Выдвигание в России лозунга захвата власти пролетариатом, т. е. относительно незначительным меньшинством населения, хотя и играющим огромную роль в экономической жизни страны, нельзя не считать показателем обратного поворота большевиков к бланкизму, от которого они - или, вернее, часть их - наполовину отреклись в период торжества народной революции и уничтожения «подполья». Стоило, однако, окрепнуть правительственной и общественной реакции, наполовину загнавшей большевиков обратно в подполье, заключившей в тюрьмы и изолировавшей их лидеров от масс, как прежняя бланкистская психика вновь ожила, и в массу бросаются утопические лозунги, попытки, к осуществлению которых могут только нанести непоправимый вред делу социальной революции.
Что у большевиков речь идет теперь именно о захвате власти одним только пролетариатом - это ясно вытекает еще и из следующего весьма определенного заявления Н. Ленина: «Власть у пролетариата, поддержка его беднейшим крестьянством или полупролетариями - вот единственный исход». («К лозунгам», стр. 14.) Единственным вершителем политических судеб страны должен, таким образом, по новейшему плану Н. Ленина, стать сравнительно малочисленный пролетариат, который, в лучшем случае, может рассчитывать только на «поддержку» со стороны «беднейшего крестьянства». Тут, мы, таким образом, имеем дело с определенным стремлением к установлению диктатуры меньшинства населения, что логически ведет за собой диктатуру той политической партии, которая руководит этим меньшинством. Осуществление же такой диктатуры, естественно, предполагает не децентрализацию и распыление государственной власти, - что явилось бы неизбежным следствием перехода власти к Советам, - а, наоборот, означает захват центральной власти определенной политической партией и дальнейшую централизацию и усиление государственной власти. Ибо только при осуществлении самой беспощадной диктатуры меньшинство может надеяться сверху вниз навязать свои, хотя бы и самые передовые, стремления большинству, еще не доросшему до них.
Отсюда, казалось бы, вытекает неизбежность полного отказа большевиков не только от нынешних Советов, но и от самого принципа политической организации большинства народа, его трудящихся масс, в форме Советов. И неожиданным является поэтому следующее заявление Н. Ленина: «Советы могут и должны будут появиться в этой новой революции... Что мы и тогда будем за построение всего государства по типу Советов, это так (курсив мой. - М.Р.). Это не вопрос о Советах вообще, а вопрос о борьбе с данной контрреволюцией и с предательством данных Советов».
В этой нерешительности, в нежелании лидера большевиков порвать с «построением государства по типу Советов» мы видим следствие благотворного влияния нашей великой революционной эпохи, полуприоткрывшей глаза самым закоренелым централистам-якобинцам и не допускающей их к окончательному повороту в сторону своих прежних взглядов. Н. Ленин уже, по-видимому, отравлен ядом сомнений в спасительности чисто-якобинских методов революции сверху вниз и сознает необходимость опоры в широкой творческой организации народных масс. Эта-то двойственность его психики, заменившая бланкистскую цельность прежних времен, заставляет Н. Ленина и теперь, после категорического отказа от лозунга перехода власти к Советам, заявлять о своей приверженности к самому принципу советской организации. Но тут перед нами налицо безвыходное противоречие, ибо диктатура меньшинства неизбежно исключает «построение государства по типу Советов» и предполагает, наоборот, крайнюю централизацию государственного аппарат.
Советы не могут служить проводниками диктатуры меньшинства населения. Как я уже писал в предыдущем номере, Советы являются органами, выражающими настроение и стремления огромного большинства трудящихся масс народа. Советы не являются поэтому организациями чисто пролетарскими, они представляют собою общую организацию пролетарских, полупролетарских и мелкобуржуазных, с решительным преобладанием последних, и таковыми они неизбежно останутся и впредь, раз они должны выполнить задачу политической реорганизации страны. Поэтому переход власти к Советам означает только устранение от управления страной партий, выражающих ин
тересы помещиков и империалистической буржуазии. Но переход власти к Советам не служит еще сам по себе гарантией проведения коренных социальных реформ; он создает лишь ту политическую обстановку, в которой экономические организации пролетариата и малоземельного крестьянства смогут более или менее свободно проявлять свое революционное творчество. Не возлагая на Советы творческой роли в регулировании и реорганизации производства и распределения, мы отводим им первенствующую роль в борьбе с контрреволюцией, в охране будущего свободного политического строя, и в этой задаче они должны пользоваться самой открытой поддержкой со стороны революционного пролетариата. Естественно, что будучи органами, объединяющими пролетариат с крестьянством и другими мелкобуржуазными по своей психике слоями населения, Советы и в будущем, как и теперь, не будут однородны по своему политическому составу. Но это вовсе и не необходимо. Те же с.-р. и меньшевики, теперь умоляющие на Московском совещании буржуазию о примирении с ними, под влиянием грядущего нового подъема народного движения будут вынуждены переменить свою тактику и отказаться от соглашательской политики, причем наиболее скомпрометированным вождям их придется уйти совсем или открыто перейти на сторону буржуазии. Изменение в настроении масс вызовет соответствующее изменение в составе Советов, но это будут по существу все те же теперешние Советы, т. е. органы по преимуществу мелкобуржуазные, призванные проявлять творческую роль только в политической реорганизации страны и на которые ни в коем случае нельзя будет возлагать проведение коренных экономических преобразований.
В главах Н. Ленина и его последователей Советы, не теперешние, а какие-то иные - органы диктатуры не всей «революционной демократии», т. е. огромного большинства населения страны, а одного уже только пролетариата, т. е. меньшинства - должны взять на себя разрешение всех экономических и политических вопросов. План, несомненно, утопический, ибо он предполагает устранение от участия в самоуправлении страны не одних уж только помещиков и капиталистов, но и многомиллионной массы крестьян, не принадлежащих к числу «беднейших», и других трудящихся мелкобуржуазных слоев. И помимо того, этот план, направляя пролетариат на путь не имеющих шансов на успех политических авантюр, отвлекает рабочих от их важнейшей очередной задачи - самоорганизации для осуществления контроля над производством и распределением. Осуществление этой задачи вовсе не предуславливается непременно неосуществимым теперь и нежелательным захватом пролетариатом государственной власти в свои руки, - задача эта может быть осуществлена экономическими организациями рабочих и крестьян и при переходе власти к мелкобуржуазной в своем большинстве «революционной демократии».
Голос Труда. 1917, 18 (31) августа. №2.
Тыркова А.В. ПЕРЕД ЛИЦОМ СТРАНЫ
Красивый пышный зал московского Большого театра. Всюду золото и пурпур. Для совещания первостепенной важности даже слишком много театральной пышности. Декорации, окаймлявшие огромную сцену, переполненную делегатами, вызывали смутные, раздражающие воспоминания о когда-то виденных операх, о мишурных злодеях и о героях, о театральных действиях.
А между тем в этой зале час за часом разыгрывалось действие государственное, живая трагедия огромной страны, мятущейся среди бедствий и испытаний, заслоняя все внешнее, случайное, все незначительное, пожалуй, даже все личное, т. е. все исходившее от отдельных личностей, какое бы положение они ни занимали.
С начала войны и с начала революции много слышали мы тяжелых, грозных слов. Казалось, так устало сердце, так измучен мозг, что никакие слова, самые жгучие, уже не горят и не жгут. Но бывали минуты, когда по одетому в пурпур театру пробегало содрогание, похожее на стон. И если собравшиеся здесь две России, все еще не примиренные страданьем, по-разному толковали причину всенародных бедствий, то думается, что не раз одинаково испытывали они стыд и боль, и ужас.
Недаром вся зала, ложи, партер, сцена, люди в пиджаках и в серых рубахах, члены Совета и члены Думы, министры и генералы, левые и правые поднимались в одном порыве, точно приносили общую клятву, когда с трибуны раздавались слова:
- Позорного мира Россия не допустит!
И пусть германцы, которые с такой понятной жадностью следят за каждым новым проявлением нашего распада и слабости, поймут, что значит это новое единодушие. До кошмарных июльских дней оно было невозможным. А теперь только два-три человека, притаившихся среди шумного движения огромной толпы, остались вне общего настроения, не встали. И это мало кто заметил, хотя вообще зал с напряженным вниманием следил именно за внешними проявлениями, кто когда встанет, кто кому аплодирует. Вначале это раздражало. Казалось, что аплодисменты вносят всем опостылевшую митинговость. Но мало-помалу, точно в пьесе, написанной верной рукой художника, логика мысли, казавшаяся в речах и декларациях, переплелась с огнем эмоций, освещавшим сумму желаний и воли, накопившихся в тех или иных группах.
Все ехали на Совещание, не зная даже толком, для чего оно собирается и чего от него ждать, предполагали, что противоположность этих желаний приведет к резким столкновениям. Так и говорили - встретятся два электрических полюса, искры посыпятся.
Пожалуй, они посыпались. Восклицания, рукоплескания, иногда даже не особенно любезные помахивания кулаками, все это было. Да и как же иначе, когда впервые за все время революции встретились лицом к лицу все сколько-нибудь организованные политические течения. Целые горы противоречий, споров и отталкиваний накопились между ними за эти длинные, как годы, месяцы революции. С разных концов взялись они за дело разрушения старого и за дело созидания нового, страстно обвиняя друг друга, так же страстно оправдывая себя, и на митингах, и в газетных статьях, и в полемической литературе. Теперь пришел час подвести перед лицом страны итоги, понять сво