Сколько социалистических партий, столько сект, и эти секты еще различаются между собою отдельными толками, разграничениями, разделениями. Меньшевики и большевики не могут соединить себя на одной общей социал-демократической платформе. Социал-демократы и социалисты-революционеры противопоставляют себя друг другу на совершенно неопределенном и неверном признаке «народничества». От социалистов-революционеров почему-то отделяются народные социалисты, хотя их программа народническая, а трудовики, считая себя социалистами, почему-то не сливаются ни с со-циал-демократами, ни с социалистами-революционерами или народными социалистами, называясь даже не партией, а «группой». Отдельно стоят чистые анархисты, также с подразделениями.
Все эти партии, несмотря на общность социалистических идеалов, так упорствуют каждая в своем догматическом и тактическом обособлении, что не считают возможным объединиться (блокироваться) даже для такого скромного, чисто местного хозяйственного дела, как выборы в районные думы. Так важна для каждой партии ее партийная фирма, что она не хочет смешиваться с другими партиями.
Но все эти социалистические партии вместе со всеми номинально приписанными к ним членами и теми, кто неопределенно сочувствуют социалистическим идеям исключительно из-за отрицательного отношения к «буржуазным» партиям, - все они составляют каплю в море российского населения. Никто, конечно, не сомневается в том, что в составе 170-миллионного населения России социалисты - партийные члены или своим сочувствием к ним примыкающие - составляют ничтожное количество в сравнении с массой людей, ни к каким социалистическим партиям не принадлежащих, и не примыкающих.
Среди них имеется огромное число людей сознательно не разделяющих социалистические идеи - потому ли, что вообще, по своим философско-психологическим воззрениям и исходя из данных исторического опыта не обладают необходимой верой в высокое совершенство человеческой природы, да и в возможную неистребимость заложенных в ней эгоистических инстинктов, чтобы считать осуществление социалистического строя спасительным и достижимым на нашей грешной земле. На которой даже такие простые, ясные истины морали, как истины христианства, не могут, безнадежно не могут получить осуществления, даже в пределах программы-минимум. Несмотря на такую колоссальную пропаганду этих истин и постоянную, непрерывную в течение 2000 лет агитацию в их пользу проповедями, символами и чудесами, на какую, конечно, не могут рассчитывать социалисты никаким количеством партийной литературы, митингов и красных плакатов.
Эти люди исповедуют идею демократизма, а не социализма. Ибо демократические принципы являются великими принципами разумной государственной политики, практического государственного строительства, оздоровляя общественную жизнь идеею равенства граждан, оплодотворяя ее живыми соками народного творчества и тем расширяя и углубляя русло, по которому направляется развитие государственного организма.
Социалистические же идеалы никоим образом не могут претендовать на значение лозунгов практической текущей государственной политики. Потому что, поскольку они основаны на предпосылке добровольного труда индивидуума на общую пользу коллектива и всеобщей солидарности, поглощающей отдельные эгоизмы, они могут быть осуществлены не иначе и не ранее как в результате далекой эволюции морально-интеллектуального чувства. И только при определенных условиях технически-промышленного прогресса. А до тех пор социализм - не политическая программа, а доктрина. Не юридический институт, который можно декретировать в принудительном законодательном порядке «по указу Его Величества Пролетариата». Или - еще менее революционный факт, который можно создать в порядке захватном, как этого желают крайние течения большевизма, а только идея. Одна из прогрессивнодемократических идей, проникающих [в] политическую мысль нашего времени и направляющих стремления современной жизни к достижению, путем социальных улучшений, справедливого, равномерного распределения между людьми тягот тяжелого труда по добыванию средств к существованию, на который обречено человечество.
Отношение социалистических партий к несоциалистической России - отношение ничтожного меньшинства к огромному большинству. Если и верно утверждение, что за теориею антисоциализма, исповедуемой кучкой интеллигентов, стоит огромная масса аполитических слоев населения, и ею покрываются своекорыстные классовые интересы буржуазных слоев, то ведь, и с другой стороны, верно, что за кучкой социалистов-доктринеров стоит огромная аморфная масса темных слоев населения, в которой социалистические лозунги будят лишь смутные инстинкты, лишь анархические вожделения захватов и присвоений. Тоже собою покрывая своего рода «классовые» интересы -своекорыстные эгоистические интересы неимущих классов.
Революционная идеология социалистов граничит с изумительною фантастикой. Они думают, что в революционном горниле можно выковать по заготовленному штампу самую усовершенствованную форму социально-экономического строя. Что силою революционного натиска можно сразу изменить индивидуалистическую «коллективную психику, искоренить вековые навыки и устои социальной жизни и внезапным превращением создать в стране, коснеющей во тьме невежества, с рабскими антиобщественными и антигосударственными навыками и анархическими инстинктами, светлый социалистический рай.
Робеспьер, с отличавшей его тупою прямолинейностью доктринера-революционера, думал декретом конвента отменить в старой католической Франции католицизм и заменить его религиею разума по установленному им ритуалу. Наши социалисты, опьяненные внешними успехами революции и в слепом самообольщении властью среди общего безвластия, считают все возможным, все достижимым, стоит только сломить сопротивление реакционных буржуазных сил и сделать усилия к устранению последних препятствий на пути победоносной революции.
Но революционный угар пройдет. И вместе с ним исчезнут многие иллюзии. И прежде всего исчезнет иллюзия власти, которой у социалистических партий в действительности нет, ибо демагогия не есть власть в государственном смысле, и анархические элементы населения и солдаты-дезертиры - не опора для государственного управления. И тогда обнаружится бессилие революции для удержания и закрепления ее завоеваний...
Речь. 1917,3 (16) июня. № 128 (3870).
Шульгин В.В. «ПУСТИ, Я САМ!»
Если бы удалось на время забыть о болезненных ожогах современности, подняться на известную высоту, мысленно отойти куда-то дальше от страшной трагедии, в которой мы участвуем, словом, если бы найти в себе силы отнестись философски ко всему тому, что происходит, то, вероятно, можно было бы сделать некоторые выводы.
Представим себе концертный зал, в котором скрипач и публика.
Если публика имеет право только слушать и ничем не выражать своего одобрения или неодобрения, то это есть нечто вроде самодержавия.
Если же публика имеет право аплодировать музыканту или свистеть и тем самым или понуждать его играть дальше, или же уходить с эстрады, то это... правильный демократически строй.
Но если публика не ограничивается аплодисментами или свистом, а сама лезет на сцену, если толпа учит музыканта, если сопилочные меломаны вырывают скрипку и пытаются водить смычком по струнам, извлекая из благородного инструмента кошачьи завывания, то это... тот строй, который у нас теперь.
Каков бы ни был скрипач, даровит или бездарен, все же он неизмеримо выше в отношении музыки тех людей, которые никогда скрипку в руках не держали. Но при самодержавии людям этим разрешалось только слушать, и нельзя было выражать своего протеста даже тогда, когда играли плохо и не то, что нравилось. Удивительно ли, что когда им дали свободу выражать свое мнение, они этим не ограничились и захотели играть более активную роль.
Беда именно в том, что разволновавшихся людей сейчас нельзя убедить в том, чтобы они сели на свои места и слушали. Но через некоторое время, разумеется, им надоест и опротивеет раздирающий концерт невежд, они рассядутся и потребуют музыкантов.
Когда о Константинополе и проливах рассуждают люди, никогда в глаза не видевшие географической карты, а таких в Российской державе шестьдесят процентов; когда о международных договорах говорят неграмотные в буквальном, а не в переносном смысле этого слова; когда об исторических задачах трактуют ученые, которые из истории России знают только то, что отрекшийся император назывался Николаем и что при нем был «старый прижим». Когда о государственном устройстве распространяются грамотеи, которые, на худой конец, допускают «республику с царем», - то чем это отличается от того положения, когда самого плохонького скрипача будет обучать игре на скрипке субъект, который не уверен, чем надо водить по струнам: волосом или деревом.
Даже в самых образованных странах массы недостаточно развиты, чтобы понимать сложнейшие и труднейшие вопросы, с которыми связано управление государством. Однако в этих культурных странах существует разумное уважение к образованию, к уму, к знанию, к опыту. Поэтому мы видим, что массы выбирают для управления своей страной людей, находящихся на вершине человеческого развития, людей, неизмеримо превосходящих в умственном и моральном отношении тех, кто их выбирает.
В России сейчас не так. Я видел одного маленького мальчика, который любил хвататься за непосильные для него дела и кричал при этом: «Пусти, я сам!» Доказать ему, что он не может сделать «сам», нельзя было. Но когда он «сам» убеждался, что дело ему не по силам, он начинал плакать и тогда хныкал: «Ах, я же не могу!»
Сейчас русский народ подобен этому ребенку. Ему долго не давали ничего делать, и вот, получив свободу, он за все хватается и кричит: «Пусти, я сам!» Он «сам» хочет решать вопросы войны и мира в каждой роте и полку. Он «сам» хочет править, понимая под этим, что каждая курица имеет право сместить всероссийского министра. Он «сам» хочет творить «самосуд» на площадях и базарах. Он «сам» казнит воров и убийц собственными руками.