Предательство
Находясь в столовой во время обеда офицеров, я был поражен разговорами, которые пришлось мне слышать. Определенно говорилось, что лучше заключить перемирие с большевиками, арестовать Керенского и выдать его большевикам. Присутствующий тут же поручик Виннер с негодованием вскочил и крикнул:
- Нам тут не место, Я.М., пойдемте отсюда...
А.Ф. Керенский был осведомлен о тех разговорах, которые нам пришлось слышать в столовой.
В ту же ночь среди казаков велась пропаганда проникшими к ним большевиками, и генералу Краснову было доложено, что казаки постановили арестовать Керенского и выдать его большевикам, за что большевики обещали казакам беспрепятственный пропуск на Дон с оружием для соединения с Калединым. Следует подчеркнуть, что никаких вообще симпатий к большевизму среди казаков не наблюдалось. И офицеры, высказывавшиеся в столовой за выдачу большевикам Керенского, мотивировали это лишь тем, что выдача предупредит погромы и избиение офицеров, как это наблюдалось после корниловского дела.
Генерал Краснов, не предупредив никого из чинов своего штаба, условился с казаками, что приблизительно в 12 или в час дня стоящий у комнаты Керенского юнкерский караул будет заменен казачьим караулом, и таким образом Керенский автоматически окажется под арестом.
Керенский узнал о переговорах Краснова. Когда Краснов зашел к Керенскому по служебной надобности, Керенский спросил его, как выйти из создавшегося положения. Генерал Краснов ответил:
- Вам нужно вступить в непосредственные переговоры с большевиками и для этого приехать к ним в автомобиле.
Керенский, зная, что его арест предрешен, конечно, не согласился на это предложение.
Исчезновение Керенского
Я пошел в 7 часов утра спать и только во 2-м часу дня был разбужен криками казаков, ворвавшихся ко мне вместе со своим офицером и потребовавших, чтобы я выдал Керенского, угрожая мне в противном случае расстрелом. Когда меня вывели из комнаты и ввели в помещение, где спал А.Ф. Керенский, там я увидел только его пальто и фуражку. Как рассказали юнкера, Керенский беспрепятственно вышел незамеченным из дворца, сел на извозчика и уехал неизвестно куда.
Вместе со мной был арестован и поручик Данилевич, от которого также требовали немедленной выдачи Керенского. Нас заперли в отдельную комнату и, несмотря на настойчивые требования, не давали ни пищи, ни воды. Все это продолжалось до прихода матроса Дыбенко и частей Финляндского полка, которые ворвались во дворец и начали производить обыск. Казаки противодействия не оказывали. К нам в комнату вошел подъесаул Ожогин и заявил, что мы свободны, и что казаки уходят на Дон.
Генерал Краснов
Я решил потребовать у генерала Краснова объяснения о причинах ареста и зашел к нему в комнату. Я увидел там генерала Краснова, начальника Штаба и офицеров Штаба, стоящих и сидящих, окруженных финляндцами, которые требовали их ареста. Тут же за столом сидел Дыбенко и что-то писал. Дыбенко, который вообще вел себя корректно, удалось уговорить солдат выйти из помещения, и он сам приступил к допросу Краснова, который в моем присутствии между прочим сказал:
- В побеге Керенского мы совершенно не виноваты. У нас уже раньше было решено арестовать его и выдать большевикам.
Тут же на моих глазах генерал Краснов дал свои пресловутые письменные показания, впоследствии опубликованные в «Правде».
У большевиков
Не считая нужным скрываться, я заявил Дыбенко, что есть несколько офицеров Штаба Керенского. Дыбенко вежливо предложил нам отдать свое оружие и поехать с ним в Красное Село, где находился полевой штаб начальника большевистских войск Муравьева.
Назначив комендантом дворца какого-то солдата, Дыбенко совершенно один сел с нами в автомобиль, направившийся в Красное Село, где мы и предстали перед трибуналом в составе главнокомандующего силами большевиков Муравьева, Троцкого и некоторых членов Военно-революционного комитета. Первым делом Муравьев приказал немедленно отправить нас под конвоем в Смольный, но мы энергично запротестовали, указав, что на основании мирных условий, предложенных «Викжелем», мы пользуемся полной неприкосновенностью, тем более что мы явились к Дыбенко совершенно добровольно. Троцкий встал на нашу сторону, и нас в сопровождении Дыбенко просили проехать в Смольный для допроса.
В Смольном допрашивали нас Антонов и Крыленко. После допроса мы были освобождены, но оружия нам не возвратили.
Больше всего большевики были поражены малочисленностью нашего отряда и даже не поверили, что у нас было всего 600 человек. Об отъезде Керенского при допросе нас не расспрашивали. На наш вопрос, куда нам теперь отправиться, Крыленко предложил нам обратиться в штаб Петроградского военного округа и в Ставку, что мы и сделали.
Русское Слово. (М.). 18 ноября 1917. № 253.
90. А.В. Руманов. В уголке разгромленной Москвы («Век»)
[27 октября - 3 ноября] 1917 г. 269
Я приехал в Москву 27-го, в пятницу. Остановился в «Национальной». Город был внешне спокоен. Москвичи расспрашивали о Петрограде, где, по их сведениям, Керенский накануне одержал верх. Вечером передавали, что ввиду активного выступления большевиков московский главнокомандующий Рябцев приказал арестовать военно-революционный комитет, юнкера готовы, из прапорщиков составлено две роты, и несколько сот студентов предоставили себя в распоряжение Рябцева. Большая часть гарнизона, по слухам, держала себя нейтрально. Когда я возвращался в 11-м часу вечера в гостиницу, я явственно слышал беспорядочную оружейную стрельбу в районе, прилежащем к «Национальной».
28-го утром, часов в 9 лакей принес кофе без сливок, заявив, что молока в гостиницу не доставили.
- К нам нет прохода, кругом страсть как стреляют.
Действительно, у Моховой и Тверской шла сплошная ружейная стрельба. Стрельба беспорядочная, то залпами, то одиночными выстрелами, изредка стрекотал пулемет. Кто в кого и откуда стрелял, ничего нельзя было разобрать.
Я оделся и спустился в вестибюль, но выйти нельзя было. Площадь была пуста, лишь в уголках у стен жались мальчишки и подростки, перебегая в краткие промежутки, когда стрельба умолкала. Через дорогу промчалась повозка Красного Креста, остановилась около часовни, из нее вышло несколько санитаров и сестра милосердия.
Стрельба все усиливалась. Я поднялся наверх и из окон, выходящих Тверскую, увидел несколько солдат около противоположной стены, стрелявших в разных направлениях.
В начале 11-го утра по коридору пронеслась паническая весть: «В гостиницу стреляют».
Это была правда. Номера, выходившие на Тверскую, сплошь подверглись ружейным обстрелам. Первым был обстрелян № 215, где проживает известный представитель крупной промышленности г. Б. с женой. Окна этого номера оказались изрешеченными, одна из пуль ударила в стену, над самой кроватью. Такой же участи подвергся № 315 и т. д.
В гостинице поднялась паника. Жильцы выскочили, кто в чем был, в коридор. Женщины истерически рыдали, дети подняли плач. Кое-как удалось всех успокоить, жильцов перевели во внутренние коридоры. Одну девушку, тяжко больную перитонитом, почти умирающую, мужчины, главным образом англичане, на руках, перенесли в один из внутренних номеров. Спешно сорганизовался комитет жильцов из 18 человек, и началось обсуждение положения. Мы были абсолютно беспомощны. Стрельба продолжалась. Из комитета безопасности, куда мы обратились по телефону, нам ничего утешительного не сообщили.
Жильцы, боясь оставаться в номерах, столпились в коридорах и в нижних этажах. Мы быстро перезнакомились друг с другом. Среди обычной разношерстной толпы квартирантов богатого отеля резко выделялась большая группа иностранцев; американская миссия Красного Креста, французская военная миссия во главе с полковн[иком] Мимме, итальянский генеральный консул, много англичан, румынские беженцы, несколько американцев путешественников во главе с известным финансистом г. Мезерв.
Иностранцы держались хмуро и несколько обособленно. Обстрел гостиницы своими же гражданами был им непонятен и не укладывался в их правовое сознание.
В 3 часа дня комитет выстроил жильцов в очередь, и мы отправились «хвостом» в полуподвальную кухню, где нам впервые дали еду: тарелку супу, кусок хлеба и небольшой кусок мяса. Все это съедалось тут же. Нас предупредили, что больше еды не будет, так как запасов провианта в гостинице нет, а ввиду обстрела никто ничего не может доставить.
В толпе распространялись различные слухи, причем упорнее всего передавалось известие, что из Ставки получено сообщение, будто Керенский вошел в Петроград «и его засыпали цветами».
На ночь кое-как разместились по 5-10 человек в одном номере. Большая часть жильцов, особенно женщин, осталась ночевать в коридорах, сидя на стульях и скамейках. Никто, конечно не раздевался. Комитет сорганизовал охрану из жильцов, и мы всю ночь обходили дозором помещение.
Комитет предложил всем сдать оружие, у кого какое было, и им вооружили патрульных.
Ночью в гостиницу постучались вооруженные люди. Мы принуждены были их впустить. Вошла группа в 8 человек - один студент, один прапорщик и юнкера. Они попросили чаю и сказали, что никого не тронут, стрелять из гостиницы не будут, но просят разрешения отогреться. Им дали чаю. К утру часть их ушла, осталось два юнкера. По их словам, они отбиваются успешно от большевиков. Кремль и Дума в их руках, но их мало, у них нет пулеметов.
К утру, 29-го, в гостиницу постучалась новая толпа вооруженных людей. Им тотчас же открыли, и в гостиницу вошел большой отряд солдат-большевиков. Они тут же арестовали двух юнкеров и увели их. Солдаты заняли помещение, заявив нам, что гостиница, по их сведениям, цитадель юнкеров, что из нее стреляли в солдат и что гостиницу решено разнести. Они обыскали все этажи, срезали все телефоны и разместились внизу.