, как единственный спасительный выход. Но она все-таки болезнь и при этом очень тяжкая.
Русское Богатство. 1917. № 7-10. С. 297-301.
КОММЕНТАРИИ
Герасимов П.В. «Самобытное». Статья соредактора начавшей выходить с 1 июня ежедневной газеты «Свободный Народ», органа Конституционнодемократической партии (Партии «народной свободы»). Выходила под общей редакцией членов IV Государственной думы Александрова А.М. и Герасимова П.В., а также Изгоева А.С. и члена I Государственной думы В.А. Оболенского, который числился ответственным редактором. Все члены редакционной коллегии часто выступали авторами в собственной газете. Ироничное название данной статьи, недаром помещенное в кавычки, призвано было привлечь внимание читателей к серии «Отклики», которую первоначально предполагалось сделать постоянной, призванной, по словам автора, «оценивать все очередные нелепости и опасные приключения и происшествия сегодняшнего политического дня». Републикуется впервые.
К стр. 15. «Разве все это не оттуда, не от прошлого, не от Щегловитовых, Штюрмеров и Протопоповых?..» Все трое перечисленных государственных деятелей воспринимались российской либеральной общественностью как олицетворение «темных сил», основные виновники неудач на фронте и не решаемых проблем в тылу. В дни Февральской революции были арестованы, заключены в Петропавловскую крепость, допрашивались Чрезвычайной следственной комиссией. Щегловитов Иван Григорьевич (1861-1918) - министр юстиции (1906-1915), председатель Государственного Совета (1 января - 1 марта 1917), член «Русского собрания». После захвата власти большевиками перевезен в Москву и как заложник казнен 5 сентября 1918. Штюрмер Борис Владимирович (1848-1917) - обер-камергер Двора Его Императорского Величества, председатель Совета министров, министр внутренних дел и министр иностранных дел (январь-ноябрь 1916). Член «Русского собрания». Умер в тюремной больнице 20 августа (2 сентября) 1917. Протопопов Александр Дмитриевич (1866—1918) - крупный помещик и промышленник, депутат III и IV Государственных дум, октябрист министр внутренних дел (сентябрь 1916 - 28 февраля 1917). После захвата власти большевиками перевезен в Москву, содержался в Таганской тюрьме. 27 октября 1918 расстрелян в порядке «административного усмотрения».
Струженцов М.И. Об отношении к переживаемым событиям. Тезисы доклада на Всероссийском съезде православного духовенства и мирян
2 июня. Доклад прозвучал во второй день заседания съезда. См: Всероссийский Церковно-Общественный Вестник. 1917. 9 июня. № 44; Московский Церковный Голос. 1917. 29 июня. № 16. Выступление Струженцова поминается и с той или иной мерой полноты воспроизводится во многих работах по истории Русской Православной Церкви. Тезисы републикуются впервые.
Составители данного сборника при редактуре убрали круглые скобки при нумерации тезисов и выделили курсивом их заголовки, проставленные автором.
К стр. 16. Всероссийский съезд православного духовенства и мирян был созван по инициативе Исполнительного комитета объединенного духовенства Московской епархии и по благословению высшего органа церковного управления: см. определение Св. Синода № 2444 от 29 апреля 1917 г. (Всероссийский Церковно-Общественный Вестник. 1917. 30 апреля. № 17; Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (далее - НИОР РГБ). Ф. 60. Папка 1. Ед. хр. 6. Л. 1- 1об.; Российский государственный исторический архив (далее - РГИА). Ф. 806. Оп. 5. 1917.1 стол. Д. 10140. Л. 55). Работал в Москве с 1 по 12 июня. На съезд со всей страны от каждой сотни церквей прибыло по одному клирику и мирянину, а также по одному представителю от монашествующего духовенства и духовно-учебных заведений каждой епархии. См.: НИОР РГБ.Ф. 60. Папка 1. Ед. хр. 1. Л. 1. Ед. хр. 6. Л. 1; Московский Церковный Гол