Задачей правильно понятой политики социалистического пролетариата и должно быть содействие этому процессу путем прежде всего организации революционного давления мелкобуржуазной демократии на буржуазную власть. После того как представители самого пролетариата вместе с представителями народнической мелкой буржуазии вступили в коалиционное министерство, эта задача стала для социал-демократии почти невыполнимой.
В качестве правительственной партии, обязавшейся оказывать абсолютное доверие министерству общенационального единения, социал-демократия, в лице меньшевистской фракции, осудила себя на постоянное торможение пробуждающейся в крестьянско-солдатской массе политической самостоятельности, на удерживание Советов от попыток активно влиять на ход правительственной политики.
Вместо того чтобы содействовать развитию классового самосознания солдатско-крестьянской демократии, партия пролетариата своей ложной политикой парализует процесс освобождения сознания этой демократии от налипших на нем либеральных и национальных иллюзий. Вместо того чтобы на работе толкания вперед мелкобуржуазных масс укреплять в пролетариате сознание его особого положения в общедемократическом революционном блоке, как отдельного класса, меньшевистская социал-демократия всю свою деятельность приспособила к эсэровской теории единого «трудового народа». И она это делает до такой степени всерьез, что лидер ее товарищ Церетели, даже будучи разбужен от сна, не обмолвится терминами «социал-демократия», «пролетариат», «классовая борьба»; а будет неизменно говорить только о «революционной демократии», о «нации», о «борьбе с контрреволюцией и анархией».
Тормозя процесс классового самоопределения крестьянско-солдатской демократии, меньшевики и эсеры неизбежно способствовали тому, что нарастающее благодаря затягивающейся войне, созданной ею разрухе и неспособности освободившейся от давления низов буржуазии глухое недовольство пролетарских и даже части крестьянско-солдатских масс бросило их в объятия ленинизма. Ибо ленинизм бросил в эти массы лозунг «Вся власть Советам!» -лозунг, апеллирующий к возросшему у народных масс с февральских дней чувству уверенности в своей политической силе. Видя с изумлением, что три месяца революции еще не дали им заметного улучшения жизни, массы склонны искать выхода в устранении от власти представителей враждебных им капиталистических классов.
И они были бы правы, если бы все дело или, по крайней мере главное дело, заключалось в нежелании и неспособности буржуазных либералов проводить революционно-демократическую программу. Но это далеко не так. Обладая громадной организованной силой Советов, демократия имеет возможность проводить свою волю в области внешней, внутренней и экономической политики гораздо полнее, чем она это делает до сих пор. Если это не имеет места, то главным образом потому, что воля самой демократии еще не определилась, что ее авангард еще инстинктивно льнет к соглашению, к компромиссу с буржуазным либерализмом; что вместо революционного давления на буржуазию демократия осуществляет «безусловную поддержку» ее.
При таких условиях звать пролетариат к свержению временного правительства во имя «всей власти Советам», значит переворачивать на голову все политические отношения и пытаться, совершенно искусственно, ускорить процесс развития внутренних противоречий революции. Ближайшим образом попытки свалить коалиционное правительство во имя перехода власти к Советам ведут к результату, прямо противоположному тому, что имеется в виду; вместо отделения мелкобуржуазной демократии от либерализма получается (уже получилось!) теснейшее сплочение их против «противников слева».
Если бы же, благодаря накоплению в стране элементов недовольства, нынешняя правительственная комбинация была свалена смелым натиском слева, то образовавшееся на ее развалинах правительство мелкобуржуазной демократии, отражая всю неподготовленность ее к власти, всю незаконченность ее политического самоопределения, также мало справилось бы с поставленными перед русской революцией задачами, как и опирающееся ныне на нее правительство коалиционное. Ни к чему другому, как к реакции в пользу империалистических элементов буржуазии - быть может, после кратковременного эпизода «диктатуры пролетариата» - такое положение не привело бы. Это могло бы еще не означать полного краха российской революции, но уж, во всяком случае, не пролетариат заинтересован в том, чтобы этой революции пришлось снова начинать «от печки» - от правительства Родзянки и Милюкова.
Переход революционной власти в руки мелкобуржуазной демократии станет в процессе развития революции, рано или поздно, политической необходимостью. Быть может, уже в первые дни Учредительного собрания, этот момент будет означать собой крупную победу революции, важный этап в деле упрочения ее завоеваний. Но он станет возможным лишь после того, как мелкобуржуазная демократия сама значительно поднимется над нынешним уровнем своей политической зрелости и станет способной как удержать власть в своих руках, так и пользоваться ею в своих интересах. Пока этого нет, политика толкания ее к власти во что бы то ни стало остается политической авантюрой. И эта авантюристская политика мешает социал-демократии делать свое неотложное дело - содействовать развитию политической самодеятельности мелкобуржуазной демократии путем ее освобождения из-под власти либеральной политики и идеологии.
Не «Вся власть Советам!», а завоевание Советами политической независимости, завоевание ими роли организованного авангарда демократической революции, вот лозунг дня. И лишь в борьбе за осуществление этого лозунга произойдет то отмежевание революционно-пролетарской политики от приспособляющегося к сознанию мелкой буржуазии оппортунизма, без которого немыслимо выполнение российским пролетариатом роли самостоятельного фактора революции.
Летучий Листок меньшевиков-интернационалистов. 1917. №2. С. 4-6.
Набоков В.Д. ОБ УЧРЕДИТЕЛЬНОМ СОБРАНИИ
В конце прошлого месяца начались работы особого совещания, созванного для выработки закона о выборах в Учредительное собрание. Если совещанию удастся к началу июля закончить свою работу, если не затянется рассмотрение Временным правительством того проекта, который будет ему представлен, если внешние и внутренние события не создадут неожиданных и непреодолимых преград, то можно рассчитывать, что в октябре соберется первое Учредительное собрание Российского государства.
Во всемирной истории еще не было такого опыта организации верховной воли народной, который мог бы по грандиозности задачи и ее трудности идти в сравнении с тем, что предстоит выполнить России.
Оставим в стороне все политические условия переживаемой эпохи, забудем на минуту картину теперешнего положения России, не станем думать и о предстоящих опасностях и потрясениях. Если бы их и не было, если бы не было войны и связанной с нею разрухи, и если бы в борьбе с разрушительной анархией правительство чувствовало себя сильным и прочным, то и тогда созыв Учредительного собрания на основе всеобщего избирательного права потребовал бы от государства и от общества величайшего напряжения сил.
Возможно, конечно, что созидательная работа Учредительного собрания окажется непрочной и недолговечной. Пу и истории неисповедимы. Но, приступая к своим задачам, Учредительное собрание должно поднять их на высоту, по существу им свойственную, и само подняться до их уровня.
Приходится установить самые основы и на них воздвигнуть законченное здание нового Российского государства. Место для этой постройки - абсолютно чистое. Никаких пригодных материалов от старого рухнувшего здания не осталось, нет ни одной живой традиции, ни одной творческой идеи, которую бы можно было вынести неприкосновенной из-под развалин монархии. Русский монарх, русские представительные учреждения, несовершенные, с ограниченными правами, плоды компромиссов и неохотных уступок, целиком и без остатка сошли со сцены. Правда, четвертая Государственная дума, принявшая на свои плечи в решительную историческую минуту всю тяжесть революционного подвига, завоевала себе в народном сознании и великий авторитет, и право на признательность всей страны. Но никому, конечно, не приходит в голову предположение, чтобы в будущем государственном строе России сохранились следы дореволюционного прошлого, воплощенного в созданиях Витте и Столыпина. Нет, повторяем, все придется строить с основания.
Предпосылкой строительства является, конечно, разрешение вопроса о форме правления.
Все, что совершалось в стране за минувшие три месяца с половиной, с достаточною убедительностью свидетельствует о безнадежности всяких попыток к восстановлению в настоящее время монархического принципа. Было бы, быть может, преждевременно рассчитывать на то, что монархическая идея похоронена насовсем. Всякие предсказания в этой области гадательны. Но одно несомненно: к династии Романовых возврата нет. Живое воплощение идеи монархизма исчезло. Если бы на одну минуту представить себе, что станет возможной пропаганда восстановления монархии, разумеется, в строго конституционных рамках, и что такая пропаганда окажется успешной, то все же решающим доводом для людей нашего времени останется факт бесповоротного крушения династии. Призыв же новой династии - в условиях современной жизни - все-таки представляется чем-то фантастическим. Выбирать нового царя - кто отважится призывать к такому опасному и ненужному опыту. Без всякой натяжки можно сказать, что монархия в России умерла естественной смертью, исчерпав все свои жизненные силы. Последние ее действия фактически ускорили этот конец, но именно безболезненный и мгновенный характер этого конца доказывает, что разложение коснулось самых корней монархического принципа. Насаждать его вновь, задача ни для кого не привлекательная. Трудно себе представить, во имя каких разумных целей мог бы быть предпринят подобный опыт, заранее обреченный на неудачу и чреватый всякими осложнениями.