Костлявый улыбается, и в его зрачках загорается безумие.
— Жизнь угасла, по себе оставив обломки жалкие, рассеянные всюду.
— Что? — переспрашиваю я цепенея. — Вы это к чему?
Не отвечая, он смеется.
Спокойно. Передо мной обыкновенный безумец, который несет бред. Он ничего не знает ни обо мне, ни о Трумене. Ни о ключе.
— Так вы продаете мне натюрморт или нет?
Он несколько секунд колеблется, покусывая губу, потом кивает. Я хватаю картину и прячу ее под мышку, пока он не передумал.
Уже прощаясь с ним, я из-за волнения вместо Аи revoir — «До свидания» — бормочу: Adieu. Это все равно что сказать «Увидимся на том свете». Извинившись за ошибку, я поправляюсь: Аи revoir.
Он качает головой и улыбается мне гнилыми зубами.
— В первый раз было правильно, — говорит он. — Adieu.
53
Я рискую опоздать на самолет.
Из-за каких-то ремонтных работ поезд метро еле тащится — и я оказываюсь у Джи без малого в шесть. Мне бы уже садиться в такси, а не мчаться по лестнице наверх, в лофт.
Лили дома. Она смотрит телевизор и одновременно говорит с Джи по телефону. Похоже, у него какие-то сложности с вылетом.
— Все авиакомпании бастуют, — сообщает она мне, повесив трубку.
— Что?!
Нет. Только не сегодня. Только не сейчас.
— В Орли и Де Голле полный бардак. Джи должен был прилететь сегодня вечером, но рейс отменили. Пытается сесть на поезд — тоже сложности, потому что, естественно, все рванули на вокзал.
— И давно бастуют?
— Сообщили в новостях час назад.
— Зашибись, — резюмирую я и с досадой бросаю рюкзак на пол.
— Анди, ты чего?.. Ах, господи! У тебя же в девять самолет, я и забыла. Тебе не звонили из авиакомпании?
— Может, и звонили, не знаю. Я в метро застряла.
Проверяю автоответчик и действительно нахожу там сообщение.
— Что говорят? — спрашивает Лили, когда я отрываюсь от мобильника.
— Рейс отменен.
— Анди, мне так жаль. Я понимаю, ты хотела скорее увидеть маму. — Она подходит и обнимает меня. — Ну, зато еще несколько дней побудешь с нами. Мы с Джи всегда тебе рады.
Я вымученно улыбаюсь.
— Спасибо, Лили.
Она говорит, что собирается ужинать со студентами, но если я проголодаюсь, на кухне есть хлеб, сыр и ветчина.
У себя в комнате я падаю на матрас и смотрю в потолок. Никак не ожидала такого дурацкого поворота событий. Хотя могла бы: в конце концов, разговоры о забастовке идут уже несколько дней.
Но я была слишком занята своим проектом и не обращала на них внимания.
Ну и чем занять себя в ближайшие пару дней? Или сколько — неделю? Восемь лет? Когда там будет следующий рейс в Нью-Йорк? У меня тут никаких дел, я не знаю, как убить время и сколько еще придется торчать здесь в компании отца.
И я жутко расстроена, что завтра не увижу маму.
Я достаю из рюкзака таблетки и глотаю две штуки. Лекарства держали меня в узде целый день — правда, я чувствовала себя немного отупевшей и неуклюжей, но зато обошлось без эксцессов. Я убираю баночку на место и вижу дневник. Осталось всего несколько записей — я собиралась взяться за них, когда вернусь с рынка, перед отъездом в аэропорт. И тут до меня доходит: я не успела бы их дочитать — ведь я опаздывала.
— Ну что, ты довольна? — спрашиваю я, открывая дневник.
В комнату заглядывает Лили.
— Анди, я побежала. Вернусь через пару часов. Пока! — Но, уже простившись, она задерживается в дверях. — Знаешь, — говорит она, — на рю Оберкампф, к западу от станции «Менильмонтан», есть одно кафе. Мы с Джи любили там бывать в молодости. Они хорошо кормят, а по воскресеньям приглашают музыкантов поиграть. Называется «У Реми». Мне кажется, тебе бы там понравилось. Может, выберешься? Музыку послушаешь. Встретишь каких-нибудь ровесников, пообщаешься. А то мало ли на сколько ты здесь застряла. Французы, знаешь ли, обожают бастовать.
— «У Реми»? — переспрашиваю я, делая вид, что впервые слышу это название.
— Да. Подумай. — Она целует меня и уходит.
С минуту я сижу на матрасе, прислушиваясь к наступившей тишине, отчаянно надеясь, что еще не все потеряно для Алекс и для Луи-Шарля.
И для меня.
54
Я сворачиваю на рю Оберкампф. Уже девятый час. Опаздываю. Они, наверное, уже начали.
Жутко волнуюсь. Глупо, но ничего не могу с собой поделать. Сейчас я увижу его. Может, и правда не все потеряно? Может, мы сыграем, потом съедим по миске жаркого и поговорим, как в первый раз. Или помолчим, как тогда, у Сакре-Кёр. С ним так хорошо молчать.
Открыв дверь, я тут же на кого-то наталкиваюсь. Народу — битком. Видимо, здешние воскресные концерты популярны. Я встаю на цыпочки, пытаясь разглядеть сцену. Виржиль там, читает рэп, расхаживая туда-сюда. Публика в восторге, все выкрикивают что-то одобрительное на десятке разных языков. Он почти допел «Душу на продажу» — я ее помню, это песня с его диска.
Мне плевать на всех, кто не
Путешествует в «Вюиттоне»
Не носит аллигатора или пони
Не светит буквой «Ви» на телефоне
Пускай продажный
Но какой важный
Купи часы как у меня
Сразу станешь крутым как я
Торгуем хоть кроссовками, хоть чаем
Хорошую денежку выручаем
За лейблы, шильдики и нашивки
Звезды на булавки снимают сливки
Вот, скажем, телка
Независимого толка
Играла миссис Смит
За ней ходит Брэд Питт
Она толкает витаминную воду
И намекает по ходу
Что неплохо бы что-нибудь прикупить
У ее подружки Эсте Лодер
Или вот этот — читал, как жил
Рвался из жил
Потом на все положил
Больше не прет на рожон
Зато богатый, как Элтон Джон
Говорил мне: детка
Рифма — конфетка
Не страдай
Заверни и продай
Твоими словами заговорит
В «Макдональдс» каждая этикетка
Я отправился к клоуну на поклон
Теперь в шоколаде со всех сторон
Шелковый халат, черный лимузин
Верхний этаж, престижный район
Курю толстую сигару
В казино подгребаю к открытому бару
Всей тусовке задаю жару
Дидди пусть катится с Джей-Зи на пару
Продается все, и даже
Стихи, музыка и прочая ерунда
Душу выстави на продажу
Покупатель найдется всегда.[46]
Он раскидывает руки и кланяется. Публика ревет от восторга. За ним стоит Жюль и еще какие-то ребята. Сегодня у них куча аппаратуры — микрофоны, усилки, гитары, драм-машина. Они меня не видят. А я понятия не имею, как пробраться к ним сквозь толпу.
Я озираюсь, прикидывая, в какую сторону лучше двинуться. А когда снова перевожу взгляд на сцену, вижу новое лицо. К Виржилю подходит красивая рослая девушка с темными волосами и светло-коричневой кожей. Она подает ему полотенце и стакан воды, затем поворачивается, чтобы уйти, но он берет ее за руку и притягивает к себе. Он что-то шепчет ей на ухо. Потом целует в щеку. Она смеется, обнимает его и спрыгивает со сцены.
Ничего себе. Какой шустрый. Видимо, не очень-то переживал, что со мной не сложилось.
Я рвусь к выходу. Быстрее. Пока никто не успел разглядеть, какая я жалкая хрестоматийная дура.
55
«Norwegian Wood» не получается, я путаюсь в аккордах. Выходит черт-те что. Переключаюсь на Баха, но он тоже не идет.
Я продолжаю мучить струны, лишь бы ни о чем не думать. С чего я вообще решила, что у Виржиля нет девушки? Или двух? Или пяти? Или целой дюжины, как и полагается молодому богу хип-хопа. Мне, правда, казалось, что между нами происходит что-то особенное. Я была даже уверена. Ну что ж — значит, померещилось. Еще одна галлюцинация. Не впервой.
Я сейчас на Новом мосту, пытаюсь изобразить пассакалью. Говорю себе, что не получается из-за холода: пальцы мерзнут. Вот-вот пойдет снег: несколько снежинок уже кружатся в воздухе. Но я понимаю, что дело не в холоде. Убегая из заведения Реми, я проглотила еще две таблетки и теперь торможу. Я онемела снаружи и внутри. Знаю, что холодно, но не ощущаю. Знаю, что у меня разбито сердце, но не чувствую.
Дом Джи далеко отсюда. Мне не хочется туда идти — после того, что я увидела у Реми. Лили, скорее всего, уже вернулась. Может, и отец дома. А я не готова ни с кем разговаривать. Хочу просто играть. Найти ту самую ноту, про которую говорил Натан.
Ветер задувает волосы в глаза. Я убираю их и провожу рукой по щеке. На ладони остаются крохотные кристаллы. Наверное, слезы.
Телефон звонит. Я достаю его из кармана и смотрю на номер. Виржиль. Я убираю телефон обратно. Он уже вернул мой айпод, мне больше ничего от него не нужно. Мальчики обязательно рано или поздно тебя обламывают. А вот музыка — никогда.
Я глубоко вздыхаю и снова пытаюсь сыграть пассакалью, не перепутав ноты. Мне нужна одна, одна-единственная. Но сегодня все так тяжело. Так тяжело, что я бросаю играть. Стою и смотрю в небо. Там черным-черно. Ни луны, ни звезд.
Здравствуй, родная тьма.
56
Понедельник. Открываю глаза. Кажется, уже день. Второй час или даже третий. Долго же я спала.
В доме тихо. Значит, отец уже ушел. И Лили тоже.
Я смотрю на серый свет, сочащийся из окна. Затем вновь зажмуриваюсь и чувствую, как тоска впивается в меня — без прелюдии, без постепенного нарастания, — просто наваливается всем весом сразу. Я выкарабкиваюсь из постели и шарю в рюкзаке в поисках таблеток.
Но их нет. Меня накрывает паника. Я кружусь на месте в растерянности, пока наконец не нахожу их — там же, где оставила вчера, на ящике. На дневнике Алекс.
Глотаю четыре штуки, ложусь обратно и уговариваю себя снова заснуть. Но сон не идет. Как я могла так ошибиться? Лучше бы мы с ним не встречались. Лучше бы не было этих телефонных звонков. А теперь у меня груда осколков вместо сердца.
Нужно дождаться, когда таблетки подействуют. Я беру дневник и начинаю читать, чтобы отвлечься.