мировому братству всех людей земного шара.
Но те, кто еще не дорос до национализма, те, у кого еще нет преданности большим человеческим союзам, называемым нациями или государством, те, у которых в наши роковые дни в голове и сердце только «прибавки», да восьми- шести- и четырехчасовые «рабочие дни», те социалистами еще быть не способны.
Этих себялюбов надо еще заставить пройти через школу национализма, надо научить их служить своей собственной стране, прежде чем они станут способны служить человечеству.
И потому для нас совершенно понятен возглас социал-демократа Чхеидзе: «Да здравствует горячо любимая Россия». Мы ждали этого этапа.
Русская Свобода. 1917. № 10-11. С. 21-26.
Ерманский А.О. КРОНШТАДТСКАЯ СМУТА
История с «Кронштадтской республикой», по-видимому, пришла к концу. Много трагического, печального было во всей этой истории, - но и много преувеличенного, раздутого газетами. Тут преувеличения носили отчасти характер нарочитых, умышленных. Это ведь сделалось за последнее время одним из приемов контрреволюции. Ее выразители, ее органы печати жадно подхватывают всякое подобие слуха об «анархии», о насилиях, превращают слух в подлинный факт и придают ему иногда фантастические размеры. Все это они пускают широко в ход изо дня в день в своих целях: скомпрометировать революционную стихию, провести в сознание обывателя идею о необходимости «порядка» и «твердой власти».
Пусть потом, даже очень скоро тот или другой «факт» окажется фантазией, мыльным пузырем, вроде пресловутых «республик» Шлиссельбургской, Новороссийской и др. Это, однако, мало смущает контрреволюционные газеты и нисколько не мешает им на другой день преподнести читателям еще ряд таких же «фактов».
Но это только одна сторона дела. Другая состоит в том, что и сама стихия нашей революции таит в себе много неожиданного. Не надо упускать из виду основную черту великой русской революции: началась она как рабочая, но восторжествовала как солдатская. В этом и сила, и слабость нашей революции. Сила, ибо единственная массовая народная организация, бросив свою вооруженную силу на чашку весов рабочей борьбы, этим решила судьбу революции и дала огромный размах ее демократическим завоеваниям. Слабость, ибо властной, решающей силой в революционной России стала солдатская, т. е. крестьянская масса. А ее отличительная черта - не только низкий уровень политической зрелости и искушенности, но и промежуточное положение мелких собственников, умонастроение которых податливо к различным влияниям, особенно - демагогическим, потому и проявляет большую неустойчивость.
В самом деле, не случайность, что в нашей политической смуте выдвинулся именно Кронштадт, находящаяся под боком у Петрограда крепость, в жизни которой такую господствующую роль играет солдатская и матросская масса. К тому же Кронштадт еще морская крепость. Этим определяется многое в ходе Кронштадтских событий, в первые дни революции, ознаменовавшиеся здесь кровавыми расправами, и в последующие месяцы.
Нигде ведь жизнь «нижнего чина» при царском строе не была поставлена в такие тяжелые, невыносимые условия, как именно во флоте. Здесь был и особый подбор офицеров, набиравшихся преимущественно из высшего, дворянско-помещичьего класса. Здесь весь строй отношений, вся атмосфера были насыщены кастовой обособленностью, заносчивостью и жестокостью по отношению к матросу, который отвечал своему начальству затаенной враждой, классовой ненавистью и жаждой мести.
Теперь вот очень много внимания уделяли тем казематам, в которых матросы почти три месяца держали арестованных офицеров. Мы уж не говорим о том, что вопли буржуазных газет об истязаниях, которым якобы подвергались арестованные, в общем, оказались фальшивыми: офицеры сами заявили, что обращение с ними тюремной администрации вполне корректно. Но важно тут другое. В этих самых казематах ведь недавно еще те же офицеры держали арестованных матросов не только месяцы, но и годы. И ужас этих карцеров-могил, лишенных света и воздуха, характеризует прежние условия жизни матросской массы - условия, накоплявшие в ней стихийное чувство злобы и мщения.
После того как это чувство излилось в известных расправах в первые дни революции, в матросской массе преобладающими остались революционное настроение и зачаточные, неразвитые, примитивные представления о задачах революции. Трагизм положения - в том, что эти примитивные представления резко не соответствуют тяжелой и сложной обстановке развития революции в условиях мировой войны, развития русской революции в то время, когда революционная энергия пролетарской демократии в других странах скована той же войною.
Значительная часть примитивной, политически неопытной массы Кронштадта причисляет себя к большевикам, к «последовательным» марксистам. Но где же и когда им было приобрести хотя бы начатки марксистского понимания сложности и внутренней противоречивости общественных явлений, особенно таких, как наша революция? Им малодоступно понимание не только сложности хода революции, но и грозящих ей опасностей. Для примитивной массы все ясно и просто: есть буржуазия, есть рабочий народ, который должен забрать у нее власть, и все устроится по-хорошему.
Таков вообще строй мыслей у массы, только вновь просыпающейся к сознательной политической жизни. Весь большевизм ведь и есть не что иное, как болезнь детства политической мысли пролетариата и примыкающих к нему трудящихся масс.
Кронштадтским большевикам впервые, благодаря революции приобщающимся к идее классовой политической борьбы, необычайно дорога их преданность тому, что принесла им эта идея, как откровение. Тем уголком, который впервые открылся пред ними, целиком поглощены их мысль и воля, этим уголком они вполне удовлетворены. И неизбежно, как покушение на эту их преданность, они воспринимают всякую попытку раскрыть перед ними наличность еще и других уголков, других сторон сложной политической жизни -тех сторон, которые им недоступны. Их, несомненно, неприятно удивляет, даже раздражает, когда за их преданность их не хвалят, а как будто - наоборот - даже упрекают.
Таким же бессознательным большевизмом пропитаны, конечно, не только те элементы массы, которые причисляют себя к большевикам. Любопытно отметить, что с этой стороны проявили себя в Кронштадте социалисты-революционеры. Как известно, первоначально, выработанная 13 мая Исполн[ительным] комитетом Кроншт[адтского] Сов[ета] раб[очих] и солд[атских] депутатов резолюция, заявляя, что Совет является единственной властью в городе, устанавливала, что Совет сносится непосредственно с Врем. правительством: его власть, стало быть, признавалась тогда. Через три дня, в заседании Совета эта резолюция была превращена в другую, где власть Врем[енного] правительства совсем отрицалась! И вот это-то превращение было делом не большевиков, а именно эсеров: им принадлежала тут инициатива.
Они по численности не уступают в Совете большевикам. Они издают свой малограмотный и обывательски оппортунистичный ежедневный листок -под характерным названием «Труд, земля и море», отражающий всю примитивность и смутность политической мысли крестьянской массы. С точки зрения этой мысли, пожалуй, была бы неудивительна склонность на самом деле признать Кронштадт особой, самостоятельной республикой. Психологии крестьянина ведь еще присуще представление об его селе, как об его «мире», которым легко ограничивается весь его кругозор, чуждый связи с большими, сложными государственными или мировыми целями.
Но в действительности не подлежит сомнению, что сепаратизм, стремление отложиться от всей России были чужды намерениям эсеров и большевиков, принявших резолюцию 16 мая. Когда они в ней заявляли, что Совет р[абочих] и с[олдатских] депутатов представляется единственной властью, то имели, по-видимому, в виду не столько государственную власть, сколько власть в пределах деятельности городского самоуправления.
Надо вспомнить то, о чем уже приходилось говорить в предыдущем номере: Врем[енное] правительство весьма мало энергии проявило в деле замены старых органов власти на местах новыми демократическими. Еще меньше энергии проявлено было в деле демократизации органов местного самоуправления.
В Кронштадте существовал комиссар Пепеляев, навязанный городу помимо воли населения. И он собственной властью установил своеобразный, чуждый демократическому духу кронштадтцев, способ обновления городской думы. Еще в средине марта, по распоряжению г-на Пепеляева, в дополнение к старым 38 думским гласным, выбрано было населением, еще 65 гласных. При этом население было разбито комиссаром на 13 групп, из которых каждая выбирала по 5 гласных. Таким образом, одни только 4 группы владельцев торгово-промышленных предприятий, домовладельцев, извозопромышленников (хозяев) и рантье (пенсионеров) послали в думу 20 гласных, в то время как от всей массы рабочих, солдат и матросов полагалось избрать всего 10 гласных: 5 от рабочей и 5 от военной секции Совета р[абочих] и с[олдатских] деп[утатов].
Конечно, характерно для мало развитой массы кронштадтцев, что она не против этого протестовала, что она не требовала введения вполне демократической Гор[одской] думы. Во всяком случае, таким способом созданная г-ном Пепеляевым Дума ровно ничем себя не проявила, точно так же, как и ее голова - домовладелец И.И. Записной. Власть Городской думы и ее реальные представления резко не соответствуют тяжелой и сложной обстановке развития революции в условиях мировой войны, развития русской революции в то время, когда революционная энергия пролетарской демократии в других странах скована той же войною.
Конечно, это относится преимущественно к массовым членам Кронштадтского Совета. Что же касается его руководящих элементов, то тут, повидимому, действуют молодые, неопытные, случайно подвернувшиеся лица. Естественно, приноравливаясь к общему духу Кронштадтской «толпы», эти «герои» также упрощенно строили свои схемы и лозунги и быстро усвоили себе всю несложную «философию» «правдизма». А отсюда «глубокие» умы буржуазных публицистов извлекли свое несокрушимо твердое убеждение, будто ленинизм-то и создал Кронштадтскую смуту. Известно: сильнее кошки зверя нет...