крестьян и солдат.
Если Керенский, если эсеры и меньшевики захотят, покончивши с «авантюрой» Корнилова, продолжать в «старом духе», солдаты и крестьяне отвернутся от них, и на этот раз уже надолго. После корниловских дней вы не заставите солдат терпеть над собой смертную казнь и невозбранное хозяйничанье генералов. После корниловских дней вы не заставите крестьян «ждать» с землей до «соглашения» с кадетами.
Вы можете сделать еще один опыт, господа. Но он будет стоить слишком дорого, и он неизбежно кончится вашим крахом.
Мы же, как представители революционного пролетариата, в нынешние исторические дни, на величайшем повороте в истории России еще раз всенародно предлагаем братский союз всем революционным силам страны для создания и упрочения власти рабочих, солдат и беднейших крестьян...
Рабочий. 1917, 13 сентября (31 августа ст. ст.). № 9.
Заславский Д.И. КОРНИЛОВ
Генерал Корнилов проиграл сражение. Он побежден, и теперь все его называют авантюристом. Даже маленькая уличная «Копейка», и та презрительно третирует его. И может показаться, что генерал Корнилов это просто пустой легкомысленный человек, зрелых лет мальчишка, новейший Хлестаков контрреволюции.
Это не так. Генерал Корнилов действительно проиграл сражение, а всякое проигранное сражение кажется авантюрой. Но он мог его и не проиграть, потому что его предприятие отнюдь не было авантюрой. Он мог победить, если бы осуществился целый ряд условий. Если бы состоялось то странное выступление большевиков, которое провоцировали какие-то неизвестные люди; если бы это выступление осложнилось бы погромами, попытками захватить власть, если бы для усмирения этих беспорядков правительство должно было призвать войска; если бы в этот момент войска Корнилова оказались тут же, под рукой; если бы правительство проявило растерянность; если бы в эту минуту явился Львов со своим ультиматумом; если бы за Львовым оказалась тут же вооруженная сила - хотя бы несколько офицеров или юнкеров; если бы в эту ужасную минуту у Керенского и выбора не было бы - или признать Корнилова диктатором или отдаться во власть большевиков... Вот если бы все эти «если бы» осуществились, то Корнилов въехал бы без особого сопротивления в Петроград как спаситель отечества, как герой порядка, и улица встретила бы его с восторгом, и кадеты преподнесли бы ему для подписи готовый список правительства.
Но, как бывает во всяких войнах, и здесь, в этой гражданской войне, не осуществился целый ряд условий. Генерал Корнилов не столько авантюрист, сколько плохой верховный главнокомандующий. Он составил, вернее, его штаб составил превосходный план гражданской войны. Но при этом обнаружились политическая ограниченность Корнилова, невежество его и неумение организовывать собственные силы. И, если таков бывший вождь армии, таковы его помощники, то что же удивительного в том, что мы терпим поражения и на фронте внешнем?.. Во всяком случае, свое поражение под Гатчиной наш боевой генерал никак не может свалить на большевиков. Винить надо собственную бездарность.
Ни одно из условий успеха не осуществилось.
Большевики не выступили, как их ни провоцировали. Не вышло искусственно создать беспорядки. Агенты генерала Корнилова проявили глупость и бездарность, присущую агентам старого режима. Им казалось, что стоит кликнуть рабочих, и они непременно пойдут за кем угодно. Но уроки июльских дней пошли впрок. Провокаторы выбились из сил, - вспомните ту тучу слухов, сплетен, непонятной тогда подпольной агитации. Рабочие и солдатские массы оставались спокойны. Роковое воскресение прошло мирно, и на улицах было тихо и пусто. Все чувствовали, что висит в воздухе провокация и были настороже.
И вот провалилось основное условие успешного восстания. И за ним стали проваливаться все прочие. Правительство было встревожено слухами, но не было оснований ни для паники, ни для растерянности. Не было повода для выступления здесь в городе контрреволюционных организаций. Умный человек понял бы, что раз провалилось основное условие, надо немедленно изменять весь план. Но Львов все же сунулся со своим ультиматумом, а головные отряды корниловских колонн еще не успели подойти и сосредоточиться под городом. И все стало трещать и валиться, как бывает во всяких поражениях, и превосходный план оказался авантюрой.
Впервые за все время революции большевики не оправдали надежд контрреволюции. Но у героев контрреволюции было фантастическое представление о большевиках. Генерал Корнилов судил о них наверно по «Биржевке».
Нет, он не авантюрист. Он такой же неудачник, как многие наши генералы, обнаружившие такую же бездарность, такое же невежество на войне подлинной, на войне с немцами. И пусть отвернулась от него теперь уличная толпа, и затаили угрюмое молчание кадеты. Для них он генерал, проигравший сражение, их генерал. Они жалеют о неудаче, они будут искать виновников, они будут учиться на собственных своих ошибках. Но они не могут осудить по чистой совести генерала Корнилова. Напротив, в его лице они получат своего мученика, героя, пострадавшего за дело. И демократия сделала бы ошибку, если бы стала попросту ликовать и праздновать победу. Большевики сразу поправили бы провалившееся дело корниловцев, если бы в одно из грядущих воскресений повторили то, чего с таким сердечным замиранием ждали от них корниловцы в воскресение минувшее.
День. 1917,31 августа. № 151.
Плеханов Г.В. И.Г. ЦЕРЕТЕЛИ
И.Г. Церетели, по болезни, покидает Петроград и едет на Кавказ. Общественные деятели страдают по временам сомнительными болезнями. Что касается т. Церетели, то в его болезни нет, к сожалению, ровно ничего сомнительного. Продолжительное пребывание в тюрьме серьезно расстроило его легкие. И можно удивляться лишь тому, что наш талантливый и самоотверженный товарищ так долго мог оставаться в Петрограде. Он сознательно ухудшал свое физическое состояние ради исполнения своего революционного долга. Этого не забудут русские пролетарии.
Т[ов]. Церетели работал не только с самоотвержением, но и с немалым успехом. Я никогда не забуду, с каким восторженным сочувствием внимало его речам большинство социал-демократических участников июньского съезда представителей Советов рабочих и солдатских депутатов. «Он лучше всех других ораторов выражает наши взгляды», - сказал мне один из делегатов юго-восточной (если не ошибаюсь) России. Это было совершенно верно. В то время речи И.Г. Церетели являлись самым ярким выражением того, к чему стремилась наибольшая часть фракции меньшевиков. И в это время его популярность достигла высшей своей точки. Потом она стала падать.
Почему? Это очень интересный вопрос, имеющий общественное значение.
Тов. Церетели вовсе не принадлежит к числу тех, которых можно назвать теоретиками данной партии. Мне не известно, имеет ли он глубокие теоретические запросы. Если имеет, то вряд ли имел он возможность удовлетворить их в значительных размерах. Во всяком случае, я ничего не знаю об его теоретических работах. Теоретиком грузинской социал-демократии был и остается Н. Жордания. Но, как заметил однажды сам И.Г. Церетели в одной из своих речей, у него есть известный инстинкт, помогающий ему разбираться в вопросах политической практики. Этому инстинкту, - Сократ сказал бы: демону, - он обязан очень многим. Благодаря ему он, даже исходя из ошибочных посылок, умел избегать таких выводов, которые ставили бы его в явное противоречие с требованиями жизни. «Демон» т. Церетели сделал из него -человека открытого и прямого по своему личному характеру - довольно тонкого дипломата. Это последнее обстоятельство обусловило собою его огромную популярность, и оно же повело к тому, что эта огромная популярность его клонится теперь к упадку.
Дело вот в чем.
Когда т. Церетели, взяв за точку отправления ложные посылки, чувствует, что выводы, из них вытекающие, идут вразрез с самыми ясными указаниями жизни, он в своих речах более или менее решительно жертвует названными выводами и считается с названными указаниями. И он с таким тонким искусством совершает эту, всегда рискованную для публициста и для оратора, логическую операцию, что его слушатели по большей части совсем не замечают того противоречия, в которое он попадает с самим собою, т. е. со своими ошибочными посылками. А когда они сами одобряют ошибочные посылки, и в то же время сами ощущают известное беспокойство, ввиду вытекающих из них, слишком уже нелепых, выводов, они проникаются несказанною благодарностью к оратору, избавляющему их от беспокойства. Они награждают его «бурными, долго не смолкающими аплодисментами» и с жаром говорят: «Он лучше всех других ораторов выражает наши взгляды».
До поры до времени все идет хорошо и для оратора, и слушателей. Однако -только до поры до времени.
Дипломатия - прекрасная вещь. Но логика объективной действительности не поддается ни на какие дипломатические уловки и не довольствуется отказом от нелепых выводов. И рано или поздно она выставляет суровое требование: «откажись от ошибочных посылок, или я в порошок сотру все твои практические планы». Т[ов]. Церетели уже слышит это суровое требование объективной логики: его демон обладает гораздо более тонким слухом, нежели демоны его многочисленных почитателей. Поэтому наш товарищ начинает одобрять такие мероприятия, которых он не одобрил бы два-три месяца тому назад. Но это пугает его почитателей. Они смутно сознают, что их вождь подошел к отречению от таких верований, в данном случае - от веры в циммервальд-кинтальскую догму, - от которых им пока еще совсем невозможно отречься. И они восстают против него, проваливают предлагаемые им резолюции и вообще обнаруживают готовность идти за другим вождем (или за другими вождями).
Т[ов]. Церетели смущается и - недаром же его демон сделал из него довольно тонкого дипломата! - идет на уступки.
Заметив, как отстали от него люди, еще вчера дружно и горячо ему рукоплескавшие, он поспешно пятится назад. На так называемом Объединительном Съезде российской социал-демократии он выступает с проектом резолюции, которая по самой снисходительной оценке представляет собою, - чтобы употребить здесь энергичное выражение Энгельса, - эклектическую нищенскую похлебку и заканчивается указанием на