к пресвитерианству, чуть не к лютеранству, к разрушению основ русского православия и к подчинению его германизму.
Как видим, укоры серьезные, и если они справедливы, то русской церкви грозит страшный раскол, ибо не все примут эти немецкие новшества. Думаю, однако, что такая опасность нам не угрожает; если группа духовенства, примыкающая к свящ[енникам] Рождественскому и Агееву, и настроена не очень сочувственно по отношению к властным притязаниям епископата и стремится обеспечить должную свободу священнику в его приходе, преобразованном на демократических началах, то все же ровно ничем не подтверждается склонность ее уйти от православия.
Напротив, чем ближе я знакомился с этой группой по ее выступлениям и личным беседам, тем более я проникался убеждением, что самых стойких и сознательных защитников православная церковь найдет именно здесь, среди людей, которые по уровню своей общей культуры могут занять достойное место рядом с лучшими представителями других церквей. Если они и не будут крепко держаться за те или иные обрядовые подробности, то все их внимание устремлено в том направлении, в какое вообще направлено развитие христианской жизни, - именно в сторону углубления христианского сознания, в сторону проникновения человеческой культуры христианскими началами. Разве это строительство «царства Божьего» на земле не важнее всякого внешнего обряда, и разве не священник, близкий к своему приходу, призван учить о нем?
В этом смысле может идти речь действительно о возрождении церковной жизни, и группа, во главе которой стоят названные священники-профессора, и к которой примыкают многие миряне и многие члены «Предсоборного совещания», профессора духовных академий, так и назвала себя. К сожалению, ее успехам среди членов Собора сильно препятствуют резкие выступления проф. Титлинова, может быть, и справедливые по существу, но чрезмерно нетерпимые. «Злобствование» в той атмосфере повышенных настроений, какое господствовало на Соборе в первые недели, производило удручающее впечатление и многих отталкивало от участия в группе.
Отчасти именно этими резкими выступлениями (особенно в печати, в «Русском Слове», «Утре России» и «Русской Воле»), отчасти принципиальными опасениями уклониться от канонического православия объясняется возникновение другой соборной «партии» или группы (слово «партия» всячески избегается в Соборной жизни). Эта последняя стремится удержать Собор в рамках полного единения, дружелюбия и согласия, но полагает, что в своей реформаторской деятельности Собор должен строго держаться канонических требований, между прочим, и в области, не очень-то приемлемой для «группы церковного возрождения», т. е. в области епископской власти. «Группа соборного единения» отстаивает консервативные начала в епископском управлении церковью и вообще несколько опасается нововведений в церковной жизни. Здесь, наверное, вопрос о патриаршестве, боевой вопрос Собора, получит утвердительное разрешение, тогда как «группа церковного возрождения» не скрывает своего отрицательного отношения к нему. Соответственно с этим к группе Соборного единения примыкает более консервативная часть членов Собора, как среди духовенства, насчитывающего и здесь не мало чрезвычайно симпатичных, просвещенных и высоко настроенных людей, так и среди мирян. Среди последних мы находим несколько выдающихся ученых богословов, профессоров духовных академий и т. д. Однако обе названные груп
пы, собственно, не исключают одна другой, и было бы печально, если бы в дальнейшей соборной деятельности образовалась между ними партийная пропасть.
Как третья группа, на Соборе представлен многочисленный русский епископат. Он обособлен от остальной части Собора даже внешне: на эстраде, за председательским столом, поставлены кресла для епископов, лицом к эстраде и к председательскому столу - кресла для остальных членов Собора. За решеткой, в стороне от Собора и Соборной жизни, восседает русский епископат, и это обособление - прекрасный символ того исключительного, странного положения, какое занимает епископат в русской церковной жизни. Я скажу не обинуясь, что, по моему убеждению, именно в этом обособлении епископата лежит наибольшая опасность для необходимой церковной реформы в смысле попыток насаждения в русской церковной жизни начал клерикализма, мертвящих жизнь, не свойственных русскому народу и неприемлемых для него. Гордый, самомнительный, но, ни умственно, ни нравственно ничем не выдающийся русский епископат мало хорошего сделал для русской церкви и государственности за многие последние десятилетия, и ему нечем гордиться.
Поднимал ли он голос во время позорных лет царствования Николая II, слышим ли мы его теперь, во время смуты, готовой снести с устоев всю нашу культурную и государственную жизнь? На Соборе часто раздавались речи о патриархе Гермогене, но не видно что-то среди наших иерархов Гермогенов. Зато устраивать пышные процессии, в которых масса соборян должна участвовать, отвлекаясь от деловой работы, ради которой и собран Собор, выступать в своих золотых и серебряных мантиях, словно напоказ смирения пастырей стада Христова, - это умеет наш епископат. Не ради осуждения наших иерархов я пишу эти строки, но с душевной болью, видя, что до того настроения, в котором может быть совершена великая реформа возрождения русской церковной жизни, наш епископат в большинстве своем не дорос. Убежденных сторонников демократических реформ в церковном управлении мы едва ли много найдем среди русских епископов, и, как мне кажется, на живом дереве русской церкви епископат представляет сухую ветку, уже неспособную к росту и цветению.
Разумеется, я говорю о явлении как о целом, не касаясь отдельных личностей. Быть может, в деятельности Собора выступят и среди епископов светлые умы и нравственно возвышенные характеры. Как не быть их в коллегии, обнимающей несколько десятков человек! Мы знаем, однако, кто и как в большинстве случаев попадал в архиерееи, и не предаемся особенным надеждам. Это не московская Русь 17 века, не времена Гермогенов и Филаретов.
Любопытно, что епископат тщательно охранил свой исключительный авторитет в деятельности Собора. Не довольствуясь своим нравственным авторитетом, он обусловил в Наказе свое право налагать veto на решения Собора, причем выступает, как самостоятельное целое, как епископат. И в предположенной организации Высшего Церковного управления, согласно законопроекту, внесенному Св[ященным] Синодом в Церковный собор, обнаруживается та же тенденция. Именно «Священный Синод» (так он должен называться теперь) состоит только из архиереев, и лишь в составе Высшего Церковного Собора, состоящего из 18 членов, допущено, даже в преобладающем числе, участие миряне (именно 10 из 18).
По всей вероятности, именно на этой почве столкновения монашествующего епископата с белым духовенством и с мирянами обнаружится необходимость действительного возрождения русской православной жизни, действительной реформы русской церкви. Следует отдать справедливость законопроектам о приходе, о церковных имуществах, об академиях и т. д., что они по общему своему духу стоят на высоте современных требований. Поэтому на почве практической работы нет основания впадать в какой-либо пессимизм относительно дальнейшей деятельности Собора.
Напротив, я убежден, что реформы, предложенные Собором, составят поворотный пункт в нашей церковной жизни, и что русский народ в обновленной церкви получит нужное ему нравственное и религиозное назидание. Пусть в монастырях господствуют традиционные богослужебные «уставы», но пусть в светской церкви водворится высокий дух любви и свободы, и пусть эта новая церковь станете нашим дорогим национальным достоянием.
Русская Свобода. 1917. №3. С. 14-19.
Череванин Н. (Липкин Ф.А.) ДВА ПОЛЮСА
«6 месяцев революции доказывают нам, что больше от буржуазии ждать нечего».
«Имущие классы в данный момент представляют контрреволюционную массу, идущую против всей демократии».
Так полагает один из докладчиков съезда, т. Мартов.
«Нам приходится судорожно (!) искать союза с буржуазией», - полагает другой докладчик, т. Потресов.
Это - два крайних полюса.
Т[ов]. Авилов, углубляя Мартова, доказывал в своем докладе, что буржуазия заинтересована и в продолжении войны, и в разрухе.
В действительности, в том, что несет смерть народному хозяйству, не может быть заинтересован класс, стоящий во главе этого хозяйства. Когда остановятся фабрики и заводы, когда погаснут доменные печи и прекратится движение грузов и людей по железным дорогам, когда бумажки потеряют всякую ценность, а голодные массы предадутся грабежам и убийствам, тогда наступит мрачная и зловещая ночь для буржуазии.
Но, тем не менее, мы бы совершили грубую ошибку, если бы забыли, что классы не всегда преследуют политику, отвечающую правильно понятым их интересам. Увлекаемые классовой враждой, они могут вести прямо самоубийственную политику, особенно если они стоят еще на невысоком уровне классового развития.
И наша буржуазия ведет - в лице значительных своих слоев - несомненно самоубийственную политику.
Объективно буржуазия заинтересована у нас в возможно скором прекращении войны, и тем не менее в лице своих организованных партий она твердит, как школьник заученный урок, и о войне до полной победы, и о солидарности с империалистическими замыслами союзников.
Объективно буржуазия заинтересована в контроле и регулировании экономической жизни, а в действительности она до сих пор саботировала это регулирование.
Саботировала и в рядах правительства, и в своей экономической практике.
Но если буржуазия ведет самоубийственную политику, то она не может быть единой, и от нее могут быть отколоты значительные слои для борьбы с надвигающейся катастрофой, которая похоронит и буржуазию.
Однако этот откол мы, конечно, не совершим, если будем предаваться самоунижению и «судорожно» хвататься за буржуазию.
«Мелкая буржуазия выдвинула, - говорит Потресов, - бесконечно мало творческих сил».