Она попыталась представить нарисованную картину и упрямо тряхнула головой.
— Твои предположения страшны… но неправдоподобны. Германия и ее союзники хлебнули полной мерой. Вильгельм оставит Бельгию, тем все и кончится.
— Ты ошибаешься. Я знаю точно.
— Откуда?!
— Я же говорил. Мир сложней, чем кажется. Порою знания из будущего проникают сквозь столетие. Как смог простой мастеровой, не занимавшийся оружием, без образования, вдруг взять и сделать пулемет намного лучше, чем у германцев, французов, англичан и американцев?
— Ты меня разыгрываешь!
— Поиграем дальше. Автомат под пистолетный патрон, не имеющий аналогов. Ручная граната. Железнодорожный эшелон с 305-миллиметровыми морскими пушками на платформах. Сестрорецкому заводу подарил идею автоматической скорострельной винтовки под японский патрон «Арисака». Бомбомет. Хватит? Сама же перечислила мои, так скажем, подвиги, достойные для возведения в святые. По-твоему, я — самый гениальный изобретатель в истории человечества?
— Аудионы тоже взял из будущего?
— Не буду врать. Их здесь изобрели, но сочли нестоящей забавой. Я лишь помог оценить и применить новинку. Поскольку знаю, что на них построят связь, которая будет использоваться десятилетиями.
— С ума сойти…
— Помнишь встречу в Питере? Тогда я дорабатывал мотор с аэроплана, пригнанного из Франции. Этот двигатель сочли неперспективным… Не буду утомлять тебя деталями. Просто знай — подобные моторы будут актуальны и спустя полвека, даже век — на аэропланах и в авто. Я лишь доделал систему смазки газораспределительного механизма.
Юлия прижала пальцы к вискам.
— Ничего не понимаю в газораспределительных механизмах… Это все ужасно странно! Ты вправду видишь будущее?
— Прямо как тебя сейчас — не вижу. Ко мне приходят озарения — я получаю сведения о том, что здесь пока неизвестно. И в том числе — о страшной перспективе будущей войны.
— Если бы я не знала, что у тебя больше нет температуры, то решила, что ты бредишь…
— Вот именно. В бреду узнаю технические секреты, на полвека опережающие современность. Хороший бред, тебе не кажется?
Соколова замолчала, переваривая услышанное. Потом поднялась и пересела на полку к Федору. Через ткань одежды он почувствовал теплоту ее бедра.
— Скажи… Про нас с тобой ты тоже знаешь?
— Только то, что наше будущее мы построим сами, — он будто невзначай положил пальцы на кисть ее руки. — Каждый наш поступок, каждый жест его меняет. И я хочу построить лучший мир. А в нем, глядишь, и нам найдетсяместо.
Она не убрала руку, сказала:
— В Париж поеду.
Потом поправила очки и присовокупила:
— Заодно куплю себе что-нибудь модное.
Коридоры дворца Юсуповых в Москве разносили гулкое эхо. К высочайшему визиту лейб-гвардия удалила посторонних из здания. У постели князя остался лишь лекарь со значком Осененного-целителя, лакей, да еще несколько человек ждали сигнала на кухне: вдруг хозяин или его венценосный гость чего-либо изволят приказать принести.
Шагая коридором, Георгий бросал взгляд на картины и скульптуры, лепнину с позолотой. Дворец был меньше Зимнего, но по роскоши убранства, пожалуй, что ему не уступал.
Все эти сотни тонн камня, металла, золота, серебра, многие миллионы рублей, вложенные в московскую обитель князя, к тому же не единственную, служили нуждам одного лишь человека… Который уходил, не оставив наследников, и все его несметные богатства теряли смысл.
Император последовал сюда, даже не переодевшись после снижения аэроплана на Ходынке. Заявился в летной меховой куртке, бриджах и высоких сапогах. Только стащил очки-консервы с головы и перчатки с рук.
У спальни князя часовые лейб-гвардейцы взяли на караул.
Вздохнув перед исполнением неприятной обязанности — стать душеприказчиком умирающего — Георгий шагнул в отворенную перед ним дверь.
В спальне было довольно прохладно. Юсупов, обожавший свежий воздух, велел открыть окна. Московский ветер шевелил занавески и балдахин над кроватью — тяжелый от золотой вышивки, которую, как и другие драгоценности, не забрать с собой и не унести за порог вечности.
— Здравствуй, дядюшка, — сказал Георгий.
— Садись, племянник, — усмехнулся князь, лежавший на постели. — Надолго я не задержу. Мое время утекает. Спасибо, что приехал.
— Прилетел.
Юсупов, соглашаясь, прикрыл набрякшие веки. Он вырос в пору, когда не то что аэроплана — поездов не знали. Путешествие из Петербурга в Москву длилось неделями. Привыкнуть к тому, что телеграфическое сообщение моментально достигает северной столицы — по металлической проволоке или даже по воздуху, а троюродный племянник уже через несколько часов способен преодолеть эту дистанцию, поднявшись выше облаков, старик так и смог.
— Порфирий! Прочь поди, — сказал доктору, вскочившему при виде императора. — Нам нужно посекретничать.
Медик с поклоном удалился. Царь с умирающим остались лишь вдвоем.
— Чем могу помочь? — спросил Георгий. — Прислать целителя? Мои-то посильней посильнее твоего. Велю — и прилетит.
— Не нужно. Магия бессильна. Мне сто двенадцать лет! Тут никакой целитель не поможет. Омолаживающих чар пока не изобрели. Даже для царей.
— Зато сволочь Вильгельм не будет вечно жить… Прости. Он твой родственник тоже.
— С удовольствием уступлю ему свой гроб… Но не об этом я хотел говорить с тобою, Жора.
— Меня так пятьдесят лет никто не называл, даже ты. Слушаю тебя. Заранее обещаю: все, что смогу.
— Всего не надо. Ты знаешь, что наследника нет у меня.
— Двоюродные? — Георгий кивнул в сторону входа. — Мои лейб-гвардейцы едва не штыками и палашами их выпроваживали. Свора!
— Именно. Шакалы. Я не хочу, чтобы это… — старческая рука описала полукруг. — Досталось падальщикам. Поэтому позвал тебя — матерого хищника, а не трупоеда.
— Ты оставляешь мне империю Юсупова? Имения, банки, заводы, товарищество радиотелеграфической связи в Сестрорецке?
— Да. Сейчас привезут нотариуса.
Голос умирающего был слаб, но тверд.
— Не стоит, дядя, — решил государь после минутного размышления. — Дума вывернет все это и обратит против меня. Завещай Отечеству.
— Но ты же не абсолютный монарх-самодержец, чтобы сказать: «государство — это я».
— Государство — это очень в большой степени я.
— Хорошо. Но жаль. Всего жаль. Я рассчитывал на приемного.
Георгий откинулся в кресле и закинул ногу за ногу.
— Федор сделал больше, чем рассчитывали. Жаль, не уберегли.
— Ты был там. Неужели он действительно скомандовал: «Огонь на меня»? — старик даже приподнялся на постели.
— Преувеличение. Знаешь, какой разброс у 305-миллиметровых снарядов при пальбе более чем на двадцать километров? Скорее — не повезло. Но смелый был, коль туда полез. Прекрасно знал, чем грозит.
С минуту они помолчали, отдав дань памяти Федору. Затем их уединение нарушил деликатный стук в дверь. Гвардеец доложил:
— Господин нотариус изволили прибыть.
Князь поставил размашистую подпись под документом, передающим имущество Юсуповых до последнего треснутого черпака в доход казны. Старческие губы тронула ехидная усмешка. Он представил выражение лица кузена, его супруги и их испорченных, разбалованных детишек, когда узнают, что не получат и ломаного гроша.
Император взял завещание. Прочитав, расписался, высочайше засвидетельствовав последнюю волю Юсупова. Но, оказывается, это было еще не все.
— Георгий! Слушай меня, — произнес князь, когда они снова оказались наедине. — Ты пестуешь свои боевые навыки?
— Да, но без усердия. Времена меняются, дядюшка. Выход один на один с вражеским монархом, чтоб в честном бою решить исход войны, больше относится к былинам и легендам, чем к реалполитик. Смерть кайзера, я полагаю, не решит проблему.
— Так-то оно так. Не только в стервеце Вильгельме дело. Уходят славные, большие времена. Мы, Осененные с сильным даром, были столпом общества, его основой. Приемный сын мой, Федор, хотя и заполучил Зеркальный Щит, сам же способствовал переменам. Сотня простецов с его пулеметами запросто уложит любого боевого мага. Всего-то сотня необразованных крестьян! Так что победит не тот, у кого древние корни высокого рода, кто благороден или знатен, а кто больше соберет толпу со стрелялками. Уходит и мораль. Деньги для меня ничего не значили, потому всегда шли ко мне. Нонешнее поколение только о деньгах и толкует. Другие нравы.
— Скажешь, Осененные были безгрешные? Не смеши меня.
— Какое там… Вспомни, Жора, себя самого в юности. Лет шестьдесят назад. Хулиганил. Дерзил. Сладу с тобой никакого не было. Но даже тогда, в лихой молодости, ты имел понятие о чести. Теперь оно не у всех. Ой, не у всех… А ты — символ. Носитель морали.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Возьми мой дар. Выдержишь?
Умирающий распахнул шелковый халат и сдвинул вниз исподнюю рубаху под ним. Ткнул пальцем в амулет.
— Германский? — удивился император.
— Германский, — подтвердил Юсупов. — Попросил Вильгельма — еще задолго до войны. Тот уважил просьбу. Как знал, что буду умирать, и надо будет поделиться даром. Снова спрашиваю: выдюжишь?
— Уверен — да. У меня защитный дар. Но…
— Нет времени ждать, пока окочурюсь, — перебил Юсупов. — Не бойся Жора. Не заставлю ждать. Самому уж надоело. Отойди.
— Что?
— Беги на дальний конец спальни. Вдруг зашибу ненароком. Прощай!
Под балдахином над грудью старика возникло мокрое облачко. Ткань моментально отсырела. Осененный повелительно взмахнул руками. Из облачка ударили ледяные стрелы, пробившие его тело насквозь, и растаяли. Остатки облака пролились дождем.
Император закрыл глаза усопшему. А потом снял с его шеи амулет и сжал в ладони.
Запоздало понял: переоценил свои силы!
На сдавленный крик императора в спальню ворвались лейб-гвардейцы. Старший наряда моментально решил: покушение! Юсупов убит. Государь катается по ковру, пораженный неведомой магией, кричит, руки и ноги дергаются, изо рта хлещет пена, из ушей — кровь…