Революция под знаком социализма не анархична или безгосударственна, не отрицает государства или власти, а, наоборот, борется за политическую власть, за укрепление ее авторитета на широком и прочном базисе всенародного признания.
Этим объясняется, почему мартовские друзья революции, исконные враги социализма, чем явственнее обнаруживается «знак социализма», тем определеннее и решительнее откидываются в стан недругов революции, и чем дальше, тем с большей откровенностью обнаруживают свою подлинную противосоциалистическую и тем самым противореволюционную сущность.
Достаточно было двух месяцев революции, чтобы признанный лидер партии народной свободы определенно и публично, на партийном съезде, заявил по образцу маршала Мак-Магона: «J’y suis, j’y reste!»... Доселе - и не дальше! Революция кончилась, и в дальнейшем задача партии - лишь «консервировать» народную свободу, лишь охранять революционные завоевания, а не обеспечить или - избави Бог! - продвигать их дальше. Через два месяца после переворота П.Н. Милюков решительно провозгласил принцип консерватизма.
Всегда опережавший своих политических единомышленников в движении назад, П.Б. Струве, месяцем позже, от консерватизма успел уже прийти к реакции.
Всего шесть недель прошло со времени выхода № 1 «Русской Свободы». Всего шесть тощих еженедельников отделяют последний № 7 «Русской Свободы» от того момента, когда стихия революции «прожгла, очистила и просветила» Струве, а Струве уже не тот, что прежде, - он полон других, противоположных настроений. Ибо Струве уже увидел в ходе русской революции то, чего не видят, потому что не хотят видеть, другие. Зоркий взгляд бывшего социалиста усмотрел «знак социализма» над русской революцией. И просветленный было лик его исказился... Бывший социалист, как Мефистофель от креста, корчится в гримасах и судороге при виде «знака», которому он некогда поклонялся. Который презрел, и который теперь стал знаком русской революции.
История мстит всем отпавшим от нее.
«Русская революция, по своему объективному смыслу и реальному значению, есть не торжество социализма, а его попрание и крушение», - разоблачает П.Б. Струве «Иллюзии русских социалистов» («Русская Свобода», № 7). «Русские социалисты, живя иллюзией, что они - отмеченные перстом истории борцы за социализм, - печалуется он далее, - на самом деле компрометируют и губят в своей собственной среде на многие годы социализм как идею». «Русские социалисты становятся в каком-то непонятном ослеплении могильщиками социализма и величайшими обличителями демократии». «В современной России - и это подготовлено всем ее развитием - самые влиятельные социалистические элементы дискредитируют и губят идею социализма. Эта идея стала в их руках знаменем для разрушительных, противогосударственных и противокультурных инстинктов, овладевших народными массами». И т. д. в том же духе все изложение на тех трех страничках, которые Струве посвятил «защите» социализма «как идеи» и разоблачению русских социалистов.
Чтобы сильнее скомпрометировать и очернить нынешнюю революцию, П.Б. Струве готов отказаться от прежней хулы и даже похвалить прошлую революцию, которая, «несмотря на все ошибки социалистических партий, начавшиеся пресловутым бойкотом» Государственной думы, была «все-таки революцией глубоко государственной по духу, и потому отразилась в целом ряде других стран усилением демократических течений». Иное дело - вторая революция, - грозит Струве, - она - «бяка», нехорошая, «она окажет устрашающее и отталкивающее действие на более культурные народы». «Идея, что Россия... может вести за собой остальные народы по пути демократии и социализма есть плод жалкого недомыслия и невежества. Это - худший вид, какая-то карикатура национализма... Это - национализм дураков, практически служащий делу зловреднейшего интернационализма»... «Ни с подлинным национализмом, ни с подлинным социализмом это противоисторическое и противокультурное народничество не имеет ничего общего».
Так кончает свою филиппику вконец рассерженный и утративший всякое чувство меры Струве. И приведенным далеко не исчерпываются все перлы, -есть много других, но помельче, лежащие несколько глубже в той «куче», которую пришлось ворошить.
Inde ira? Откуда же такой гнев? Мы уже указывали, в чем его причина. И сам Струве этого не скрывает: «Для меня лично социализм, в который я некогда верил, уже давно является не предметом веры и поклонения, а лишь одной из идей, многозначительной и могущественной, исторического развития народов, в своей отвлеченной сущности, не представляющей ровно никакой опасности для нормальной политической и экономической эволюции».
В этом - весь секрет, здесь - источник гнева. «Отвлеченную сущность социализма, не представляющую ровно никакой опасности», П.Б. Струве готов восприять и усвоить как «одну из идей», но реальное воплощение социализма или фактическое приближение к нему, - о, нет! - на это либеральный профессор не согласен, это представляет «опасность», к этому не побудит бывшего социалиста никакой «нравственный толчок», как бы «громаден и спасителен» ни казался он ему в первые дни революции. Скорее отвергнет он революцию, станет в оппозицию к ней, нежели приемлет революцию под знаком социализма.
И, убегая от революции, Струве помчался в объятия реакции. Он вызывает реакцию в жизнь, возвещает ее приход: «Реакция против плодов, которые несет и принесет с собой такая (разрушительная, противогосударственная и противокультурная) деятельность социалистов, неотвратима».
Не будем спорить с редактором «Русской Свободы». Наши пути - не его пути. Судьба русской свободы представляется нам совсем не так, как «Русской
Свободе». Как ни высоко расцениваем мы народничество, которое Струве представляется «противоисторическим и противокультурным», мы все же не покрываем русским народничеством всего интернационального социализма. Для нас ясно, что только под этим знаком международной солидарности всех трудящихся может победить русская свобода и революция. Мы не вправе сказать, чтобы революционеры поневоле, революционеры со вчерашнего числа субъективно желают контрреволюции. Но хотят ли они того или не хотят, объективно борьба мартовских революционеров - и справа и слева, национал-либералов и социал-анархистов, - направленная против социализма, фатально обращается и против революции. Ибо всегда и повсюду даже заведомые враги свободы, драпируясь по нужде в защитные цвета революции, утверждали: «Мы не желаем контрреволюции, а желаем лишь обратного тому, чего хочет революция».
«Nous ne voulons pas la contrerévolution, mais nous voulons le contraire de la révolution!» Эти слова, сказанные маститым французским клерикалом и реставратором сто лет тому назад, вдохновляли поколения и других народностей: один из виднейших немецких реставраторов взял эти слова даже эпиграфом к своей книге. Лавры Жозефа де-Мэстра, Ярке и Адама Мюллера смутили покой Струве. Повернувшись спиной к революции, взалкав о реакции, чье дело делает он, испугавшийся знака социализма.
Дело Народа. 1917, 30 июня. № 88.
ИЮЛЬ
Бенуа А.Н. О ПАМЯТНИКАХ
Еще в самом начале революции основатель «Русской Воли» г-н Амфитеатров разразился «пламенной» статьей против памятника Николаю I, названного им «идолом самодержавия». Во имя революционных идей, во имя борьбы с самодержавием он требовал его свержения или, по крайней мере, его удаления. Теперь он проводит ту же программу на страницах своего «Бича». Сочувствующие ему художники иллюстрируют его идеи о необходимости сдачи этих произведений искусства в музеи и о неуместности сохранения бронзовых кумиров императоров на стогнах революционной России...
Я, впрочем, не возвращался бы больше к этой теме, считая ее настолько ясной, что и тратить время на нее не стоит, да вот на днях мне случилось беседовать с одним молодым и видным деятелем, и я вдруг увидал, что вовсе этот вопрос не так уж ясен для всех. И что раз умные и свежие люди способны мыслить в духе Амфитеатрова, то, следовательно, эти мысли носятся, как зараза в воздухе, и нужно принимать против них какие-то меры. Аргументы у моего собеседника, в котором я не могу видеть случайного встречного, очень близки к аргументам отца «Русской Воли». Бронзовые статуи царей сооружены для поддержания культа царизма. Их нужно теперь убрать, раз идет борьба с царизмом и его идеологией. Если эти памятники художественно хороши, то им место в музее. Если они плохи, то их можно расплавить на вещи полезные. На место же их следует поставить памятники, знаменующие великие события освободительного движения и лики его борцов.
Формулы очень ясные. Да и, казалось бы, трудно было бы что-нибудь про них возразить, ибо действительно против монархического принципа идет борьба, ибо памятники действительно являются апофеозом монархов, ибо следовало бы ознаменовать важнейшие моменты революционной истории, ибо надо надеяться, что «освобожденная Россия» создала бы памятники вполне достойными исповедуемых ею идей. Но вот, к сожалению, в самом начале этой цепи рассуждений приходится указать на два пробела, которые и подтачивают остальное построение, делают его негодным. Вспомнили обо всем, но забыли об искусстве и об истории, а как раз эти два начала требуют величайшей осмотрительности в отношении к себе. Перечисленные формулы эти уже пленили не раз людей революционно настроенных. В дни Великой Французской революции по милости их были низвергнуты и перелиты в пушки сотни шедевров. Среди них конная статуя Генриха IV на Pont-Neuf в Париже - шедевр
Франкавиллы (от которого остались одни фрагменты в Лувре), конная статуя Людовика XV на Place de la Concorde - шедевр Бушердона (от которого остались лишь изображения) и конная статуя Людовика XIV на Place Vendôme шедевр Жирардона (остались лишь модели). Все также читали об актах вандализма Коммуны 1871 года. Среди них особенно прискорбны свержение и продажа за границу Вандомской колонны и сожжение «притона тиранов» Тюильрийского (Tuileries) дворца.