Большевистская авантюра захвата власти, угрожающая привести к открытой гражданской войне, если большевики не пойдут на соглашение с непролетарской демократией, может иметь лишь один легко предвидимый результат. Собственническая психология непролетарской демократии легко рождает идею о хозяине. Мелкобуржуазная демократия недостаточно организована, недостаточно оформилась, как политическая сила она ищет союзника, который поддержал бы ее в ее надеждах и борьбе. Мелкобуржуазная демократия легко может очутиться поэтому в плену у капиталистической буржуазии, у кадетов. В этом случае идея хозяина примет вполне реальные монархические очертания. Больше того. Союз с силами буржуазно-капиталистического будущего извратит окончательно пути решения внутренних и внешних вопросов.
А мелкобуржуазная демократия тем легче может очутиться в плену у кадетов, чем упорнее рабочий класс станет цепляться за власть, за демократическую крестьянскую революцию, принадлежащую не ему, а демократии.
Он может и должен явиться лишь союзником демократии при создании ею новой России. Демократия страшится пролетариата как социалистической силы. Демократия сольет свои усилия с пролетариатом, когда она увидит, что пролетариат является не конкурентом на власть, а равным союзником в общем революционном деле строительства России. Пролетариат, если он дорожит своим будущим, должен заставить большевиков передать власть Учредительному Собранию, в котором большинство принадлежит демократии.
Но судьба будущего России требует и от непролетарской демократии ясного и отчетливого сознания, что только в союзе с рабочим классом, только опираясь на него, а не в борьбе с ним, не отбросив его, может спасти демократию революция. Демократия имеет опыт восьми месяцев революции, когда коалиция с буржуазией тяжелой гирей пригибала к земле Россию, подчиняя интересы народа братоубийственному союзу с западными империалистами и с отечественными помещиками. Большевики нанесли тяжелый удар революции. Но те рабочие солдатские и крестьянские массы, которые требуют земли, мира, демократической республики, являются и сейчас главным оплотом революции.
Интересы революции требуют примирения внутри демократии. Большевики не могут удержать власти. Если непролетарская демократия, не сознавая, какую необходимую для народа силу представляют собой массы, объединенные вокруг советов, вступит с ними в бой, она в конце концов победит большевиков. Но на трупах советов водрузит свое знамя не только враг большевиков, но и враг народа. Лишенная помощи и поддержки рабочих масс непролетарская демократия станет игрушкой в руках буржуазной и иной контрреволюции. Победа над советскими массами окажется преддверием к могиле революции. Революция требует воссоздания единого революционного фронта.
Учредительное собрание должно осуществить мир внутри демократии. Все усилия нашей партии должны быть направлены к тому, чтобы этот мир стал фактом. Без него Россию ждет длительная гражданская война, обрекающая страну на расхищение внутренних и внешних врагов.
Большевики и демократия должны взять жизнь как она есть. И самая влиятельная в рабочих массах партия и непролетарская демократия не удовлетворяют одна другую. Но история создала их такими. Одна без другой не может довести революцию до победного конца. Одна без другой бесславно прикончит ее. Союз между ними - единственный выход из тупика.
Астров
Искра. (Пг.). 4 декабря 1917. № 12.
174. Из редакционной статьи «Распад» («Наш Век»)
5 декабря 1917 г.
Страна гибнет, катастрофа неминуема, участь революции решена, никакого просвета не видно... Такие и подобные этим суждения изо дня в день наполняют - больше всего - социалистическую печать. Все статьи посвящены этому основному вопросу о неминуемой гибели России, и на все лады и с разных сторон внушается убеждение, что положение наше безвыходно.
Такие исключительные, небывалые условия должны, очевидно, побуждать каждого сознательного гражданина прилагать все свои силы на борьбу с нависшей над родиной опасностью. И мы видим, что так называемая революционная демократия действительно не дремлет, не опускает беспомощно рук. Пусть большевики захватили власть, пусть они издеваются над великой страной, пусть они наносят ей неизлечимые раны - революционная демократия не останется равнодушной к той угрозе, которую, по единодушному мнению всей социалистической печати, несут большевики не только родине - она никогда не стояла на первом плане, - но даже интернационалу и революции. И пока большевики действуют или, точнее говоря, зверствуют, пока они пытаются перевернуть вверх дном весь уклад русской жизни, в том же Петербурге заседает ряд съездов. Тут и многолюдный крестьянский съезд 370, тут два эсеровских съезда 371, тут объединенный эсдековский съезд 372, иначе говоря - вся так наз[ываемая] революционная демократия прислала сюда своих, надо думать, лучших представителей, чтобы раскинуть общим умом и так или иначе какой-нибудь выход найти. Проникнуть на съезд обыкновенному смертному далеко не так просто: каждый съезд набирает «мандатную комиссию», которая тщательным образом проверяет полномочия, определяет тех, кто пользуется лишь совещательным голосом, от тех призванных, кому дано участвовать в решении вопросов. Газеты отводят много места отчетам о заседаниях. Во всех отношениях эти съезды должны составлять события дня.
Стоит, однако, бегло пробежать эти отчеты, чтобы читателя охватило глубокое отчаяние. Понять что-либо по существу очень трудно, ибо на всех съездах, несмотря на принципиально различный состав их, вы читаете одни и те же фразы. [...]
И если бы надо было признать, что съезды действительно представляют те сотни тысяч и миллионы, которыми рев[олюционная] демократия также смело кичится, как когда-то союз русского народа, то поистине было бы от чего в отчаянье прийти и усомниться в будущем России. Но стоит прочесть доклады упомянутых «мандатных комиссий», стоит познакомиться с тем, что именно вокруг этих комиссий разгорается самая упорная и безудержная борьба, стоит узнать, как на всех съездах друг друга обвиняют в подлогах и подделках, в том, что представительство создано искусственно, чтобы сразу же стало ясно, что эти съезды ничего общего с жизнью страны, с ее заботами и тревогами и не могут иметь, и что здесь перед нами не представительство, а накипь, по которой немыслимо судить о том, что совершается в глубине.
Но неужели участники съездов сами не испытывают чувства тяжелого стыда перед тем, чем они занимаются в такое ужасное время?
Наш Век. (Пг.). 5 декабря 1917. № 5.
175. Передовая статья газеты «Наш Век»
5 декабря 1917 г.
Петроград. 5 декабря.
Перемирие заключено, ангел большевистского мира уже реет над «счастливой Россией». Оливковая ветвь мира протянута России генералом Гофманом и народным комиссаром Троцким; рабочее и крестьянское правительство не считало возможным затягивать ни на один день перемирия; оно так боится лить кровь, оно так жаждет спокойствия для истерзанной страны. Но это миролюбие обязательно только по отношению к Германии. Для внутреннего употребления междоусобная война объявлена чуть ли не условием истинного народовластия. Чтобы добиться мира с Германией, во имя высшего принципа гуманности можно нарушать договоры, жертвовать честью и достоинством страны... И эта победа человечности, это перемирие с германцами и австрийцами преподносятся стране, когда внутри страны пожар войны разгорается все ярче и братская кровь льется везде и повсюду. Какое трагическое противоречие! Какая странная фантастика!
Может быть, большевистское перемирие и непосредственно готовящийся за ним мир, сепаратный мир, и стали возможны только потому, что внутренняя война была зажжена между родными братьями. Победы в Бресте не только хронологически связаны с фактом, что внутри страны идет кровавая распря. Для того мира, который готовится, для того сепаратного перемирия, которое было уже заключено, может быть, и необходима соответствующая политическая атмосфера, соответствующее внутреннее горение междоусобной войны.
Только в кошмаре современности темная масса могла забыть, что ей обещали вести переговоры с германским народом, а заключали перемирие с германскими генералами. Только в кровавом вихре народ не может разглядеть истинного лица сепаратного мира. Так, еще недавно большевики не считали возможным ехать на стокгольмскую мирную конференцию для того, чтобы не иметь ничего общего с умеренными германскими с[оциал]-д[емократами]. Почему же теперь они сидят за одним столом с самыми ярыми империалистами? Почему теперь в Брест спешат не представители германского пролетариата, не члены с[оциал]-д[емократической] партии, а граф Чернин и Кюльман? Толпа не задает этих вопросов и рукоплещет миротворцам.
Что говорить об условиях заключенного перемирия? Мы уже указывали, что единственное «приличие», соблюденное по отношению к союзникам, - запрет переброски войск - имеет призрачное значение. Все условия перемирия предопределяют заключение скорого мира, мира сепаратного, мира с германскими дипломатами и генералами. Это они, а не Либкнехт и его друзья, будут договариваться о том, какое содержание будет вложено в знаменитую формулу «без аннексий и контрибуций». Это они будут определять меры для восстановления хозяйственных связей [...] 1
Призывы - призывами, обличение германского империализма и это - все для пышных прокламаций, а для Бреста - прозаические переговоры применительно к программам германских помещиков и генералов, хотя для этого приходится «склоняться перед монархами и капиталистами других стран.
Наш Век. (Пг.). 5 декабря 1917. № 5.